— В двенадцать? — недоверчиво переспросила Муза. — То есть, как детские утренники?
— Нет, не совсем… — поправилась я. — Скорее, в час дня. Да, именно в час дня.
— Люба, я непременно приеду на этот спектакль! И вот что: сразу после его окончания мы и подведем итоги нашего конкурса! Как вам такая идея?
— Как? Завтра? И спектакль, и конкурс? — изумилась я.
— А зачем тянуть-то, объясните мне! — тон у Музы стал не просто настойчивым, а прямо-таки железным. — Кстати, Люба, как вы думаете, этот ваш знакомый писатель… Чернышевский, кажется?.. он сможет завтра прийти?
— Вот уж этого я точно не знаю!.. Я даже не уверена, что успею созвониться с ним сегодня.
— Но вы постарайтесь! Постарайтесь всё-таки созвониться. Пожалуйста, я вас очень прошу. Мне бы так хотелось, чтобы он тоже присутствовал. Я просто мечтаю хотя бы… хотя бы глазком взглянуть на этого знаменитого Чернышевского. Вы меня понимаете, Люба?
К сожалению, желание Музы познакомиться с самим Чернышевским мне было вполне понятно, а поэтому пришлось ответить:
— Хорошо. Попробую с ним созвониться.
С этой фразой мои последние мечты о единственном выходном дне сами собой улетучились — рассеялись, как зыбкий утренний туман.
Кто как живёт и кто чем дышит
С автором нескольких прекрасных книг, в том числе моего любимого романа «Весенние ливни» Александром Ивановичем Чернышевским мне, как ни странно, удалось созвониться сразу. Более того, он почти согласился заехать к нам завтра. Сказал, что твёрдо обещать не может, но если будет у него такая возможность то непременно заедет. «Себя показать и на вас посмотреть», — пошутил он.
Оказывается, его больше всего заинтересовали не спектакль, не конкурс, а сам факт существования нашего Литературного кафе и его завсегдатаев, Романтиков.
Узнав, что Чернышевский и вправду может прийти, Муза Андреевна совсем потеряла голову от счастья. Она перезванивала мне раз ещё восемь, просила продиктовать названия книг, написанных Чернышевским, выведывала, где их можно приобрести. На её удачу, это было как раз не сложно: книги Чернышевского продаются сейчас в нескольких книжных магазинах, в том числе и в Доме Книги на Невском, — туда я Музу и направила.
Но она звонила мне снова и снова. Её интересовали вкусы и пристрастия Романтиков, — ведь она собиралась подарить каждому из них по ценному призу, и Музе очень хотелось, чтобы призы понравились награждённым.
В конце концов, мне надоели эти бесконечные звонки, и я перестала всерьёз размышлять о вкусах Романтиков, и стала плести всё, что только приходило в голову. Я заверила Музу, что Лена обожает баллады, Катерине жизненно необходимы хорошие кисти и краски, Евгений увлекается стиркой вручную — и так далее… Но Муза догадалась, что я просто хочу поскорее избавиться от неё, и, то ли назло мне, то ли из свойственной ей дотошности упорно продолжала выпытывать, кто из Романтиков как живёт и кто чем дышит.
Мне показалось, что легче быть суфлёром и критиком любительского спектакля, что приятнее есть гадкую фиолетовую кашу, запивая её армейским коньяком, чем беседовать с этой измученной праздностью дамой. Я утешала себя тем, что так или иначе, а завтра всё кончится — и конкурс, и спектакль. О том же, что послезавтра непременно начнётся что-нибудь другое, мне сейчас не хотелось думать. Тем более что покамест ужасное Завтра не только не кончилось, но даже ещё не наступило.
…Итак, Муза сообщила, что подведёт итоги конкурса на лучшее произведение об Андерсене сразу после окончания спектакля. Она ещё раз подтвердила, что утешительный приз получат все участники, без исключения. Но открыть тайну, кому именно она решила присудить первый приз, Муза решительно отказалась. Что ж, зато у меня есть гарантия, что я не смогу проболтаться никому из Романтиков, а значит, для счастливчика-победителя награждение будет настоящим сюрпризом.
Сцену, между прочим, я украшала в одиночку — Андерсен в этом деле не участвовал. Он с интересом понаблюдал за процессом, не включаясь в него, а потом и вовсе убрался на свой любимый двор. Оформив сцену, я принялась за сооружение суфлёрской будки. Для этого мне понадобилось ещё две простыни.
