— Ну что ж! — очень громко и бодро говорю я. — Видимо, спектакль придётся отменить!
Я стараюсь кричать настолько громко, чтобы Кириллу на кухне тоже было слышно. Сердитое выражение лиц актёров мгновенно сменяется на озабоченное. Они подозревают, что я и в самом деле могу отменить спектакль. И ещё они подозревают, что я не очень-то верю в их артистические способности. А ведь я в их способности очень даже верю! В любом случае их артистические таланты гораздо выше моего режиссерского. Но спектакль отменить я и в самом деле не против: энтузиазм Романтиков вызывает у меня серьёзные опасения. Честно говоря, для меня весь этот спектакль только лишняя головная боль, к тому же Кирилл и в самом деле всё время орёт как ненормальный, а перепуганная Лена неудержимо пятится от него.
Да, это вам не Театр Сатиры! В моей душе уже начинает теплиться преступная надежда на отмену спектакля: «А может и правда…» Однако через несколько минут из кухни выходит Кирилл. Он виновато смотрит на пригорюнившихся актёров и говорит:
— Разве я виноват, что у меня такой голос такой громкий?!
Валентина подходит к Кириллу и, умоляюще сложив руки на своей пышной груди, проникновенно, как лиса в мультфильме, говорит:
— Кирилл, дружочек, ну не обижайся на меня, пожалуйста. У тебя ведь такой прекрасный, яркий голос!
«Ага, конечно!.. — думаю я не без ехидства. — А Лена, видимо, прекрасно, ярко пятится!»
— Валентина, — украдкой наклонившись к уху нашего капитана, задушевно просит Кирилл, — вы, пожалуйста, скажите Лене, чтобы она от меня не шарахалась.
— Скажу, скажу, — успокаивает Кирилла Валентина, тут же подходит к Лене и просит: — Лена, голубушка, ты его не бойся! Ты же видишь, он всё время орёт. Его уже не переделать. Ты так сделай: когда он к тебе обращается, ты смотри не на него, а на меня, — а я тебя буду взглядом поддерживать. Хорошо?
— Хорошо, — соглашается Лена. На самом деле она Кирилла и не боится, а шарахается от него, просто потому, что хочет сохранить дистанцию, из чувства самосохранения. Вы бы на её месте тоже шарахнулись, потому что Кирилл в образе каким-то невменяемым становиться.
Ладно. Начинаем всё сначала.
Инвалиды Творческой Специализации, или Малохольные
Мы репетируем третий день — последний. Сегодня — пятница, а в воскресенье — премьера. Роли выучены, костюмы почти полностью готовы, и… казалось бы, о чём теперь спорить? Но нет же! — между актёрами опять возникают бурные дебаты. Кто-то принял не ту позу, не так улыбнулся, неправдоподобно рассмеялся, не там сделал паузу. Снова шум, гам, дым коромыслом!
Во время одной из таких творческих, деловых, но незаметно переходящих на личности перепалок в дверь кафе, где мы репетировали, очень громко и настойчиво постучались. Мы предусмотрительно закрыли дверь нашего кафе на время репетиции.
— Тише! Тише! Прекратите, наконец, вопить! — стараясь перекричать не в меру разошедшихся актёров-романтиков, попросила я. — К нам, кажется, гости!..
— Кота не вы потеряли? Бурый такой, на медведя похож! —услышав эти слова, я больше не колебалась ни секунды — сразу же открыла дверь. На пороге стояла сердитая низенькая старушка, одетая в жёлтый рабочий халат. Голову её покрывала разноцветная пятнистая косынка. «Это местный дворник!..» — догадалась я. В руках она держала Андерсена.
Я открыла рот от изумления. Андерсен же одарил меня невинным взглядом и спрыгнул с рук дворничихи на пол. Позже выяснилось, что старушку звали Аграфеной Ивановной или тётей Грушей. Я удивлённо погрозила Андерсену пальцем: с его стороны было неуместным приводить сюда посторонних. Он вполне мог вернуться в кафе, как обычно, через окно. И зачем ему понадобилось навязываться в компанию Аграфены Ивановны?
— Он у вас оголодал! — недовольно заявила Аграфена Ивановна и добавила поучительным тоном: — Кота вообще-то кормить надо!
— Да ведь… — возмущённо начала оправдываться я.
— Кормишь? — строго перебила тётя Груша.
— Кормлю.
— Ну да, как же!.. — недоверчиво возразила Аграфена Ивановна. — Чего ж он тогда колбасу в колбасной лавке цельными днями клянчит? А? Не знаешь? Вот то-то! — она торжествующе подняла маленький толстый указательный палец.
«Так значит, эта колбасная лавка, о которой писал Кирилл, и в самом деле существует?! — про себя изумилась я. — Надо же! А я-то думала, что сценарист её выдумал».
— Вот подожди, я ещё к хозяевам той мелкой собачки схожу! Той, что ножки, будто спички. Пусть они тоже своё животное кормят! Скареды!
