«Или, может быть, стать ветеринаром, как другой мой кузен, – подумал Игорь. – Это всегда была хорошая традиционная сфера деятельности. Правда, потом, к сожалению, становилось известно, что хомячок выбрался из клетки, откусил хозяину ногу и улетел, но это издержки Прогрешша. Главное было убраться до прихода толпы. Самое подходящее время наступало, когда твой господин, уставясь в пустоту, начинать вещать, какой он прекрасный».
– Надежда – это проклятие человечества, Игорь, – сказал Позолот, сложив руки за головой.
– Может быть, гофподин, – сказал Игорь, пытаясь увернуться от жуткого изогнутого клюва.
– Тигр не надеется поймать добычу, газель не надеется спастись от хищника. Они бегут, Игорь. Только бег имеет значение. Они знают, что нужно бежать. И мне пора бежать к милым сотрудникам «Правды», чтобы всем рассказать о нашем дивном новом будущем. Так что подай карету.
– Йа, гофподин. Ф твоего позволения я только фбегайт фебе за новым пальцем.
А лучше уеду обратно в горы, думал он, спускаясь в подвал. В горах чудовища хотя бы имеют совесть выглядеть соответственно.
Ночь искрилась огнями вокруг развалин Почтамта. Големам свет не был нужен, но он был нужен землемерам. Мокрицу удалось заключить хорошую сделку. Сами боги говорили с ним. Фирме пойдет на пользу привести в порядок этого архитектурного феникса.
В еще стоявшем его кусочке, на подпорках под брезентом, Почтамт, точнее сказать, работники Почтамта, всю ночь не смыкали глаз. По правде говоря, работы на всех не хватало, но все равно люди пришли помогать. Такая была ночь. Нужно было там быть, чтобы когда-нибудь потом можно было сказать: «… и я был там, в ту самую ночь…»
Мокриц понимал, что пора бы вздремнуть, но ему тоже нужно было там быть, жить и искриться. Было… замечательно. Люди слушали его, они делали для него все, бегали вокруг, как будто он был настоящим начальником, а не мошенником и плутом.
И еще были письма. Ах, какую боль они причиняли. Приходило все больше и больше писем, и все были адресованы ему. Новости расползлись по городу. Об этом написали в газете. Боги прислушивались к этому человеку!
…доставим письма даже богам…
Он был человеком в золотом костюме и фуражке с крыльями. Люди обратили жулика в посланника небес и вывалили ему на обгоревший стол все свои страхи и надежды, записанные тупым карандашом или бесплатными почтовыми чернилами, разбрызганными по бумаге от спешки… и с чудовищной грамматикой.
– Они считают тебя ангелом, – сказала госпожа Ласска, которая сидела напротив и помогала ему разобраться в этих задушевных жалобах. Каждый час господин Помпа приносил все новые письма.
– Зря считают, – отрезал Мокриц.
– Ты говоришь с богами, и боги тебя слушают, – сказала она с усмешкой. – Они сказали тебе, где зарыт клад. Вот что я называю религией. Кстати, откуда ты знал, где искать?
– Ты совсем не веришь в богов?
– Разумеется, нет. Какие могут быть боги, когда такие люди, как Хват Позолот, дышат с нами одним воздухом. Нет никого, кроме нас самих. Так что деньги?..
– Не могу тебе сказать.
– Ты читал, что тут пишут? – спросила она. – Больные дети, умирающие жены…
– А некоторые просто хотят денег, – перебил ее Мокриц, как будто от этого было легче.
– А чего ты ожидал, Жук? Ты же человек, который смог состричь с богов пачку наличности!
– И что мне теперь делать со всеми этими… молитвами? – спросил Мокриц.
– Доставить их, разумеется. У тебя нет выбора. Ты посланник богов. И на письмах наклеены марки. Некоторые целиком обклеены марками! Это твоя работа. Отнеси их в храмы. Ты обещал!
– Я никогда не обещал…
– Обещал, когда продавал им марки!
Мокриц чуть не свалился со стула. Она пригрозила словами, как кулаком.
– Это даст им надежду, – добавила госпожа Ласска куда тише.
– Ложную надежду, – сказал Мокриц, собираясь с силами.
– Может быть, на сей раз нет. В этом весь смысл надежды, – она подобрала осколки, оставшиеся от послания Ангхаммарада. – Он нес это послание сквозь целое Время. Ты думаешь, тебе сейчас тяжело?
– Господин фон Липвиг?
Голос доносился из холла. Весь шум на заднем плане сразу опал как испорченное суфле.
