Василий замялся. Это имя он слышал впервые. Маркиз Романцо говорил о своей сестре, не называя ее.
— Если у нее есть брат, проживающий за границей, то вполне вероятно, что это она, — отозвался сын кузнеца после непродолжительного молчания.
— Так маркиз Романцо о своей сестре говорил?
— Да.
Следователь со всей силы стукнул по столу. На лице его играла едва заметная улыбка. Он, подобно ищейке, взял верный след и не собирался оставлять его:
— Выходит, не пустое болтали люди. Выходит… А скажите, любезный Василий Вениаминович, не упоминал ли маркиз Романцо своего племянника или племянницу в разговоре?
— Упоминал, — кивнул молодой человек.
— Да, не пустое… Бесчестная женщина… За такое в самом деле можно было убить родного брата…
Петр Иванович осекся, понимая, что сболтнул лишнего. Взяв себя в руки, следователь вновь вернулся к бумаге, лежащей перед ним.
— Так что конкретно маркиз Романцо говорил о сестре и о своих намерениях предотвратить позорный брак? — совершенно серьезно спросил представитель закона.
Василий не стал больше ничего утаивать, видя, что следователь и без того обо всем догадался. Он слово в слово передал рассказ несчастного дворянина, который в детские годы уехал из родной страны, повинуясь воле богатого деда-иностранца. Рассказал он, что маркиз всегда поддерживал связь с сестрой, что были они всегда откровенны друг с другом и всегда чувствовали ложь и недосказанность меж собой. Потому-то маркиз и понял, что врет его сестра, когда приехала она к нему в гости беременная. Как и от кого забеременела Маркиза, ее брат не знал, но точно был уверен, что злого умысла со стороны мужчины в том не было вопреки словам Руфины Модестовны.
Дочь свою Маркиза никогда не любила. Порой казалось, что девочка для нее значит не больше предмета интерьера. И если бы не воля брата, Маркиза бы и вовсе прогнала ненужное создание, мешавшее ее планам на дальнейшую жизнь.
Руфина Модестовна ничуть не изменилась за прошедшие годы. Она все так же хотела выйти замуж за титулованного дворянина, могущего привести ее ко двору. Ей хотелось богатой и красивой жизни, восхищения и обожания. Хотя планы эти от брата женщина тщательно скрывала и никакого флирта на балах себе не позволяла. В тех краях, где проживал маркиз Романцо с семьей подходящей партии для его сестры отыскаться не могло.
Маркиз Романцо не стал препятствовать отъезду Руфины Модестовны на родину. Племянницу он без колебаний оставил у себя, опасаясь за здоровье бедняжки, которая стала бы еще большей обузой для Маркизы в тех краях, где о ней ходили неприятные слухи.
Поначалу все шло неплохо. Руфина Модестовна писала, что хочет просто жить в доме, в котором прошло ее детство и общаться с прежними друзьями. Но потом письма от нее стали приходить все реже, внимания дому и друзьям в них стало уделяться все меньше. Пока однажды маркиз Романцо не получил от нее сообщение о помолвке с князем Олегом. Руфина Модестовна писала, что свадьба состоится со дня на день. И маркизу не осталось ничего другого, как только спешно собрать вещи и отправится на родину, дабы предупредить жениха о лживости речей Маркизы и о подлости (без сомнений с ее стороны), приведшей к рождению ребенка.
— Сестре, надо полагать, он сообщил о своих планах, — кивнул следователь, на миг отрываясь от письма.
— Он просил ее одуматься и вернуться к нему и дочери. Говорил, что предпримет меры, если она не оставит своих планов, — подтвердил Василий.
— Она не оставила. М-да… Не из тех людей Руфина Модестовна, кто останавливается на полпути. Должно быть, она приехала к князю в то утро и встретила брата раньше хозяина усадьбы. Во всяком случае, Его светлость утверждает, что не разговаривал с убитым и не знает, с какой целью этот человек пришел к нему. Маркиза Романцо он впервые увидел на полу гостиной с канцелярским ножом в животе. Слуги подтверждают, что едва успели сообщить князю о визите, прежде чем он отправился в гостиную. Про гостью они ничего не рассказывали. Но это вполне объяснимо: Руфина Модестовна могла войти в гостиную с террасы и не доложить о своем появлении. Вполне вероятно, что они с братом поссорились, женщина схватила нож, приготовленный для вскрытия утренней почты и…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Петр Иванович вздохнул.
