Личинки.
Красивые?
Да, не то слово! Само совершенство. Просто божественные создания.
Ему вдруг стало стыдно. Он снова посмотрел на свою куртку, на нашивку на плече с изображением молнии, поражающей перевернутого вверх тормашками таракана. Хуже того, ниже были прикреплены три маленькие черные треугольные нашивки. Одна из них была просто черной. На каждой имелся белый крестик.
А на одной два крестика.
О боже милостивый… Что же он наделал?! Он ведь разрушил их. Целых три!
Ты проснулся?
Он встрепенулся. Голос той самой маленькой девочки. Но Клаймер его не слышал — почувствовал. У себя в голове. Он закрыл лицо руками и лег на постель. Он грешник. Разрушил само совершенство и теперь должен будет заплатить.
Просыпайся, соня.
— Я не сплю, — ответил Дастин. — Ваш человек попытался убить меня, и теперь я понимаю почему. Я готов понести наказание.
Глупый, никто тебя не собирается наказывать. Ты ведь не знал. И он вовсе не пытался тебя убить. Он пожертвовал собой, чтобы ты стал героем. Ведь ты убил того, кто напал на остальных солдат. Он выстрелил в тебя лишь для того, чтобы никто ни о чем не догадался. Он умер, чтобы ты смог увидеть мои симпатичные куколки. Теперь понимаешь, в чем дело?
— Да, — прошептал Дастин. — Теперь понимаю… Я убил их.
Не волнуйся. Ты не знал, поэтому твоей вины здесь нет.
— Да, я ничего не знал. Я и представить не мог, как они прекрасны.
Ты можешь, кстати, несколько поправить положение.
— Как? — Он снова сел. — Как это сделать? Я готов пойти на что угодно!
Ты должен поступить так, чтобы и другие это поняли. Ты — защитник. Ты должен заставить их всех понять, особенно своего командира.
— Полковника Огдена?
Да. Ты должен подарить ему поцелуйчики. Тогда и он сможет увидеть наши симпатичные куколки.
В голове у Клаймера вспыхнули новые образы. С ним говорила девочка по имени Челси, которая недавно подошла к кровати спящей матери…
Теперь знаешь, что нужно сделать?
Дастин кивнул.
— Да.
Тогда поспеши, но будь осторожен. Не угоди в ловушку. Ты теперь защитник. Ты и другие должны к нам присоединиться, потому что мы хотим открыть врата в небеса.
Через несколько мгновений в палатку зашли двое: доктор Харпер и Нянька Брэд.
— Погляди-ка на него, — сказал доктор. — Клаймер, что ты там бормочешь?
Мужчины подошли к его койке.
Дастин пожал плечами.
— Видимо, во сне, док.
— Что ж, я не удивлен, — усмехнулся тот.
Он пододвинул табурет поближе к койке Дастина и сел.
— Из тебя, наверное, собеседник получше, чем из Няньки.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся Брэд. — Давай, заливай дальше. Зато я не позволю тебе выиграть у меня в шахматы.
Доктор Харпер взял Дастина за запястье и посмотрел на часы.
— Ты бы ни за что не выиграл у меня в шахматы, если бы я спрятал ферзя в задницу. — Доктор выпустил запястье Дастина, затем вытащил из нагрудного кармана ручку-фонарик и направил в глаз Дастина.
— Посмотрите перед собой, рядовой, — сказал Харпер. — Та-а-к. Вроде бы все в порядке. Как твоя голова?
— Болит немного, — ответил Дастин.
Харпер кивнул и стал рассматривать другой глаз.
— Опиши свою боль по шкале от одного до десяти, — попросил Харпер.
— Гм… Наверное, три.
— Понятно. Похоже, обошлось без больших проблем, — заключил доктор Харпер. — Хорошо. Полковник хочет видеть вас в строю как можно скорее. Я сообщу ему, что вы готовы с ним поговорить. Брэд, захвати несколько упаковок парацетамола. Четырех вполне хватит.
Брэд встал на колени, чтобы открыть ящик рядом с койкой Дастина.
Клаймер схватил доктора Харпера за шею и ударил его головой в нос. Прежде чем Харпер слетел с табуретки, Дастин уже поднял свой любимый автомат М4.
Брэд повернул голову, чтобы посмотреть, что произошло, но в этот момент приклад М4 вонзился ему прямо в челюсть. Он осел на пол, изо рта хлынула кровь, а в глазах застыло смятение. Клаймер ударил еще раз. Брэд повалился навзничь, его рука неловко застыла напротив открытого металлического ящика.
Дастин посмотрел на поверженных. Доктор Харпер моргал как сумасшедший. Глаза были мокрыми от слез, из сломанного носа хлестала кровь. Он попытался отползти назад, но ноги, видимо, не слушались.
