чтобы все части были на месте), и перевяжи поклажу хорошим шнуром. Затем зайди в левый угол малого ящика в моем гардеробе, где ты легко найдёшь мои визитные карточки. Прикрепи по одной на сейф, стол и на раскладушку. Затем собери всю мою одежду и упакуй её в чемоданы (не забудь два старых военных плаща, мой дорогой), и также прикрепи к ним карточки, мой добрый Дейтс. Затем три раза рассеянно обернись, мой хороший Дейтс, и сотри небольшой пот. И затем – позволь мне взглянуть – затем, мой хороший Дейтс – что ещё? Почему же, это важно. Забери все бумаги всех видов, которые могут лежать повсюду в моей комнате, и приглядди, как они сгорят. И затем – старика Белое Копыто впряги в самый легкий фургон с фермы и отправь вещи, стол, раскладушку и чемоданы к «Чёрному лебедю», где я прибуду к ним, когда буду готов, и не прежде, милый Дейтс. Да благословит тебя Бог, мой прекрасный, старый, невозмутимый Дейтс, и прощай!
«Твой прежний молодой хозяин,
ПЬЕР
«Nota bene_ – хорошо бы, заметить, Дейтс. Если моя мать вдруг прервет тебя, то скажи, что это – моё поручение, и упомяни, что это я послал; но ни в коем случае не показывай этого своей любимице – ты слышал?
Ещё раз ПЬЕР»
Сложив это небрежно написанное письмо в произвольную форму, Пьер приказал человеку немедленно передать его Дейтсу. Но человек, полностью озадаченный, колебался, вертя кусочек бумаги в своей руке, пока Пьера громко и яростно не прогнал его прочь; но поскольку человек сразу же убежал в панике, Пьер окликнул его и отрекся от своих грубых слов; но так как слуга опять задержался, возможно, решив воспользоваться этим извинением Пьера, чтобы выразить ему какое-то сочувствие или протест, Пьер удалил его с большей силой и заклеймил вслед.
Объявив столь же озадаченному старому хозяину, что определенные вещи будут в течение этого утра доставлены для него, Пьера, в Гостиницу, а также пожелав, чтобы тот на эту ночь подготовил для себя и жены номер, – какие-нибудь апартаменты с просторной смежной комнатой, которая могла бы служить гардеробом, и аналогичной комнатой для слуги, Пьер отбыл с места, оставив старого хозяина, рассеянно смотрящего на него и молча удивлявшемуся некоему ужасному происшествию, вскружившему голову его прекрасному молодому любимому и старому товарищу по стрельбе, Господину Пьеру.
Скоро невысокий старик вышел без шапки на низкое крыльцо Гостиницы, спустился на одну ступень, прошёл к середине дороги и начал высматривать Пьера. И как только Пьер оказался в конце переулка, его изумление и его забота нашли свой выход в таких словах.
«Я учил его – да, старый Бочонок; – лучший стрелок во всей округе это Господин Пьер; – молю Бога, чтобы он не поразил теперь „бычий глаз“10 на себе самом. – Женат? женат? и прибыл сюда? – Это досадно и странно!»
Книга XII
Изабель, г-жа Глендиннинг, портрети Люси
I
Стоит упомянуть, что когда предыдущей ночью Пьер оставил сельский дом, где скрывалась Изабель, то ни час, ни ночь, ни день, ни какого-либо особого времени вообще не было назначено для последующей встречи. Тогда как сама Изабель по некой несомненно необходимой собственной причине назначила первую встречу на первые тёмные часы.
Когда на небесах сияло полуденное солнце, к фермерскому дому Алверов приблизился Пьер, заметив Изабель, стоящую в стороне от небольшой молочной пристройки и занятую установкой вертикального ряда из множества сверкающих, похожих на щиты, молочных кастрюль на длинной полке, где они могли своей чистотой встретиться с солнцем. К нему она была повернута спиной. Как только Пьер прошел через открытую калитку и пересек короткий мягкий зеленый газон, он подсознательно приглушил свои шаги и теперь встал сразу же позади своей сестры, тронув её плечо и остановившись.