— Если все это правда, то дело можно считать раскрытым. Вот только как доказать, что Маркиза в то утро была в доме князя Олега? Никаких следов постороннего присутствия не обнаружили… А, впрочем, это уже не ваша забота, Василий Вениаминович. Подпишите эту бумагу и можете идти. До суда вас вряд ли побеспокоят.
Выйдя на улицу, Василий вдохнул полной грудью, чувствуя, как оставляет его напряжение и уходят тревоги, одолевавшие на протяжении всего допроса. И пусть следователь не поверил ему до конца, пусть распорядился отправить полицейского в «Красного кабана». Бояться больше было нечего — ведь сын кузнеца ничего не приукрасил и не утаил, рассказав все, что знал…
Ее приближения Василий не заметил. Почувствовал. Потратил несколько секунд, чтобы взглядом найти хрупкую фигуру, закутанную в черный наряд. Испуганно посмотрел на лицо, словно надеясь, что ошибся, что нет причины сейчас же прятаться. Однако лицо было закрыто вуалью, и разглядеть на нем хоть что-то было невозможно.
Анна шла не спеша. По направлению к полицейскому участку, но головы не поднимала. Так что Василий решил рискнуть и медленно пойти за угол дома, как сделал бы на его месте любой посторонний человек.
— Анна, — прошептал молодой человек.
Он силился оторвать от возлюбленной взгляд, но никак не мог этого сделать. Словно путник, проведший пару дней в пустыне и наконец дорвавшийся до спасительной влаги, он впитывал в себя знакомый и незнакомый в то же время образ.
— Анна… — вновь прошептал Василий.
Невозможно было не признать, что минувшие годы все же изменили ее. Не было больше тех стройности и гибкости, которые восхищала сына кузнеца в дочери купца. Не было легкости и беззаботности. Анна стала сдержаннее, солиднее, увереннее в себе. И все же это была та самая Анна, которую он любил и о которой не переставал думать.
— Анечка…
Вдруг она остановилась, не дойдя пары шагов до крыльца полицейского участка. Подняла вуаль. Огляделась, словно услышав, как он назвал ее имя, и желая отыскать его самого. В уставших глазах на миг вспыхнули задорные огоньки. На миг. Такой короткий и бесконечно долгий миг…
Василий сглотнул подступивший к горлу комок, заставил себя вдохнуть. Казалось, сердце замерло на тот самый миг, когда в этой фигуре, закутанной в черный наряд, подобно искре вспыхнула прежняя Анна. Молодой человек заставил себя отвернуться.
«Не стоит тревожить ее, — уговаривал он себя. — Она достаточно страдала. Она имеет право на спокойную жизнь. Я все равно ничего не могу ей дать. Ведь я простой сын кузнеца…»
— Добрый день! — прозвучал совсем рядом звонкий голосок, показавшийся знакомым.
Молодой человек вздрогнул, резко обернулся. Перед ним стоял тот самый мальчуган, которого он встретил на дороге, ведущей в усадьбу князя Олега.
— Здравствуй! — отозвался Василий.
— Прячетесь?
— Почему ты так решил? — сын кузнеца едва заметно покраснел.
— Ну, вы стоите здесь — за углом полицейского участка и выглядываете в сторону главной улицы, — пожал мальчишка плечами.
Отпираться было бесполезно. И Василий уже хотел сознаться, придумывая объяснение, достаточное для паренька лет семи. Однако мальчуган заговорил раньше:
— Вы не бойтесь. Я вас не выдам. Я ведь и сам тут прячусь. От матушки. Она по делам пошла, а мне с ней жуть как скучно! Вот я и удрал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Нехорошо удирать от матери, — пожурил мальчика Василий.
— Знаю. Она всегда расстраивается, когда я так делаю. Но уж лучше сбежать, чем со следователем беседовать.
Василий нахмурился.
— А твоя мама разве пошла к следователю?
— Да. По поводу князя Олега узнать. Он ее друг и сейчас в большой беде. Да, что я вам рассказываю? Вы и сами знаете: об этом вся деревня говорит!