Ну и намучалась же я с этой суфлёрской будкой!.. Сначала я шилом проделала дырочки в простыне, чтобы иметь возможность видеть актёров и зрителей. Но оказалось, что через дырочки от шила ничего не увидишь, — пришлось вырезать дырки ножницами, а для этого снова снимать уже закреплённую на каркасе из деревянных палок простыню. Когда я наконец справилась с этим ужасным делом и посмотрела на будку стороны, то ужаснулась, какой она вышла некрасивой. Тогда мне пришло в голову украсить её звёздочками из фольги, — для чего пришлось купить два килограмма конфет в серебряной обёртке и коробку булавок. Потом нужно было эти звёздочки вырезать и закрепить булавками на простыне… В общем, измучалась я невероятно, — не понимаю, как вообще справилась… Но звать на помощь кого-то из Романтиков мне всё равно не хотелось: честно говоря, за три последние дня надоели они мне все ужасно! Ещё успеем завтра повидаться…
Воскресенье
Ну вот, и воскресенье наступило. Актёры-Романтики уже давно готовы и рвутся в бой, зрители вздыхают от нетерпения. Все пришедшие благополучно расселись в зале — стульев из библиотеки мы принесли предостаточно. На лучшие места мы, разумеется, посадили Музу Андреевну и Александра Ивановича Чернышевского.
На самом деле все места были примерно одинаковыми, а стулья расположены так удобно, что никто никому не мешал. Зрителей набралось всего одиннадцать человек, — это вместе с нашими почётными гостями, Музой и Чернышевским.
Я вылезла из своей «звёздной» суфлёрской будки и торжественно объявила:
— «Дом, где разбиваются сердца!» По мотивам пьесы Бернарда Шоу. Говорю «по мотивам», потому что пьесу наш Кирилл изрядно подсократил!..
После чего я снова залезла в свою будку и приготовилась к большой работе. В будке стояла неуклюжая кухонная табуретка, и всякий раз, как я чуть шевелилась, табуретка подпрыгивала и при этом будка сотрясалась так, что разрушение казалось мне неминуемым. Впрочем, пусть всё рухнет, — но после спектакля! А пока я постараюсь как можно меньше тревожить эту хлипкую серебрянно-звёздную конструкцию.
Сначала всё шло как по маслу. Актёры-Романтики превосходно выучили свои роли, и костюмы, на мой взгляд, все приготовили просто шикарные. Особенно потрясающий костюм был у Валентины: я имею ввиду её знаменитый седой парик с длинными бакенбардами и просторные мужские брюки на подтяжках. Невозможно было заподозрить, что капитана играет женщина! Полная и низенькая Зоя тоже была весьма убедительна в роли противного и смешного старика Мэнгена.
Однако я чувствовала, что актёры нервничают, а некоторые из них и вовсе напряжены до предела. Не знаю, что заставило их так сильно волноваться, — скорее всего, присутствие в зале известного писателя Чернышевского. А может, величественный вид жены рыбного магната? А возможно, Романтиков угнетало сосредоточенное молчание зрителей? Так или иначе, но в конце концов эта напряжённость актёров сыграла-таки с нами злую шутку.
Совершенно неожиданно, в самом патетическом месте одного из монологов капитана, парик Валентины зацепился за одну из мачт нашего корабля. Из суфлёрской будки я изо всех сил шептала поэтессе, что ей нужно отойти подальше от мачты-швабры, однако, вошедшая в образ Валентина не обратила внимания на моё предупреждение. В результате потрясающий парик с бакенбардами слетел с неё и повис рядом с парусом, наподобие боевого знамени. Поэтесса попыталась с изящным движением вернуть на место свою шевелюру, но при этом случайно задела рукой единственную застёжку подтяжек, на которых держались её широченные мужские брюки. А поскольку брюки были на три размера больше, чем полагается, они тоже благополучно слетели с Валентины, — и на их место тотчас опустилась длинная юбка, прежде заправленная в штаны. В одну секунду бравый капитан преобразился в почтенную, хотя и слегка взъерошенную даму.
Возможно, если бы зрители засмеялись, пару раз хлопнули в ладоши или даже принялись подшучивать над горе-актёрами, ситуация разрядилась бы сама собой. Но зрители, как назло, до глубины души прониклись всей серьёзностью философии Бернарда Шоу, и теперь напряжённо молчали. Наша обычно находчивая Валентина до того смешалась, что вместо того чтобы продолжить свой монолог понесла какую-то несусветную чушь, — кажется, текст из чеховской «Чайки». Видимо, вместе с париком у бедной Валентины, как говорится, сорвало и крышу. Впрочем, нам было не до шуток. Тонкая нить, связывающая между собой все роли, неожиданно порвалась.
