— Желателен-то желателен, да где ж его взять? Разве в газету дать объявление?
— Вы бы в Думе кого поспрашивали!
— Толку от Думы! — раздраженно сказал Пуришкевич. — Трусы, бездарные болтуны, готовые лизать сапоги Протопопова...
— Но убить его необходимо как можно скорей, — сказал Дмитрий, — иначе произойдет революция и хам усядется на трон. («Сам ты хам, педераст, мурло великокняжеское», — злобно подумал Дзержинский.)
— Придется давать объявление, — сказал Юсупов.
— Пожалуй, придется, — согласились его компаньоны.
— Не придется! — сказал Дзержинский, подсаживаясь к ним за стол. — Прошу прощения, господа, что позволил себе вмешаться в ваш приватный разговор...
— О чем это вы, сударь? — Юсупов вскинул темные брови, довольно правдоподобно изображая недоумение.
— Я — тот человек, которого вы ищете.
— Ах, я знал, что не перевелись еще в России решительные мужчины! — взволнованно сказал князь Дмитрий.
— Ваша забота о благе России заслуживает всяческого уважения, — строго сказал Пуришкевич. — Но...
— До блага России мне дела нет, — перебил его Дзержинский. — Я — профессионал, выполняю свою работу за деньги. Заплатите мне сто тысяч, и я ликвидирую любого, на кого вы укажете.
— Какой отвратительный тип! — по-французски шепнул Дмитрий своему приятелю.
— Не будь чистоплюем, Дима, — шепотком же отвечал ему Юсупов, — нам именно такой и нужен... Скажите, друг мой, — по-русски обратился он к Дзержинскому, — у вас большой опыт в подобных делах?
— Да уж не маленький, — усмехнулся Дзержинский. — Не беспокойтесь, сделаю в лучшем виде. От меня не уйдет. В ватерклозете спрячется — и там замочу. Только, пожалуйста, половину денег — авансом.
— Хорошо. — Юсупов твердым, холодным взглядом посмотрел в глаза Дзержинскому. — Вашей целью будет... Григорий Распутин. Вам известно, кто мы?
— Это меня не интересует, — ответил Дзержинский. — Называйте себя как хотите. Для меня вы — заказчики. Кстати, имейте в виду, что тип за соседним столиком — английский шпион.
— Это же Сомерсет Моэм, беллетрист! И он ни бельмеса не понимает по-русски.
— Вы думаете? — усмехнулся Дзержинский.
— Так, может, вы и его возьметесь ликвидировать? — деловито спросил Пуришкевич. Он не любил англичан и считал, что антирусский штаб заседает именно в Лондоне.
— Ни в коем случае, — возразил Юсупов. — Во-первых, выйдет международный скандал, во-вторых, я против убийства деятелей искусства... («Ну и дурак», — подумал Дзержинский.) ...А в-третьих, я люблю англичан. Прекрасная нация. («Дерьмо, а не нация», — подумал Дзержинский, который обо всех нациях, кроме собственной, был примерно одинакового мнения — хотя русские, пожалуй, были все-таки хуже остальных. Хуже русских были только евреи и цыгане.)
— Тогда взять его в долю? — предложил деятельный Пуришкевич. — В случае чего можно будет все свалить на англичан.
«А вот это умно», — подумал Дзержинский и сказал:
— Это дело ваше, берите этого англичанина, если хотите, но делиться я с ним не собираюсь. Итак, вы согласны предоставить для мероприятия ваш дом? — спросил он сиятельного тезку.
— А где-нибудь в другом месте вы не можете это осуществить? — поморщился Юсупов.
— Это займет слишком много времени. Вы сами знаете, как его охраняют.
— Что ж, я согласен. У меня внизу неплохой подвал. Повар хранит там картошку, но я попрошу его освободить помещение.
— Отлично. Однако не продолжить ли разговор в более уединенном месте?..
Расплатившись, все четверо заговорщиков вышли в снежную, сырую ночь. Англичанин следовал за ними на некотором отдалении, старательно изображая пьяного... «Театр», — брезгливо подумал Дзержинский. «Бремя страстей человеческих», — думал Моэм. Луна, отдаленно напоминающая шестипенсовик, сквозь тучи мрачные желтела.
Ликвидацию назначили на шестнадцатое декабря и принялись продумывать детали. Дзержинский успел двадцать раз проклясть себя за то, что связался с этой компанией. Заказчики были люди деятельные, нервные, суматошные, противоречивые — настоящие русские! — и никак не желали предоставить все на усмотрение killer’а. По любому вопросу у каждого имелось собственное мнение, они постоянно спорили, мучились сомнениями, пытались все усложнить; чорт дернул Дзержинского сказать им о пристрастии объекта к розовым птифурам — они тотчас за эту ерунду уцепились и настояли на том, чтоб отравить Распутина пирожными вместо того, чтобы попросту его пристрелить, как делают все порядочные люди. Дзержинский долго убеждал их, что яды ненадежны, но в конце концов был вынужден уступить.
