– Вышел утром из вашей комнаты, собрал вещи и был таков, – с удовольствием доложила Татьяна.
Ася подняла голову. Холодно и отстраненно взглянула на нее, повернулась и вышла вон. После разговора с горничной к ней вернулось самообладание. Никто не увидит ее слез. Она пришла к себе в комнату. Стояла у окна и думала, как ей быть. Боль стучала фоном, отняла звуки. Но она думала. И тогда вспомнила про вещи отца, лежащие на дне ее саквояжа.
Достала их – трубку, коробочку из-под табака и рождественскую открытку с ангелочками. Эту открытку писала ее мать. Мелким аккуратным почерком она поздравляла с Рождеством какую-то Нинель. Жаловалась на морозы, из-за которых здесь, в «Осинках», «мы совсем не выходим». «Мама теперь в Италии, теплый климат ей на пользу».
Она несколько раз перечитала текст, который знала наизусть. Зачем отец хранил столько лет открытку, написанную не ему? Открытку, предназначенную далекой Нинель, но так и не отправленную? Наверное, чтобы иметь у себя хоть что-то, принадлежащее ей лично, написанное ее рукой. Теперь уже для нее не оставалось сомнений – это любовь… А вот у нее, Аси, ничего не останется. Даже такой мелочи, как записка. Ася рассмотрела почтовый штемпель. Он слегка подмок, но все же она смогла разобрать оставшееся от слова «Санкт-Петербург».
Итак, решено. Это был как раз тот самый случай, когда дело делается прежде, чем обдумывается. Не слушая язвительных намеков приказчика, она объявила о том, что оставляет место.
Получив расчет, попросила конюха отвезти ее на станцию Пречистое, где купила билет до Питера. Села в поезд, еще не зная, как и зачем она станет искать деревню Осинки.
Ее толкало туда детское сильное желание знать свои истоки. Что она ожидала там увидеть? Она совершенно не могла представить себе даже приблизительно. Когда баба-возница привезла ее в поместье и Ася увидела белый с колоннами двухэтажный господский дом, решимость покинула ее. Она остановилась на дорожке, не смея взойти на крыльцо. Возле дома стояла большая серая крытая машина с красным крестом на боку, ходили военные. Солдаты что-то переносили из машины в дом в больших ящиках. На Асю никто не обратил внимания. Она набралась храбрости и зашла в дом следом за солдатами.
В нижнем этаже суетилось много народу – военные бегали туда-сюда с озабоченным видом, прислуга носила из второго этажа белье и мебель. Над всем этим на площадке широкой лестницы в плетеном кресле восседала пожилая дама в капоте и сквозь стеклышки пенсне внимательно наблюдала за действиями людей.
– Нюся! Отнеси салфетки господину майору! Я, кажется, тебе велела? Степан! Ковер положи в холодную, а вниз снесите стол, доктор просил. Девушка! А вы что встали, как на ярмарке?
– Я? – Ася не сразу поняла, что грозная барыня обращается к ней.
– Вы что стоите, когда все работают?
– А что мне делать?
– Помогать. Подите-ка сюда.
Ася поднялась по лестнице и остановилась возле барыни.
– Видите в углу горшки с цветами? Думаю, они будут мешать. Отнесите их наверх, там найдут, куда поставить.
Ася поискала, куда положить свою поклажу, опустила рядом с креслом и отправилась исполнять приказание. Она несла наверх огромную азалию, а навстречу спускалась ключница с белоснежными салфетками в морщинистых руках.
– Где это видано, чтоб солдатам – салфетки изо льна?
– Не солдатам, а раненым, – поправил ее бородатый Степан, которому велено было нести стол, что он и делал.
– Здесь… устраивают лазарет? – догадалась Ася.
Ключница с охотой остановилась.
– Ну! Нашей барыне вздумалось под больничку дом свой приспособить! Добра-то сколько! Столы им отдай, табуреты с кухни! Добро-то наживи! Барыня, почитай, всю жизнь наживала, а теперича задумала все раздать. Сердце кровью обливается! Была бы дочь жива, не допустила бы до такого!
– Дочь у барыни… умерла?
– Померла сердешная, совсем молоденькая померла.
– Саввишна! – донеслось снизу, с площадки. – Чего ты там прохлаждаешься?
Ключница, продолжая ворчать, поковыляла вниз. Ася мигом сбегала за новым горшком с растением.
– Проворная! – похвалила барыня, когда Ася снесла последний цветок. – Сестра милосердия?
Ася озадаченно уставилась на барыню. Спасительная подсказка была как нельзя кстати!
– Хотела, но… не знаю, возьмут ли?
– Как не взять? А сейчас мы у господина майора и спросим. Господин майор! – обратилась дама к проходящему мимо доктору.
То, что майор доктор, Ася догадалась как-то сразу – мундир на нем сидел вовсе не так ладно, как на петербургском родственнике Вознесенских. Было заметно, что майор мало занимался строевой подготовкой.
– Вот, весьма расторопная и сообразительная барышня желает работать у нас сестрой милосердия. Возьмем?
– Ну если сообразительная… Курсы закончили?
– Нет, я… только гимназию… я научусь.
В это время в огромное окно холла они увидели, как к парадному крыльцу подъехала санитарная машина.
– Раненых привезли, – бросил доктор и, не глядя на Асю, добавил: – Найдите Елену Павловну, она вас обучит.
То, что увидела Ася, когда разгрузили первую машину с ранеными, совершенно потрясло ее.
Они лежали и сидели на траве перед домом в обгорелых гимнастерках, некоторые – с кровавыми грязными бинтами на головах, кто-то кричал, кто-то плакал. Бледный офицер с закрытыми глазами быстро-быстро бессвязно говорил не переставая. Ася подошла, чтобы помочь положить солдата на носилки, и увидела, что в голове его копошатся вши.
– Этих – на санобработку, – приказал доктор. – Офицера – в операционную.
Еленой Павловной оказалась женщина лет сорока, неразговорчивая и строгая. Первое время Ася стояла у нее за спиной и смотрела. Подмечала все, что видела. Она быстро научилась делать перевязки, обрабатывать раны, не тревожа раненого, быстро перестилать постель.
Все места для персонала внизу оказались заняты, и хозяйка разрешила Асе спать наверху, в маленькой комнате вместе с дочкой ключницы, девятилетней Марусей.
В первый же вечер, придя наверх после работы, Ася обнаружила у самовара барыню.
– Составьте мне компанию, барышня, – пригласила хозяйка.
Ася не посмела отказаться. Она прошла через столовую к круглому столу и ярко представила в этот момент, как здесь когда-то ходила ее мать.
В просторной зале, где накрыли чай, вся мебель была красного дерева – добротная, прочная. В простенках, в рамах из того же красного дерева, висели зеркала, одно из которых неимоверно вытянуло фигуру проходящей мимо Аси, другое же, напротив, – приплюснуло и расширило до неузнаваемости. Под зеркалами стояли подзеркальники и на них стеклянные подсвечники в медной оправе.