Она встала, задрожала, быстро повернулась к нему, издав низкий, странный крик, и затем пристально и умоляюще посмотрела на него.
«Я смотрю, что всё несколько необычно, милая Изабель, не так ли?» – сказал, наконец, Пьер с вымученной и болезненной улыбкой.
«Мой брат, мой благословенный брат! – скажи – скажи мне – что произошло – что ты сделал? О! О! Я должна была предупредить тебя прежде, Пьер, Пьер; это – моя ошибка – моя, моя!»
«Что именно – твоя ошибка, милая Изабель?»
«Ты показал Изабель своей матери, Пьер».
«Нет, Изабель. Г-жа Глендиннинг вообще не знает твою тайну»
«Г-жа Глендиннинг? … это, … это же – твоя собственная мать, Пьер! Во имя небес, мой брат, объяснись. Не знает мою тайну, и всё же ты здесь появляешься так неожиданно, и с таким фатальным видом? Ну, пойдём со мной в дом. Быстрее, Пьер, почему ты не шевелишься? О, мой Бог! Если я сама иногда бываю безумной, то я должна сделать безумным того, кто любит меня больше всех, и кто, я боюсь, в некотором роде разорвётся ради меня; – тогда позволь мне больше не стоять на этом дерне, но упасть и скрыться под ним! «Скажи мне!» – ловя руки Пьера обеими своими безумными руками – «скажи мне, меня разрывает узнать, как я выгляжу? У меня лицо Горгоны?»
«Нет, милая Изабель, но оно имеет большую силу: то лицо обратилось в камень, твоё же способно обратить белый мрамор в молоко матери»
«Иди со мной – иди скорей».
Они прошли в молочное отделение и сели на скамью возле пахнущей медом оконной створки.
«Пьер, пусть навсегда будет проклят день, когда моё сердце страстно позвало тебя ко мне, если теперь, в самой весенней поре связующей нас любви ты искусно замыслил поиграть со мной в обман, даже при том, что ты воображаешь, будто это делается ради моей пользы. Говори со мной; о, говори со мной, мой брат!»
«Ты видишь спрятанный за пользой обман. Теперь предположи, милая Изабель, что ни в коем случае я бы не был настроен обманывать тебя, – ни в коем случае – зачем тебе желать нам обоим благочестиво обманывать других ради их и нашего общего блага? – Ты ничего не говоришь. Теперь, значит, это мой поворот, милая Изабель, для того, чтобы предложить тебе поговорить со мной, о, поговорить со мной!»
«Эта неизвестность при приближении всегда выглядит плохо, брат мой, поскольку неискренние герольды идут впереди её. О, Пьер, дорогой, дорогой Пьер; будь очень осторожен со мной! Эта наша странная, таинственная, невероятная любовь делает меня абсолютно мягкой глиной в твоей руке. Будь очень осторожен со мной. Я мало знаю о том, что находится вне меня самой. Весь мир предстает передо мной неизвестной Индией. Смотри выше, смотри на меня, Пьер; скажи теперь, что тебе хочется быть очень осторожным; скажи так, скажи так, Пьер!»
«Подобно тому, как тщательно обрабатывает мастер самую изящную и хрупкую генуэзскую филигрань; подобно тому, как священная природа тщательно сворачивает, согревает и немыслимым всесторонним вниманием окружает своих мельчайших и чудесных эмбрионов, так и я, Изабель, как можно более тщательно и как можно более нежно устраиваю для тебя самую нежную судьбу! За исключением великого Бога, Изабель, нет никого, кто будет более осторожным с тобой, бесконечно внимательным и нежным»
«Самими глубинами моего сердца я верю тебе, Пьер. Ты всё же можешь быть очень деликатным в некоторых делах, где утонченность не составляет всю основу, и в короткий импульсивный час ты упускаешь свой интерес настолько, что беспечность оказывается весьма фатальной. Нет, нет, мой брат; отбели эти белоснежные замки, ты – солнце! – даже если у меня есть какая-то мысль, упрекающая тебя, Пьер, или порождающая недоверие к тебе. Но серьезность иногда должна казаться подозрительной,