И хлопотливая подготовка продолжалась: покупали гири, цепи, кастеты, веревки (такое разнообразие орудий нужно было, чтобы запутать следствие, да и потом заставить историков хорошенько поломать головы); по ночам изнеженными аристократическими руками красили, белили, крепили электропроводку, переоборудуя юсуповский подвал под чайную гостиную, хорошенькую, как бонбоньерка...
— Князь, вы неправильно его держите. Это мастерок, а не револьвер и не бильярдный кий.
— Боже, как воняет эта краска! Неужели нельзя было купить получше?..
— Господа, я натер мозоль. Это ужасно.
— Пан Станислав, а вы неплохо справляетесь!
— Стараюсь, — буркнул Дзержинский. Он назвался Станиславом, потому что чуткий, как кошка, Юсупов сразу угадал в нем поляка.
— Однако я вижу, что вы не из рабочего класса, — сказал Юсупов и улыбнулся, сияя белоснежными зубами. — Кто вы? Признайтесь.
«Знал бы ты, что перед тобою потомок Иоанна Грозного, — небось, не был бы так высокомерен, англоман паршивый, татарская рожа!» — подумал Дзержинский. Он с первых минут общения возненавидел этого холеного, надменного молодчика непонятной национальности, имевшего наглость носить одно с ним имя. Но вслух сказал лишь, пожимая плечами:
— Что за разница? Вы наняли меня для выполнения работы. Я ее выполню. Более ничего вам знать обо мне не нужно.
— Что вы ощущаете, убивая человека?
— Ничего.
— У меня есть предчувствие, что мы о вас еще услышим, — задумчиво сказал Юсупов.
— Я предчувствиям не верю и вам не советую.
— Феликс, Слава, перестаньте болтать чепуху! — воззвал великий князь Дмитрий. — Идите лучше сюда и подержите стремянку.
Наконец долгожданный день настал. С утра спешно заканчивали последние приготовления. Дзержинский впервые перед сообщниками примерил специальный костюм (благодаря навыкам, полученным в Бутырках, он сшил его собственноручно). Это произвело на всех сильное впечатление: Дмитрий ахнул, Юсупов крепко выругался, а Пуришкевич перекрестился и сплюнул через левое плечо. После обеда разбежались каждый по своим делам: Пуришкевич отправился с женой на рынок за продуктами, Юсупов ушел — по его словам — в Пажеский корпус, князь Дмитрий поехал в Царское, а Дзержинский, проследив на всякий случай за своим тезкой и обнаружив, что тот пошел вовсе не в корпус, а в Казанский собор, — вернулся к себе на квартиру, чтобы расслабиться и отдохнуть перед мероприятием.
Несмотря на свои железные нервы, он волновался, что все может пойти наперекосяк: трудно не волноваться, когда у сообщников семь пятниц на неделе... Он так никогда и не мог до конца понять этих русских, и ему не нравилось, что Юсупов поперся в церковь: вдруг ему будет какое-нибудь видение, и он заявит, что вообще не нужно убивать Распутина, а нужно всем расцеловаться, пасть на колени и молиться или делать еще какую-нибудь глупость... Неврастеники, бездельники, белоручки! Даже убить сами не могут. И такой бесполезный народ заселяет шестую часть суши!
В девять он начал приводить себя в надлежащий вид и гримироваться. Обычно это занимало немного времени, но на сей раз грим был сложный, в каком ему в последние годы весьма редко приходилось появляться на людях. Закончив туалет и одевшись так же, как утром во дворце, Дзержинский остался доволен результатом. Можно было не опасаться, что Распутин узнает его. А если и узнает — будет уже поздно. Шаловливое настроение вдруг овладело им: он снял телефонную трубку, вызвал квартиру Распутина и, когда хозяин подошел к аппарату, пискливым женским голоском поинтересовался, не знает ли тот, где и когда состоится отпевание тела покойного Григория Ефимовича. Услыхав в ответ злобные ругательства, он демонически расхохотался и швырнул трубку на рычаг. Пора!
Около полуночи — как уговаривались — он был уже на Мойке. У железных ворот юсуповского дворца топталась темная фигура, в которой он без всякого удивления узнал британского шпиона-литератора: все эти дни бестолковый англичанин всюду таскался за заговорщиками по пятам, полагая, что очень убедительно играет русского забулдыгу-пьянчужку. Дзержинский задержался, насмешливо любуясь тем, как бедняга разведчик, непривычный к русским морозам, припрыгивает и бьет в ладоши, потом спокойно прошел мимо. Он уже совершенно овладел собой. Автомобиль Пуришкевича стоял во дворе — значит, все в сборе...
