class="p1">
II Г-жа Глендиннинг ходила по своей комнате; платье её было распущено.
«И эта проклятая мерзость должна была произойти от меня! Теперь язвительный мир скажет – Посмотрите на мерзкого мальчишку Мэри Глендиннинг! – Лживый! наполненный грехом там, где, как я полагала, было простодушие и самое искреннее послушание. Этого не произошло! Это уже не день! Если дела обстоят так, то я должна сойти с ума, запереться и не ходить здесь, где каждая дверь открыта для меня. – Мой собственный единственный сын женился на неизвестной – вот! Мой собственный единственный сын, прилюдно помолвленный, нарушил свою самую святую клятву, – и весь мир знает об этом! Он носит мое имя – Глендиннинг. Я не признаю́ его; если бы оно было платьем, я сорвала бы с себя свое имя и сожгла бы его дотла! – Пьер! Пьер! вернись, вернись и поклянись, что это не так! Этого не может быть! Погодите: я позвоню в звонок и посмотрю, если это так»
Она с силой подергала звонок и вскоре услышала стук в ответ.
«Войди! – Нет, без колебаний»; (набросив на себя платок), – «войди. Стой там и скажи, если ты мне предан, что мой сын был в этом доме этим утром и встретил меня на лестнице. Ты все верно говоришь?»
Дейтс выглядел сбитым с толку из-за её столь непривычного вида.
«Скажи это! найди свой язык! Или я вырву его и брошу в тебя! Скажи это!»
«Моя дорогая госпожа!»
«Я не твоя госпожа! Но ты мой хозяин; из-за того, что ты будешь говорить так, ты доведешь меня до безумия. – О, мерзкий мальчик! – Прочь от меня!»
Она захлопнула дверь перед ним и быстро и встревоженно зашагала по своей комнате. Остановилась и опустила вниз занавески, закрыв солнечным лучам путь из обоих окон.
Другой, но не требовательный стук, раздался за дверью. Она открыла её.
«Моя госпожа, его Преподобие стоит внизу. Я не позвал бы вас, но он настаивал»
«Пусть он войдёт»
«Сюда? Немедленно?»
«Ты слышал меня? Пусть г-н Фелсгрэйв войдет».
Как будто внезапно оповещенный Дейтсом о бурном настроении г-жи Глендиннинг, священнослужитель вошел в открытую дверь её комнаты с великим извинением, но с откровенной неохотой и боязнью неизвестности.
«Присаживайтесь, сэр; стойте, закройте дверь и заприте её».
«Мадам!»
«Я сделаю это. Присаживайтесь. Вы видели его?»
«Кого, мадам? – Господина Пьера?»
«Его! – скорее!»
«Чтобы поговорить о нём, я и приехал, госпожа. Он нанес мне самый необычный визит вчера вечером – в полночь»
«И вы поженили его? – Будьте вы прокляты!»
«Нет, нет, нет, мадам; здесь что-то есть, я не знаю – я приехал рассказать вам новости, но у вас для меня есть нечто ошеломительное»
«Я не прошу о каком-либо прощении, но я могу сожалеть. Г-н Фелсгрэйв, мой сын, будучи публично помолвленным с Люси Тартэн, тайно женился на некой другой девушке – какой-то шлюхе!»
«Это невозможно!»
«Верно, как и то, что вы здесь. Вы тогда ничего не узнали от него?»
«Ничего, ничего – до сих пор ни крошки. Кто та, на ком он женился?»
«Какая-то шлюха, говорю я вам! – Я сейчас не леди, а что-то более серьезное, – я – женщина! – женщина оскорбленная и с отравленной гордостью!»
Она быстро отвернулась от него и снова зашагала по комнате, будучи в бешенстве, и абсолютно независимо от чьего-либо присутствия. В тщетном ожидании паузы г-н Фелсгрэйв осторожно приблизился к ней и с глубочайшим, почти раболепным, уважением сказал:
«Это – ваш час горя, и я признаю, что мое одеяние, к сожалению, не принесло вам утешения на некоторое время. Разрешите мне уйти от вас, оставив вам мои сильные мольбы о вас, и о том, что вы сможете познать некий мир, прежде чем зайдет скрывшееся сейчас солнце. Посылайте за мной всякий раз, когда будете нуждаться во мне. – Теперь я могу уйти?»
