помощи в уезде да и в губернии (благо Череповец теперь и уездный центр, и губернский), но ни губерния, ни уезд помощи не прислали.
Слышали, что в Череповец обещали прислать нового начальника утро для борьбы с бандитизмом. Старый, говорят, поцапался с начгубмилом и уходит. Раньше уголовный розыск был сам по себе, а теперь его подчинили губернской милиции. Вот начальник губернского утро и обиделся, не желая подчиняться, приказы начмила не исполнял. Николаеву это было на руку — пока милиция и утро выясняли отношения, он со своей кодлой неплохо погулял. Случались, конечно, огрехи, как без этого? Была у Васьки наводка на лавочника — на улице Деревенской Бедноты керосиновую лавку держит, деньгами взяли немного — рублей пятьдесят, да бочку керосина ведер на пять. Даже и рассказывать не о чем. Мужичок их увидел, в лице изменился, все деньги, что в кассе были, выгреб да к ним и понес. Даже наган не надо было доставать. Как и догадался-то? Бочку ему было жальче, чем денег, но уступил. Ниче, у него таких бочек еще десять.
Попутно взяли еще сушеного леща — рыбак не расторговался, хотел домой уезжать, за пятьдесят рублей подвоза уступил.
Бочку толком не закрепили, на повороте сани тряхнуло, и вылетел годовой запас керосина в овраг. Лезть вниз, вытаскивать бочку не хотел ни Васька, ни Иван. А по приезду домой пришлось выкинуть и леща — вся рыба провоняла керосином. Такое вспомнить — и смех и грех. Зазря скатались!
В январе-феврале немного пощипали кулаков на хуторах. Себя зерном и мукой обеспечили с лихвой, пудов с сотню Ваньке Сухареву отдали на продажу. Официант брал и просил еще. В Петрограде у частников с мукой совсем худо, потому что мельницы, в первую очередь, отпускали муку государственным пекарням и хлебозаводам, а нэпманам — что останется. Сухарев теперь напрямую не мечтал о целом вагоне, но как-то обмолвился, что склад у него есть. Будет где мешкам отлежаться, пока он с железнодорожниками договаривается. И с грузчиками трудностей не предвидится. Можно вполне законно пойти к начальнику исправдома, запросить арестантов на погрузку вагона. И обойдется все это дело по два рубля на человека! Исправдом нынче имеет право давать арестантов — особенно тех, кто за мелкое хулиганство сидит, на общественно полезные работы. Двойная, нет, даже тройная польза получается: во-первых, арестанты при деле, а не плюют в потолок, во-вторых, физический труд воспитывает советского человека, а в-третьих, исправдом зарабатывает свою копеечку. При арестантах, конечно, надзиратель имеется, но он тоже человек. Может и не видеть, куда и откуда погрузка шла.
Но пока зерна на целый вагон не набиралось, промышляли другим. Васька Пулковский придумал интересную штуку — как заполучить деньги, никого не ограбив и не убив! Сам Иван до такого бы не додумался. А дело простое — разъезжай по губернии, заходи в лавки да кабаки, говори — мы из губернии, ищем фальшивые деньги. Ну-ка, граждане сельские нэпманы, открывайте кассы и железные ящики, предъявите нам деньги — и бумажные и серебряные! Медь показывать не нужно, она нас не интересует, не подделывают ее пока. Конечно же, все предъявленное оказывалось фальшивым. Огорченному лавочнику выдавалась расписка, что взамен изъятого он получит в губцентре настоящие деньги. Важна была тонкость — не говорить, от кого ты прибыл да в каком месте тебе деньги вернут — в уголовном розыске ли, в губернском ли казначействе или в ОГПУ. Пускай граждане потерпевшие сами ходят и спрашивают. Если в милицию придут — там посмеются, вот и все. Скажут — разини! Не стоит лишний раз злить власть, она этого не любит. И еще одну вещь не стоит делать — не замахивайся на социмущество! А уж замахнулся, свидетелей не оставляй. С Шильняковским лесничеством, хоть и озлился тогда Иван на парней, все правильно сделали. Останься лесники живыми, они бы уже сидели! Недавно в Большом Дворе в государственное агентство связи зашли два брата-акробата, заведующему ствол под нос сунули, забрали триста рублей и казенную винтовку с патронами. Обоих братишек арестовали через два дня. Васька Пулковский, дока в таких делах, рассказал, что у милиции имеются фотоальбомы, где карточки на всех бандюганов приклеены. Полистает альбом терпила, ткнет пальцем в обидчика. А дальше, если личность установлена, поймать — это дело времени. Иван, задним числом, пожалел, что в бытность его начальником трансчека у него таких альбомов не было. Чего бы проще — видели свидетели, как неустановленные контрики в буксы песок сыпали, альбом полистали, вот и выяснилось, кого к стенке ставить!
Муковозов и братья Ухановы гоголями ходили, а Николаев с Пулковским понимали, что бесконечно лафа длиться не будет. Рано или поздно их государство придавит. Был у Ивана в роте красноармеец из студентов, разъяснял им буржуазную теорию "естественного права и общественного договора". Мол, изначально все люди свободны и вольны делать все, что хотят — почти по батьке Махно. Но если каждый своеволить начнет, буза начнется. Сильные станут слабых давить, слабые сильных по одному отлавливать. Потому люди создали государство — выбрали лучших, назначили из них правителей, войско с полицией и прочих, заключили договор общества и государства. Государство своего гражданина защищает, а гражданин должен государство содержать — налоги платить, по законам жить, а не самому суд и расправу творить.
В речи студента Николаев не верил. Не потому, что парня особый отдел замел, чтобы тот не разлагал красноармейцев, а знал, что прав был товарищ Маркс — государство создают те, кто своего собственного гражданина желает грабить. По закону грабить — оно и выгодней, и безопасней. Простой грабитель с ножом или с обрезом, он государству как есть враг и соперник. А с конкурентами никто не церемонится. Верил Николаев когда-то, что можно создать справедливое государство, а не такое, как в прежние времена, когда богатые бедных давили, да разуверился. Пока государство есть, не будет никакой справедливости. Государство, это как паровоз, что по рельсам идет. Для него важно, чтобы дрова в топку кидали да воду заливали. А самые важные люди — это машинист и кочегары. Если какая-то деталь обветшает, ее другой заменят, вот и все.
Ну, вот деревня Демьянка, родительский дом — дым из печки идет, уже встали все, скотине пойло готовят и себе завтрак. К ним можно заехать попозже.
Подъехав к Фроськиному дому, Иван слегка опешил. У нее почему-то дым из трубы
