Только сгусток энергии, в виде которого оказался здесь Семён Сёмин, сразу почувствовал родственные связи. Может быть, этот юноша был далёким пращуром Семёна — кто знает? — но невидимые объединяющие связи между ними ощущались. Поэтому Семён без излишних экивоков на тактичность проник в тело юноши, нашёл там себе тёплое место и затаился до времени. Парень даже закашлялся при этом, но продолжил речь с девушкой.
— Ты так и не сказала, Нава, что это на тебе надето сегодня? — вскинул глаза юноша. — Я ни одной здешней бабы не видывал в такой душегрейке!
— Ах, это? — девушка ласково провела рукой по меху вывернутой наизнанку шубы. — Это яга. Тоже мне скажешь, душегрейка! Неужто никого в ягах не видывал?
— Видывал, — признался тот. — Только в ягах здесь почему-то одни старухи ходят. А ты совсем даже нестарая.
— Так-таки и нестарая? — рассмеялась девушка. — У вас ни в Израиле, ни в Греции, ни в Египте таких не носят, потому что там жизнь совсем другая. У вас больше кочуют да скот пасут, и только.
— Точно, — согласился парень. — Но здесь, я заметил, одни бабы ходят в ягах. Никто из мужиков, стариков, мальчишек не надевает такую лохматую шубу. Зачем это?
— Бабы, говоришь? — нахмурилась Нава. — А в какой стране ты видел мужика возле печи? В какой стране мужики умеют металл из болотной ржи добывать, руду переплавлять? Где ты мужика у печки видывал?
— Так ведь не обед же готовишь! Ты металл плавишь, всё одно, как корову доишь! — попытался отшутиться парень. — Так, как это делаете вы, не умеют нигде. Уж поверь мне: таких баб, как ваши, ни в одной земле не видывал. А перестранствовал я — дай Бог каждому, не смотри, что молодой. И как вы живёте, не живут нигде. Откуда здесь такое?
— Слушай, Толмай, — обернулась к нему Нава, — ты только приехал, а сразу всё знать хочешь. Поживи, тебя никто не гонит. Даже у меня пожить можешь, в гостевой постелю, — девушка в подтверждение своих слов махнула рукой в сторону необыкновенного дома на краю города. — Ведь ты не один к нам приехал. Гости круглый год в город приезжают, живут здесь и каждый в свою страну увозит то, что ему нужно. Нам не жалко делиться Божьими дарами, затем и родились на этот свет. Если поможешь ближнему, он тоже поможет тебе, неважно, на том или этом свете. Ведь если мы пришли в этот мир, значит, должны помогать друг другу. Иначе зачем приходить?
— Помогать? Кому это помогать? — ехидно усмехнулся Толмай. — Что ж тогда во все века люди войны устраивают? Или никак меж собой рабов да завоёванных царств не поделят? А ты предлагаешь помогать извергам делить отнятое и продавать в рабство обездоленных.
— Ты говори, да не заговаривайся! — прикрикнула на парня девушка. — Наши люди создали здесь свой мир, нужный только нам одним, а торговля всякая по вашему Израилю, по Галиции и Месопотамии проходит красной чертой. Дай срок, вы и души научитесь продавать, и Бога.
— Своего? Или вашего? — не сдавался юноша.
— Треглав всегда Един, только во всех странах его величают по-разному, — пояснила девушка. — У нас он тоже триедин: Вышень, Род и Сварог, а богиня любви — Лада затмила всех ваших женщин красотой не своей внешности, а души.
— Даже Инанну? — поинтересовался Толмай.
— Кто это — Инанна?
— Ты, такая умная, и не слышала про Инанну? — искренне удивился юноша. — У нас даже песни в Лагаше про неё поют:
«Докучать, оскорблять, попирать,осквернять — и чтить —в твоей власти, Инанна…»[66]
— Ты баешь, мол, умная я? — улыбнулась Чернава. — Наши мужики бабам такие слова говорят, только когда хотят опростоволосить: «Молчи, дура!» Иль у вас не так?
— Не так! — выразительно отреагировал Тол май и в подтверждение рубанул ладонью воздух.
— Отрадно слышать, — улыбнулась девушка. — Тогда зачем же ты к нам-то пожаловал? Ведь который день всё молчком да молчком. Негоже так.
— Я и раньше сказать хотел, — принялся оправдываться юноша, — да недосуг как-то. Надысь ваши мужики пособить просили, а сегодня не к месту…
— У нас всё к месту, — перебила его девушка. — Поведай, коль к лицу, зачем пожаловал?
Толмай снова кашлянул. Но, видя, что собеседница даже отложила работу, надеясь выслушать исповедь гостя, решил не скрывать и не уворачиваться от ответа. Ведь Чернава — действительно умница, поэтому, вероятно, и одна. А то такую кралю вряд ли кто отпустил бы. Вдруг подскажет, как найти то, что Толмай давно ищет?
— В нашем царстве, — начал он, — есть предание о герое Гильгамеше, который спустился когда-то в нижнее царство, чтобы спасти друга Энкида от жизни, дарованной ему богиней Эрешкигаль[67].