«Прочь! и позвольте мне не слышать ваш мягкий, жеманный голос, который позорит человека! Прочь, вы беспомощны и бесполезны!»
Она снова быстро зашагала по комнате, наскоро бормоча про себя. «Теперь, теперь, теперь, теперь я вижу его более ясно, более ясно – теперь уже ясно как день! Мое первое туманное подозрение указало на правду! – так оно и есть! Да – шитье! это было шитье! – Вопль! – Я увидела, как он пристально и в упор смотрел на неё. Он не сказал, что пойдет со мной домой. Я обвинила его в его молчании, он оттолкнул меня с ложью, ложью, ложью! Да, да, он женат на ней, на ней! – возможно, уже тогда был женат. И все же, – и все же, – как это может быть? – Люси, Люси – я видела его после этого, глядящего на ее так, как будто он был бы рад умереть за неё и идти ради неё в ад, где ему и место! – О! о! о! Так безжалостно всё оборвать, с такой грубостью, будучи законным наследником благородной фамилии! Смешение отборного вина с отвратительной водой из плебейского бассейна с чрезвычайно возросшим безразличием! – О, гадюка! был бы ты сейчас во мне, я с одним ударом превратилась бы в убийцу и самоубийцу!»
Раздался третий удар в дверь. Она открыла её.
«Моя госпожа, я думал, что это потревожит вас, – если что-то из вещей осталось наверху, – так это потому, что я ещё не удалил их»
«Распутай свою тарабарщину! – о чем ты?»
«Прошу прощения, моя госпожа, я так или иначе думаю, что вы знали это, но вы не можете…»
«Что это за скомканное письмо в твоей руке? Дай его мне»
«Я обещал моему молодому хозяину не давать, моя госпожа»
«Тогда я схвачу его, и ты останешься невиноватым. – Что? что? что? – Он определенно безумен! – „Прекрасный старина Дейтс“ – что? что? – безумный и весёлый! – поклажа? – одежда? – багаж? – он хочет их? – Выброси их из его окна! – и если он стоит прямо внизу, сбрось их! Разбери всю эту комнату. Разорви ковер. Я клянусь, он не должен оставить не малейшей вещи в этом доме. – Здесь! Это как раз здесь – здесь, здесь, где я стою, он, возможно, стоял, – да, он связал здесь мой шнурок, это скользкий угорь! Дейтс!»
«Моя госпожа».
«Выполни его указания. Словно рикошетом он ославил меня во всем мире, и я тоже ославлю его. Послушай и не вводи самого себя в заблуждение, что я сошла с ума. Пойди вон туда в комнату (указывая вверх) и удали все его вещи, что им описаны, и куда он предложил тебе снести сундук и чемоданы, туда и снеси все содержимое этой комнаты»
«Это должно стоять перед домом – этим домом!»
«Если бы этого там не было, я бы не приказала тебе сложить всё там. Остолоп! В мире должны знать, что я отрекаюсь и презираю его! Такова моя оценка! – Постой. Не трогай в комнате ничего, кроме того, что он просит»
«Да, моя госпожа»
Как только Дейтс оставил комнату, г-жа Глендиннинг снова быстро зашагала по ней и снова быстро забормотала: «Если бы я теперь была менее сильной и надменной женщиной, то приступ уже прошёл бы. Но глубокие вулканы пылают долго, они прожигают насквозь. – О, если бы мир был сделан из такого покорного материала, мы смогли бы безрассудно исполнить самое пламенное желание нашего сердца перед его лицом, и не колеблясь. Будь прокляты четыре слога, составляющие мерзкое слово Уместность. Это – цепь и звонок, связанные вместе, – связанные? Как это звучит? Всё связано – его багаж – путешественник – вынести. О, если бы я смогла так вытянуть мое сердце, как рыбаки – утопленника, то я смогла бы вытащить мое затонувшее счастье! Мальчик! мальчик! Для меня это хуже, чем истекающий каплями утопленник, – утонувший в ледяном позоре! О! о! о!»
Она бросилась на кровать, закрыла свое лицо, и лежала неподвижно.
Но внезапно снова встала и поспешно позвонила в звонок.
«Открой этот стол и вытяни для меня столешницу. Теперь подожди и возьми это для
