– Ничего, – мягко сказала Джулия, поднимая стакан. – Ну, будем! Ваше здоровье!.. И всякие прочие глупости, какие при этом говорят, отчего я всегда чувствую себя так, словно отправляюсь на последнее задание. Ну давайте, краешком и донышком – за удачу.
Они дважды чокнулись и выпили. Резкое вино заставило сморщиться.
Сели порознь. Хелен расчистила себе место среди подушек на кушетке. Джулия, вытянув ноги, унасестилась на подлокотнике кресла в розовой бархатной обивке. Во фланелевых брюках ее ноги казались невероятно стройными и длинными, а бедра такими хрупкими и уязвимыми, словно могли переломиться, если их сдавить руками. Она взяла пепельницу и потянулась за сигаретами и спичками на каминной полке. При этом безрукавка задралась, и стала видна не застегнутая внизу рубашка, сквозь разошедшиеся полы которой проглянул плоский смуглый живот с аккуратным пупком. Хелен поспешно отвернулась.
Одна подушка свалилась на пол. Хелен за ней нагнулась и поняла, что это не диванная, а постельная подушка; значит, в этой двухкомнатной квартире кушетка служила Джулии кроватью, и каждый вечер она застилала ее простынями и одеялом, раздевалась, стоя перед ней... Возникшая картинка не была эротической – всюду так часто видишь кровати, подушки и ночные рубашки, что они давно уже утратили свой заряд интимности и сексуальности. Наоборот, образ показался трогательным и слегка тревожащим. Хелен вновь взглянула на красивое хрупкое тело Джулии и подумала: «Что же в ней такое? Почему она всегда такая одинокая?»
Они молчали. Хелен не знала, о чем говорить. Она отхлебнула вино и вдруг услышала шум наверху: сбивчивые шаги, скрип половиц. Хелен посмотрела на потолок.
– Это мой сосед-поляк, – тоже задрав голову, прошептала Джулия. – Каким-то чудом оказался в Лондоне. Часами вот так ходит. Говорит, вести из Варшавы с каждым разом все хуже.
– Господи, проклятая война! – сказала Хелен. – По-вашему, это правда, что кругом говорят? Мол, скоро ей конец?
– Кто его знает. Если откроют Второй фронт, может быть. Но думаю, с год-то еще протянется.
– Еще год! Мне будет тридцать.
– А мне тридцать два.
– Скажете, самый неудачный возраст? Будь нам двадцать, мы бы пережили войну, все еще оставаясь почти молодыми. В сорок мы бы не возражали стареть дальше. А вот тридцать... Из юности прямо в средний возраст. Чего еще остается ждать? Наверное, только климакса. Говорят, у нерожавших он проходит тяжелее. Не смейтесь! Вы хоть чего-то достигли, Джулия. Я говорю о ваших книгах.
Еще улыбаясь, Джулия дернула подбородком.
– Книжки! Да это все равно что большой кроссворд. Знаете, первую я написала ради хохмы. Потом гляжу – неплохо получается. Уж не знаю, что это во мне открывает. Кей всегда говорила: странное занятие – писать об убийствах именно сейчас, когда вокруг гибнет столько людей.
Имя Кей возникло во второй или третий раз, но теперь обеих смутило, чего не бывало раньше. Они опять замолчали. Джулия гоняла в стакане вино, уставившись в него, точно гадалка. Не поднимая головы, она сказала:
– Я вас не спрашивала... Как Кей отнеслась к нашей неожиданной встрече в тот день? – Голос ее звучал по-иному.
– Порадовалась, – не сразу ответила Хелен.
– И не возражала против новых встреч? Как она воспримет ваш сегодняшний приход?
Хелен молча потягивала вино. Видимо, она предательски покраснела, когда Джулия подняла голову и посмотрела ей в глаза.
– Вы ей не говорили? – нахмурилась Джулия.
Хелен покачала головой.
– Почему?
– Не знаю.
– Сочли, что о таком и говорить не стоит? Что ж, наверное, справедливо.
– Нет, Джулия, вовсе нет. Зачем вы так?
– А что тогда? – засмеялась Джулия. – Ничего, что я спрашиваю? Мне любопытно. Но я заткнусь, если вам неприятно. Если это касается вас и Кей...
– Ничего подобного, – быстро сказала Хелен. – Говорю же, Кей была рада, что мы встретились. Ей было бы приятно узнать, что мы продолжаем видеться.
– Уверены?
– Конечно уверена! Она вас очень любит и потому хочет, чтобы и я вас любила. Так всегда было.
– Как великодушно с ее стороны. А я вам нравлюсь, Хелен?
– Ну, естественно.
– Это как раз неестественно.
– Ну пусть неестественно. – Хелен состроила гримасу.
– Тем не менее Кей не расскажете?
Хелен беспокойно заерзала.
– Я понимаю, что надо рассказать. И раньше зря молчала. Просто иногда с Кей... – Она смолкла. – Это звучит как-то противно по-детски. Все дело в ее отношении, она так заботится обо мне. Порой ужасно хочется что-то скрыть от нее, пускай заурядное, мелочь. Чтобы это было только моим.