Мокриц подошел туда, где некогда была стена. Скрипя опаленными досками под ногами, он выглянул оттуда прямо в холл. И мимоходом подумал: Когда начнем строить, нужно будет сделать здесь большое панорамное окно. Вид отсюда такой, что словами не выразить.
Послышались перешептывания и охи. Несмотря на ранний туманный час, на Почтамте было полно посетителей. Для молитвы никогда не поздно.
– Что-то случилось, господин Грош? – спросил он.
Грош помахал в воздухе чем-то белым.
– Утренняя «Правда», сэр! – прокричал Грош. – Только-только получили! Позолот во всю страницу, сэр! На вашем месте! Не понравится вам это, сэр!
Если бы Мокрица фон Липвига готовили к тому, чтобы стать клоуном, его бы водили на цирковые представления и показывали всяческие дурачества. Он восхищался бы элегантной дугой, описываемой кремовым тортом, мотал на ус хитрости обращения со стремянкой и ведром побелки, внимательно следил за каждым беспечно подброшенным яйцом. Пока остальные зрители глазели бы на представление с соответствующими чувствами ужаса, раздражения или злости, он бы вел конспект.
Так и сейчас, как подмастерье, любующийся работой мастера, Мокриц читал слова Хвата Позолота на непросохшей газетной бумаге.
Это была ересь, но ересь, поданная мастером своего дела. О да. Как было не восхититься ловкостью, с которой совершенно невинные слова изваляли в грязи, осквернили. С которых содрали истинное значение и порядочность и заставили торговать собой ради Хвата Позолота. Впрочем, «синергетичность» всегда была продажной тварью. Проблемы «Гранд Магистрали», несомненно, были результатом загадочной вселенской судороги и ничего общего не имели с предумышленной алчностью, гордыней и тупостью. О, «Гранд Магистраль» принимала неправильные… пардон, «благонамеренные решения, которые, судя с высоты сегодняшнего дня, могли оказаться в каких-то аспектах несовершенными», но они, ясное дело, были приняты во имя исправления «фундаментальных системных ошибок», сделанных предыдущими владельцами. Никто ни в чем не раскаивался, потому что ни одна живая душа не сделала ничего дурного. Плохие вещи творились в результате их спонтанной аккумуляции в каком-нибудь диком, промозглом геометрическом иномирье, и «о них оставалось лишь сожалеть»[10].
Репортер «Правды» пытался, но даже табун лошадей не остановил бы Хвата Позолота, так поглощен он был выворачиванием смыслов наизнанку. «Гранд Магистраль» была «для людей», и репортеру не удалось даже уточнить, что именно это значило. А этот материал, озаглавленный «Наша Миссия»…
Мокриц почувствовал во рту привкус до того кислый, что можно было плевками выкладывать узоры на листе железа.
Пустые, глупые слова, сказанные людьми, у которых не было ни опыта, ни ума, ни мастерства, если не считать умения разбавлять слова водой. О, за что только не выступала «Гранд Магистраль», от жизни и свободы до маминого домашнего расстройственного пудинга. Она выступала за все – и ни за что.
Сквозь алую пелену взгляд Мокрица выхватил фразу: «Безопасность – наш первый приоритет». Почему не расплавились свинцовые литеры, почему не воспламенилась бумага, чтобы не быть причастными к такому непотребству? Станок должен был искоробиться, валик – расколоться в щепки…
Это было ужасно. Но потом Мокриц увидел ответ Позолота на поспешный вопрос о Почтамте.
Хват Позолот обожал Почтамт до глубины своей души. Он был очень признателен за их содействие в трудную минуту и надеялся на дальнейшее сотрудничество, хотя, конечно же, в современной реальности почта никогда не сможет быть полноценным конкурентом за пределами самой узкой сферы. Но кому-то же надо и разносить счета, ха-ха…
Это было виртуозно… мерзавец.
– Эй… что с тобой? Может, хватит кричать? – сказала госпожа Ласска.
– Что? – пелена рассеялась.
Все в холле вытаращились на него, раскрыв рты. Жидкие чернила капали с почтамтских перьев, марки засыхали на языках.
– Ты кричал, – сказала госпожа Ласска. – Ругался на чем свет стоит.
Госпожа Макалариат с решительным лицом прокладывала себе путь в толпе.
– Господин фон Липвиг, очень надеюсь никогда больше не слышать в этих стенах подобных выражений! – сказала она.
– Все они были адресованы председателю «Гранд Магистрали», – сказала госпожа Ласска тоном, который у нее сходил за участливый.
– А, – госпожа Макалариат замялась, но вовремя опомнилась. – Тогда… не могли бы вы делать это чуть потише?
– Разумеется, госпожа Макалариат, – послушно согласился Мокриц.
