Магдалена задумалась на мгновение, потом по лицу ее скользнула улыбка.
– А ведь неплохая мысль. Слушай внимательно, вот что мы сделаем.
И она шепотом рассказала Симону о своем плане.
Куизль сидел привалившись спиной к разрушенной стене и пытался побороть подступающую слабость. Свежий воздух пошел ему на пользу, и все же палач чувствовал, что силы на исходе. Бегство из борделя вконец истощило его, но он хотя бы смог немного оторваться от преследователей. Они промчались мимо него и даже не заметили. Палач слышал их голоса, среди которых был и голос третьего дознавателя. На мгновение Якобом завладела мысль вскочить и одной только правой рукой задушить негодяя – но для этого он, к счастью, оказался слишком слабым.
И вот Куизль прятался в заросшем саду, где-то посреди Регенсбурга, и пытался немного успокоиться. Еще не все потеряно, он по-прежнему мог отправиться к Тойберу. Вот только голова бы еще перестала кружиться…
В это мгновение зазвонили колокола, и Якоб сразу понял, что виной тому был он сам. Во всех кварталах по тревоге подняли стражников; еще немного, и они начнут на палача охоту, словно гончие на лису. Он попытался подняться, но тут же свалился. Лишь с третьей попытки ему удалось встать и удержаться на ногах. Осторожно, короткими шажками Куизль двинулся прочь из сада.
Он перелез через низкую, увитую розами ограду и попытался сориентироваться. Ворота Петера, что возвышались неподалеку над крышами, находились в южной части города. Значит, дом Тойбера располагался где-то на севере, в так называемом Палачьем проулке, больше Куизль ничего не знал. Только сейчас он понял, что до сих пор даже не задумывался, как будет искать этот проклятый дом. Спросить у кого-нибудь не получится, и табличек в этом паршивом городе не повесили. Так что не оставалось ничего другого, кроме как шататься по переулкам в надежде набрести на нужный дом.
«До чего идиотский план!»
Куизль бранил себя за собственную глупость. И почему он подробнее не расспросил Тойбера о расположении его дома? Оставалось только надеяться, что посреди ночи ему повстречается какой-нибудь запоздалый бродяга, который сжалится над прохожим и проводит его.
«И при первой же возможности сдаст его стражникам…»
Якоб пригнулся и, без конца озираясь по сторонам, двинулся по примыкавшему к воротам переулку. Дома здесь были маленькие и перекошенные, то и дело попадались чернеющие в лунном свете горелые развалины – пережитки войны и последней вспышки чумы, унесшей несколько лет назад немало жизней, и теперь жилища разваливались без хозяев.
Колокола все не умолкали, к тому же издалека стали доноситься крики. Скоро его настигнут, времени оставалось совсем немного.
Куизль направился к следующему переулку, как вдруг из-за угла вышли два стражника. Вооруженные алебардами, они изумились не меньше самого палача. У того, что помоложе, от неожиданности слетел на мостовую шлем. Второй принялся возиться с ремнем, на котором висел покрытый зеленой ярью пистолет. Якобу оставалось только надеяться, что оружие не заряжено.
– Здесь! Сюда! – закричал молодой. – Мы нашли его! Монстр здесь!
Старший его напарник по-прежнему возился с пистолетом, застрявшим в ремне. Непроизвольно прогремел выстрел, стражник вскрикнул и упал на мостовую, схватившись за правый сапог. Вероятно, прострелил себе же стопу.
Куизль попытался воспользоваться общей неразберихой и пустился бегом по улице. Но не успел добежать и до ее середины, как из-за угла выскочили еще два стражника. Один из них вскинул к плечу арбалет, и в следующую секунду возле правого уха палача просвистел болт.
Поставив все на карту, Куизль с грозным ревом бросился на стражников в надежде, что у второго не было при себе заряженного арбалета или пистолета. Стражники направили на палача пики и смотрели на него со страхом вперемешку с охотничьим азартом.
– Все на Монашью улицу! – заголосил один из них. – Он на Монашьей улице! Все…
Палач собрал все свои силы, одним прыжком миновал пики и влепил кричавшему стражнику такую затрещину, что тот мешком повалился на мостовую. Его напарник отбросил пику и схватился за охотничий нож, намереваясь заколоть Куизля. Но Якоб брыкнулся, как лошадь, и врезал противнику в живот. Стражник со стоном рухнул на брусчатку.
Куизль обернулся: в переулок сбегалось все больше стражников. Увидел слева тесный проход под низкой аркой и, не задумываясь, бросился туда. И вскоре оказался во внутреннем дворике, окруженном с трех сторон высокими домами.