— Да они кормят, я точно знаю! — для убедительности приложив руку к сердцу, заверила я дворничиху.
— А ведь у тебя тут кафе, да? — перебила меня тётя Груша. —Хочу посмотреть!
И она, не спрашивая разрешения, приготовилась ринуться из прихожей в комнату, где проходила репетиция. Но в последний момент почему-то передумала.
Романтики же, давно переставшие спорить, так увлеклись процессом репетиции, что не обратили на гостью ровно никакого внимания. Да они и про меня-то, похоже, забыли. Что ж тут удивительного: вошли в роли, — сегодня генеральная репетиция, всё-таки!
— Так это они, значит, три дня подряд орут на весь квартал? — догадалась Аграфена Ивановна.
— …А что, разве слышно? — невинно поинтересовалась я.
— Ещё бы! — хмыкнула тётя Груша. — У нас во дворе глухих нет! Знаешь, как жильцы вашу малохольную компанию называют?
— Не знаю, — призналась я. — Как?
— Подожди, дай вспомнить… — Гостья задумалась, а потом, стараясь очень чётко выговаривать каждое слово, произнесла: — «Инвалиды творческой специализации»! Звучит?! Вот то-то! Это один пенсионер-шахматист придумал! Умный дядька!.. Ну, а я вас попросту малохольными называю, — доверительно добавила она. — И почему же они орут который день? А? По какой причине?
Я объяснила, что вызывающее поведение нашей малохольной компании связано с репетициями спектакля.
— Спектакль! — всплеснула руками Аграфена Ивановна. — Когда? В воскресенье? Так я тоже приду посмотреть! Не возражаешь?
И тут я вспомнила, что как главный организатор всех мероприятий в кафе, должна обеспечить явку зрителей! Правда, если говорить начистоту, я втайне мечтала, что, может быть, как-нибудь всё же обойдётся… вообще… без зрителей. Видимо, не обойдётся.
— А как спектакль называется?
— «Дом, где разбиваются сердца».
— Да! — задумчиво произнесла тётя Груша. — Название ничего, хорошее. Я и Колю приведу, соседа моего. Не возражаешь?
— Конечно, приводите, — согласилась я. И в самом деле — где один, там и двое. Решив, что мы с Аграфеной Ивановной уже обо всем договорились, я мягко, но выразительно посмотрела на входную дверь: мне всё-таки настала пора возвращаться к актёрам, несмотря на то, что в пылу репетиции они обо мне совсем позабыли. И всё же, я — суфлёр и критик спектакля, и вообще… неизвестно, куда уведёт их фантазия без моего мягкого, но чёткого руководства.
Тётя Груша, кажется, намёк поняла. Она тоже посмотрела на дверь и проворчала:
— Стою тут с тобой, а у меня дел по горло…
Я обрадованно и понимающе кивнула.
— А спектакль-то во сколько начнётся? — спросила она.
— Ой!.. — спохватилась я. — А мы ещё и не решили!
— Ладно, я попозже к тебе зайду, узнаю. Ты когда спать ложишься? Я ведь знаю — ты сейчас здесь живешь! Правильно?
— Правильно, — подтвердила я. — А ложусь… ну… часов в одиннадцать, примерно.
— Хорошо. Зайду, — кивнула Аграфена Ивановна и ушла.
Андерсена же и след давным-давно простыл, только его и видели. Очень ему интересно смотреть, как мы тут репетируем!.. Он привёл ко мне дворника и ушёл обратно на свой любимый двор, играть с Клавой или клянчить колбасу в Колбасной лавке. Привёл ко мне потенциального зрителя и ушёл. Ну, и ладно. Репетиция продолжается, — я снова занимаю почётное место суфлёра и критика.
Второй визит Аграфены Ивановны
Тётя Груша вернулась снова поздно вечером, примерно через час после того, как закончилась наша последняя репетиция. Теперь она была одета в простое серое платье, а голову её уже не прикрывала старенькая дешёвая косынка. Волосы у неё оказались редкие, не слишком длинные, и почти совсем седые. Тётя Груша зашла уточнить время начала спектакля, но Романтики так пока с этим и не определились. Генеральная репетиция всех изрядно вымотала, после неё никому больше не хотелось ни спорить, ни решать важные вопросы. Мы условились созвониться завтра, в субботу, и тогда уже определиться со временем.
Я так и сказала Аграфене Ивановне, а она почему-то очень огорчилась. Тогда я заверила её, что я непременно позвоню ей завтра и сообщу, когда нужно приходить. Пообещала, что без неё и без Коли мы спектакль начинать не будем. Но тётя Груша всё равно выглядела огорченно. Мне даже показалось, что ей не хочется уходить из кафе. И ещё мне показалось, что тётя Груша недавно плакала. Я пригласила её войти и предложила выпить со мной чаю. Она, кажется, немного повеселела.