Дастин вытащил из кармана штанов пластиковые хомуты.
— Ну что, док? Больно? — усмехнулся Дастин. — Дай я тебя поцелую, сразу полегчает.
Разум Челси непрерывно расширял сферу своего влияния. Это было очень круто. Круче, чем все игрушки, вместе взятые. Она чувствовала, как Дастин избил тех людей, словно сама присутствовала там. И как будто сама все это делала.
Ей очень понравилось. Вот теперь можно всласть позабавиться!
Всякий раз, когда она разворачивала свой разум, это ощущение усиливалось, а связи становились прочнее. Каждый организм-хозяин, каждая куколка, каждый новообращенный человек — все они ощущали себя немного по-другому. Ну, примерно так, как различаются по вкусу ванильное и шоколадное мороженое. У каждого был свой собственный вкус.
До Дастина было очень далеко, но она все-таки смогла наладить с ним связь. Ей удалось соединиться и с Бернадетт Смит. С каждой из трех восхитительных куколок, растущих в ее теле.
От ее трех куколок исходил страх. Гнев и страх.
Она отправила Бернадетт к шоссе, но опасалась, что солдаты все-таки могут ее застрелить. Челси все подстроила так, чтобы она убила собственных дочерей. Но Бернадетт схватили дьяволы, и это очень плохо.
Как же быстро росли куколки на теле той женщины! Скоро придет время вылупиться, чтобы играть или строить. Девочка чувствовала, как их колют иголками. Иголок было очень много. Они были острые-преострые. Точно такие же, как у врача, к которому ее водила мама…
Иголками тыкали, прокалывали, проверяли. Правда, куколки не могли чувствовать боль так, как она. Иглы причиняли им лишь небольшое раздражение.
Тогда почему же они так напуганы и возбуждены? Остальные куколки не причиняли ей беспокойства. А эти… Челси сосредоточилась, слушала их мысли и вскоре нашла ответ.
Сукин сын.
Злой бука!
Они смотрели прямо на злого буку! Конечно, они были возбуждены. И, конечно, боялись. Челси почувствовала приступ такого же страха и гнева. Чонси велел ей всячески избегать буку, но так было раньше. Теперь она стала намного сильнее. Куколки находились очень близко от злого буки. Всего в нескольких шагах. Через них она могла соединиться и говорить с ним.
Злой бука напугал Челси. Это нечестно.
Теперь настала его очередь бояться.
ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ПРОШЛЫМ
Перри Доуси никогда не страдал клаустрофобией. С другой стороны, он никогда не запихивал свое огромное тело в цельный костюм, к тому же явно не рассчитанный на его габариты. И ему не приходилось в столь стесненном одеянии забираться в трейлер, доверху напичканный разным оборудованием.
Но клаустрофобия беспокоила Перри меньше всего. Почти все его внимание было поглощено обнаженной женщиной в герметичной стеклянной капсуле.
Именно она и вызывала тревогу. Она и то, что было на ней. В ней…
Ее запястья, лодыжки и талия были накрепко привязаны к столику-тележке. Женщина кричала и плакала. Перри вдруг почувствовал себя нехорошо. Ему стало стыдно за то, как он в свое время обошелся с Толстухой. Он кричал на нее, бил, резал. Наблюдал, как она умирает, рассчитывая при этом узнать, как спастись самому. Он тогда уже не был нормальным.
Милнер был прав.
Перри Доуси был монстром.
Женщина в капсуле тщетно пыталась освободиться от кожаных ремней.
— Они крепкие? — спросил Дью.
— Крепче некуда, — ответила Маргарет. — Сама пробовала. Еще немного, и она просто передавит себе сосуды.
Голос Монтойи показался Перри более холодным, чем прежде. Более холодным и твердым. Тем самым она как бы давала понять, что здоровье пациентки сейчас не самая главная вещь на свете. Это был совсем не тот голос, который он слышал, когда Маргарет оказывала ему первую помощь после стычки с Дью Филлипсом. Тогда было видно, что она заботится о нем и действительно хочет помочь. А теперь? Теперь в ее голосе ощущалось некоторое отвращение. Возможно, даже примесь ненависти.
— Пожалуйста, — рыдала женщина. — Пожалуйста, отпустите меня. Я клянусь, что никому ничего не скажу.
— Попытайтесь расслабиться, Бернадетт, — сказала Маргарет. — Мы хотим вам помочь.
— ВРЕШЬ! — закричала женщина. — Вы из ПОЛИЦИИ! Вы хотите зарезать меня!
Она не могла пошевелить ничем, кроме головы. Она трясла ею так, будто ее усадили на электрический стул и собирались вот-вот включить рубильник. Ее потные каштановые волосы веером разлетались в стороны, на лице отражалась смесь неприкрытого ужаса и психотической ярости.