Он забежал в тупик.
Палач оглянулся и увидел, как в арку шагнули три или четыре стражника с алебардами. Они нисколько не торопились, глаза их блестели, губы растянуты в холодной усмешке. Жертва загнана, теперь осталось лишь заколоть ее.
Кто-то швырнул факел на середину двора, и по стене заплясала увеличенная в несколько раз тень палача. В мерцающих отсветах Куизль становился легкой мишенью.
В стену, раскрошив штукатурку, ударил арбалетный болт, за ним последовал еще один. Палач стал озираться в поисках лазейки, но во дворе не было ни одной двери, а окна находились лишь на втором этаже, вне досягаемости. И никаких деревьев, чтобы добраться до крыш. В самом углу кто-то оставил двухколесную телегу, полную соломы; впереди на уровне бедер выступало тяжелое, усиленное железом дышло. Палач задумался на мгновение, и в голову пришла спасительная идея:
«Солома…»
Куизль пригнулся и побежал к телеге, в стену градом сыпались все новые арбалетные болты. Правой рукой Якоб взялся за дышло и развернул телегу так, что она встала задним бортом к стражникам. Он понимал, что надолго сил у него не хватит и больше попыток уже не будет.
Сделав глубокий вдох, палач ринулся на середину двора, схватил еще не потухший факел и бросил его в телегу. Сухая солома загорелась в долю секунды, и в следующий миг телега уже превратилась в огромный огненный шар. Не обращая внимания на обжигающий жар, Куизль снова взялся правой рукой за дышло и начал толкать. Охваченная огнем телега пришла в движение и покатилась в сторону арки, на стражников. Те с криками разбежались в стороны, а на них сыпались клочья горящей соломы, поджигая одежду.
Телега постепенно набирала скорость, а Куизль все продолжал толкать. Наконец впереди выросла арка, и палач направил телегу в тесный проход.
«Сейчас врежусь… Господи, упрямец ты эдакий, прошу тебя, ради Магдалены…»
Едва не задев стены, телега пронеслась под аркой и выкатилась в переулок. Палач хорошенько толкнул ее напоследок. Телегу дернуло влево, она врезалась в какую-то дверь и словно взорвалась от удара. По мостовой разлетелись горящие щепки и солома, пламя мгновенно перекинулось на соседний дом.
Хрипя от усталости, Куизль побежал по Монашьей улице и оглянулся в последний раз. Огонь уже охватил крыльцо и ставни на первом этаже. Отовсюду послышались крики, несколько горожан уже неслись с ведрами к городским колодцам. Невзирая на боль, палач усмехнулся: по крайней мере, теперь стражники хоть на какое-то время от него отстанут.
Пробежав еще несколько метров, он свернул в ближайший проулок. Там стояли несколько старых полуразбитых бочек, одна из них лежала на боку. Якоб из последних сил забрался в нее и подтянул ноги, так чтобы со стороны его не было видно. Крики стали постепенно затихать. Сморенный лихорадкой и винными парами, Куизль, словно труп, лежал с закрытыми глазами и старался не уснуть. Нужно уходить, сейчас же. Где же Тойбер? Где его дом, спасительный дом палача, его друга…
Услыхав пение, Куизль решил сначала, что задремал. Песня эта совершенно точно не могла звучать здесь: она доносились из другого, далекого отсюда мира.
Майский жук в вышине, а твой папа – на войне…
Палач изумленно поднялся. Песня не была порождением собственной фантазии и звучала не где-то в голове – она доносилась откуда-то с улицы, слева от бочек, и была совершенно реальной.
Мать осталась в Померании, а Померания в огне…
Наконец голос приблизился почти вплотную.
Пел он до отвращения фальшиво, но был при этом очень знакомым.
– Ты и вправду думаешь разыскать отца таким образом? – проворчал Симон. – Пока что на нас только горшки ночные выплескивают. Да и поешь ты, честно сказать, не очень.
– Не важно, как я пою, главное, что пою, – язвительно ответила Магдалена. – Нужно орать как следует, чтобы отец услышал.
– Орать, вот именно, – засмеялся Симон. – Ты даже колокола перекричала.
Они медленно брели к югу от Новоприходской площади, и по пути то и дело сворачивали в тесные переулки. Уже трижды навстречу им попадались отряды вооруженных стражников. В другое время они бы тут же усадили Симона и Магдалену в дурью клетку за нарушение ночной тишины, но сегодня у них были дела поважнее. Бледные, перепуганные солдаты лишь мельком оглядывались на странную парочку и спешили мимо. Отовсюду слышались выкрики других отрядов, а один раз издалека донесся грохот.
