Найджел Крэмер, застывший как камень и бледный как полотно, без конца повторял: «Боже мой! Боже мой!». Агент ФБР, мормон, упал на колени на обочине и начал молиться. Сэм Сомервиль вскрикнула, уткнулась лицом в спину Куинна и зарыдала. За ними Данкен МакКри стоял на коленях, наклонив голову над канавой. Руки его, поддерживающие вес тела, были глубоко в воде. Его ужасно рвало.
Как потом говорили, Куинн, которого обогнала основная группа, но видевший все, что произошло на дороге, стоял неподвижно, качая головой, как бы не веря случившемуся, и бормотал: «Нет… нет… нет».
Первым, нарушившим ужасный шок и неподвижность, был седой сержант британской полиции. Он пошел к изувеченному телу, лежавшему в шестидесяти ярдах. За ним двинулись несколько агентов ФБР вместе с бледным и трясущимся Кевином Брауном, за ними Найджел Крэмер и еще несколько человек из Скотланд-Ярда. Все молча смотрели на тело. Но затем сказали свое слово их профессия и подготовка.
– Очистите местность, пожалуйста, – сказал Найджел Крэмер таким тоном, что никто и не подумал возражать. – Двигайтесь очень осторожно.
Все пошли обратно к машинам.
– Сержант, свяжитесь с Ярдом, я хочу, чтобы специальная команда прибыла сюда вертолетом в течение часа. Лучшие фотографы, эксперты, самая лучшая команда, какая есть в Фулеме. А вы, – он обернулся к агентам во второй машине, – поезжайте вперед, а затем назад. Блокируйте дорогу. Поднимите местную полицию. Я хочу, чтобы заграждения были поставлены за гаражом и до самого Бакингэма. Никто не имеет права выезжать на эту дорогу до особого уведомления или без моего разрешения.
Офицеры, которым нужно было закрыть часть дороги, находящуюся за телом, должны были идти пешком по полю, чтобы не наступить на осколки, а затем бежать по дороге, чтобы направить обратно приближающиеся машины.
Вторая полицейская машина помчалась на восток к гаражу, чтобы заблокировать дорогу на другом конце. Первую машину использовали для радиосвязи.
В течение шестидесяти минут полиция из Бакингэма на западе и Блетчли на востоке полностью перекроет дорогу стальными барьерами. Множество местных полицейских рассыплются веером по полям, чтобы не пропустить любопытных, намеревающихся пройти через поле. По крайней мере на некоторое время здесь не будет прессы. Они могли перекрыть дорогу под предлогом лопнувшей водопроводной трубы, этого будет достаточно, чтобы отвадить местных репортеров из городка.
Через пятьдесят минут первый вертолет полиции метрополии завис над полем и, направляемый по радио из полицейской машины, высадил на дорогу позади автомобилей небольшого человека, похожего на птицу, по имени доктор Барнард, старшего специалиста по взрывчатым веществам столичной полиции и человека, который из-за серии взрывов, устроенных Ирландской республиканской армией в Англии, исследовал больше таких сцен, чем ему хотелось бы. Кроме своего «мешка с фокусами», как он любил называть его, он привез устрашающую репутацию.
Про доктора Барнарда говорили, что по крохотным частицам, которые еле видно в увеличительное стекло, он способен восстановить бомбу с такой степенью точности, что мог назвать фабрику, где сделаны ее компоненты, и человека, который ее собрал. Он слушал Найджела Крэмера несколько минут, кивнул головой и отдал распоряжение дюжине людей, вылезших из второго и третьего вертолетов, – бригаде из лаборатории судебных экспертиз в Фулеме.
Они деловито начали свою работу, и машина посткриминальной науки закрутилась.
Задолго до всего этого Кевин Браун, осмотрев тело Саймона Кормэка, вернулся к тому месту, где все еще стоял Куинн. Он был серый от шока и гнева.
– Ты ублюдок, – прорычал он. Оба они были высокими и смотрели друг другу в глаза. – Это твоя вина! Так или иначе ты это сделал, и я заставлю тебя заплатить за это!
Удар застал врасплох двух молодых агентов ФБР, стоявших рядом с Брауном. Они схватили его за руки и пытались успокоить. Возможно, Куинн видел готовящийся удар, но не сделал попытки увернуться. С руками все еще в наручниках он принял удар прямо в челюсть. Это заставило его покачнуться назад, а затем он стукнулся головой о крышу машины сзади него и упал без сознания.
– Положите его в машину, – прорычал Браун, когда самообладание вернулось к нему.