Сердце трепетало, и Хелен боялась, что Джулия услышит дрожь в ее голосе. Она говорила искренне, но сознавала, что здесь не вся правда. Понимала, что пытается все представить несколько иначе. Все умаляет, прибегая к словам вроде «заурядное» и «по-детски». Притворяется, что не существует тонкой невидимой вибрирующей нити, которая передает движения и дыхание Джулии...
Наверное, это удалось. Джулия задумчиво курила и молчала; потом сбила в пепельницу пепел с сигареты и встала.
– Кей нужна жена, – улыбнулась она. – Звучит, как в детской игре, да? Она хочет жену. И всегда хотела. Надо быть ей женой или никем.
Джулия зевнула, словно тема ей прискучила, подошла к окну и, оттянув штору, приникла глазом к щелке между серыми картонками.
– Ненавижу эти вечера, а вы? Никогда не знаешь, объявят ли тревогу и что произойдет. Все равно как ждать казни, которая то ли состоится, то ли нет.
– Хотите, чтобы я ушла? – спросила Хелен.
– Да нет же, господи! Я рада, что вы здесь. Одной гораздо хуже, вам не кажется?
– Да, гораздо хуже. Но в укрытии тоже плохо. Дома Кей велит спускаться в убежище, а я его терпеть не могу, чувствую себя там в западне. По мне, уж лучше одной цепенеть от страха, чем трястись на глазах чужих людей.
– Со мной то же самое. Знаете, иногда я выхожу на улицу. На открытом пространстве мне лучше.
– Бродите в затемнении? А это не опасно?
– Может, и опасно, – пожала плечами Джулия. – Но сейчас все опасно. – Она отпустила штору, вернулась в комнату и взяла стакан.
Сердце Хелен вновь затрепыхалось. Она вдруг поняла, что предпочла бы оказаться с Джулией на темной улице, нежели сидеть под этим мягким, интимным и разоблачающим светом.
– Может, выйдем на воздух, Джулия?
– Сейчас? – удивилась Джулия. – В смысле, прогуляться? Вы хотите?
– Да. – Внезапно Хелен почувствовала себя пьяной и рассмеялась.
Джулия тоже засмеялась. Ее темные глаза вспыхнули радостью и озорством. Запрокинув голову, она быстро допила вино и небрежно поставила на каминную полку стакан, звякнувший о фальшивый мрамор. Взглянула на огонь и, присев на корточки, пошуровала в камине золу. Зажав в уголке рта сигарету, она занималась этим с невероятной сосредоточенностью: щурила глаза и, уклоняясь от вздымавшегося серого облака, забавно кренила изящную головку – точно девица на первом выходе в свет, подумала Хелен. Потом встала, отряхнула коленки и вышла в зашторенную дверь за пальто и ботинками. Через минуту она появилась в двубортной куртке с блестящими медными пуговицами, похожей на матросский бушлат. Встав перед зеркалом, мазнула губы помадой, попудрилась и подняла воротник куртки. С сомнением потрогала непросохшие волосы и заправила их под мягкую черную вельветовую кепку, которую вытянула из груды перчаток и шарфов.
– Потом буду каяться, когда волосы высохнут колтуном. – Она перехватила взгляд Хелен. – Я не похожа на Микки, нет?
Хелен смущенно улыбнулась:
– Совсем не похожи.
– А на актрису, изображающую мужчину?
– Скорее уж на шпионку из фильма.
Джулия сдвинула кепку набекрень.
– Пускай, лишь бы нас не арестовали за шпионаж... Знаете что, давайте возьмем с собой вино. – (Оставалось еще полбутылки.) – Завтра мне не захочется, а мы только пригубили.
– С вином точно арестуют.
– Не волнуйтесь, я знаю, что делать.
Джулия порылась в шкафу и достала термос, из которого они пили чай на Брайанстон-Сквер. Выдернула пробку, понюхала колбу и осторожно перелила вино. Поместилось как раз. Закупорила и спрятала в карман куртки. В другой карман сунула фонарик.
– Теперь вы похожи на домушника, – сказала Хелен, застегивая пальто.
– Не забывайте, что днем я и впрямь домушник, – ответила Джулия. – Сейчас, тут еще кое-что.
Выдвинув ящик стола, она достала кипу тонкой, типа кальки, бумаги, с какой Хелен имела дело на службе. Листы были плотно испещрены черными строчками.
– Неужто ваша рукопись? – удивленно спросила Хелен.
Джулия кивнула.
– Морока, но боюсь, как бы ее не разбомбило. – Она улыбнулась. – Наверное, эта чертова штуковина для меня все же больше, чем кроссворд. Вот, приходится таскать с собой, куда бы ни пошла. – Джулия свернула листы в рулон, сунула во внутренний карман и похлопала по оттопырившейся куртке. – Теперь я спокойна.