— От жизни?
— Да. От жизни в нижнем царстве, — подтвердил парень. — В том мире человека судит по его делам сама царица Эрешкигаль с помощью семи чёрных ангелов. Но человека оставляют работать на царицу там, в царстве тьмы, а вывести его оттуда можно только с помощью травы Пуригавы.
— Я знаю, — кивнула Нава. — У нас она зовётся Мяун-травой[68]. Надеюсь, у Гильгамеша всё получилось?
— Он обошёл всё царство, — продолжал парень. — Увидал там рощу с деревьями чудесной красоты и сразу же отвратной уродливости, потому что деревья эти были облеплены драгоценными камнями. А любой драгоценный камень будит в человеке не только любование красивой игрой радужных струй, но и желание денег, власти и насилия. Потом Гильгамеш попал на остров бессмертного Утнапишти, который рассказал, как найти нужную траву. Только Энкиду не предстояло быть спасённым, потому что траву утащила кошка.
— Это на них похоже, — рассмеялась Чернава. — У нас даже дикие кошки с кисточками на ушах всё для тебя сделают ради такого угощения.
— И всё же я собрался в нижнее царство не за этой заветной травой, — нахмурился юноша. — Никому не говорил. Тебе скажу. Царица Эрешкигаль держит в плену свою сестру Инанну, которую у вас Ладой зовут. К пленнице я мечтаю попасть, чтобы спросить: есть ли на свете то, чего все люди ищут и найти не могут? А вход в нижнее царство где-то в ваших краях должен быть.
При этих словах Чернава, прищурив глаза, посмотрела на Толмая, задумчиво погладила его по голове и совсем не к месту спросила:
— А не боишься с нижним царством познакомиться? Ведь живым оттуда мало кто возвратился. Мой дед, я думаю, тоже от этого пострадал.
— Дед? — вскинул глаза парень. — Он тоже мудрец Аркаима?
— Да, истину глаголешь, — кивнула девушка. — Про Заратустру слыхивал?
— Кто ж не слышал про мудреца, — пожал плечами парень. — Да только он пропал где-то бесследно.
— Вовсе не бесследно, — обиделась Нава. — Он родился здесь, потом в Индию уехал. А когда в Тёмном царстве побывал, то вернулся, чтобы умереть в почести. В моём доме и встретился с ангелом смерти.
— Прямо здесь? — открыл рот Толмай.
— Здесь, — подтвердила девушка. — Каждый человек должен умирать там, где родился. Вот и ты пришёл в нижнее царство наведаться, а, поди, испужаешься, не дома же.
— Волков бояться — в лес не ходить, — нахмурился юноша. — Я бы не обошёл пол-Земли, кабы боялся. Ведь так?
— Так-то оно так, — кивнула девушка. — Дак обламываются мужики-то, кто любовь ищет. Настоящих мужиков ни в одной стране не сыщешь, а тех, что за показушной славой гоняются, богатырями и назвать-то грех. — Видя, что Толмай хочет что-то возразить на прямое, но заслуженное обвинение, девушка снова прикрикнула на него: — Нишкни, Толмай!
Пока Чернава говорила и выясняла с собеседником различные жизненные проблемы, пламя в горниле разгорелось само собой, да так, что печка вскоре загудела от рвавшегося на воздух огня. Вырвавшийся наружу сгусток пламени, насыщенный оранжевым колером с малиновым оттенком и жёлтыми прожилками по краям, стал так похож на адский язык онгона, что юноша смотрел на происходившее, раскрыв от удивления рот, потому как такое увидеть где-либо ещё было бы в диковинку.
Девушка, засучив рукава на яге, стала загружать жёлоб увесистыми кусками ржавой руды, вынутой из старого Игримского болота. Юноше надоело сидеть в стороне, глазея на её хлопоты и выполнять оставленную для него роль важного иноземного гостя. Толмай встал, отодвинул девушку лёгким, но уверенным движением руки в сторону, готовясь приняться за работу. Но не тут-то было. Парень вроде бы делал всё так же: вычерпывал куски руды, загружал в лоток, отправлял в печку, подбрасывал угля, только всё у него получалось как-то не так. Чернава с улыбкой наблюдала за усердным парнем, но вскоре, немного отдохнув, снова взяла дело в свои руки, пощадив нерадивого помощника.
— Возле печи, Толмай, всегда надо ягу надевать, — пояснила девушка. — А-то сыркья или менк[69] задавят. Все бабы ягу у печи надевают. Даже летом. Сиди пока, отдыхай. И запомни на всякий случай: ничто так быстро не помогает погибели человека как работа. Этот закон для Нави, Прави и Яви[70] нашей. Бездумная работа без удовольствия, без необходимости, без собственного выбора. Никогда не делай ничего просто так, чтобы только сделано было. Такая работа быстро превратит любого мудреца в скомороха и не позволит ни о чём думать. Лучше живи, чтобы работать, а не работай, чтобы только жить.