У Крэмера не было возможности задержать американскую группу. Сеймур и Коллинз обладали дипломатической неприкосновенностью, и через пятнадцать минут он разрешил им вернуться в Лондон в двух машинах, предупредив, что ему будет нужен Куинн, не обладающий дипломатическим статусом, чтобы он сделал подробное заявление в Лондоне. Сеймур дал слово, что Куинн будет им предоставлен. Когда они уехали, Крэмер воспользовался телефоном в гараже, чтобы позвонить сэру Гарри Марриоту домой и сообщить последние новости. Этот телефон был более надежен, чем частоты полицейской радиостанции.
Министр был потрясен до глубины души, но он оставался политиком.
– Мистер Крэмер, были ли мы, в лице британских властей, каким-либо образом вовлечены в это дело?
– Нет, господин министр. С того момента, как Куинн выбежал из квартиры, это стало исключительно его делом. Он поступал как хотел, не вовлекая ни нас, ни его людей. Он хотел играть в одиночку, и проиграл.
– Понятно, – сказал министр внутренних дел. – Я должен немедленно сообщить об этом премьер-министру. О всех аспектах. – Он имел в виду, что британские власти не имели ничего общего с этим происшествием. – Во что бы то ни стало, не сообщайте ничего средствам массовой информации в настоящий момент. В крайнем случае мы сможем сказать, что Саймон Кормэк был найден убитым. Но не сейчас. И, конечно, держите меня в курсе всех дел, сколь бы мелкими они ни были.
* * *
На этот раз информация поступила в Вашингтон из его собственного источника. Сеймур позвонил лично вице-президенту Оделлу по закрытой линии. Полагая, что человек ФБР для связи в Лондоне звонит, чтобы сообщить об освобождении Саймона Кормэка, Майкл Оделл не возражал против времени звонка – пять часов утра в Вашингтоне. Когда он услышал сообщение Сеймура, он побелел.
– Но как? Почему? Бога ради, зачем?
– Мы не знаем, сэр, – сказал голос из Лондона. – Мальчика отпустили живым и здоровым. Он бежал к нам и был уже в девяноста ярдах от нас, когда это произошло. Мы даже не знаем пока, что же это было. Но он мертв, господин вице-президент.
В течение часа был собран комитет. Каждый член комитета был в шоке, узнав о происшедшем. Встал вопрос: кто сообщит об этом президенту. Эта задача выпала на долю Майкла Оделла, председателя комитета и человека, которого президент Кормэк просил: «Верните мне моего сына» всего двадцать четыре дня назад. С тяжелым сердцем шел он из Западного крыла к резиденции президента.
Президента Кормэка не нужно было будить. За последние три с половиной недели он спал мало, часто просыпаясь в предрассветной темноте, и ходил по своему личному кабинету, пытаясь сконцентрироваться на государственных документах. Узнав, что вице-президент находится внизу и хочет видеть его, президент Кормэк прошел в Желтый Овальный Кабинет и сказал, что встретит Оделла здесь.
Желтый Овальный Кабинет на втором этаже – это просторная комната для приемов, расположенная между кабинетом и залом Договоров. За ее окнами, выходящими на Южный газон, находится Балкон Трумэна. Оба они расположены в геометрическом центре Белого дома, под куполом и прямо над Южным Портиком.
Вошел Оделл. Президент Кормэк находился в центре комнаты и смотрел на него. Оделл молчал. Выражение ожидания исчезло с лица президента.
– Ну, Майкл, – сказал он мрачно.
– Он… его… Саймона нашли. К сожалению, он мертв.
Президент Кормэк не пошевелился, ни один мускул не дрогнул на его лице. Голос его был ровный, ясный, но без эмоций.
– Оставьте меня одного, пожалуйста.
Оделл повернулся и вышел в Центральный Зал. Он закрыл за собой дверь и пошел к лестнице. Сзади он услышал крик, как кричит раненое животное от смертельной боли. Он вздрогнул и продолжал идти.
В конце зала был агент секретной службы Лепинский, сидевший за столом, стоящим у стены. В руках у него была телефонная трубка.
– Это премьер-министр Англии, господин вице-президент.
– Хорошо, я поговорю. Алло, это вице-президент Майкл Оделл. Да, госпожа премьер-министр, я только что сообщил ему. Нет, мадам, сейчас он не будет говорить по телефону. Никаких звонков.
Пауза.
– Я понимаю, – тихо сказала она. – У вас есть карандаш и бумага?
Оделл кивнул Лепинскому, который протянул ему журнал дежурств. Оделл записал то, что ему сказали.
Президент Кормэк получил эту записку в тот час, когда большинство вашингтонцев, не зная о том, что случилось, пили первую чашку кофе. Он был все еще в шелковом халате в своем кабинете и смотрел на серое утро, начинавшееся за окнами. Его жена спала, позже она проснется и узнает все. Он кивнул уходящему слуге и раскрыл записку, написанную на листе из журнала Лепинского.
