Хотя, честно говоря, выяснять отношения с Данилом, было последним, что мне хотелось. Слишком подобное выматывало, безжалостно высасывало изнутри.
Из дому мы вышли ближе к полудню. Солнце хоть и стояло в зените, но уже не так грело.
Холода я не ощущала. Не потому что мистическая сила все еще согревала, как раньше, а скорее от того, что легкий озноб в последние сутки стал моим постоянным спутником.
Как ни сжимала зубы, стараясь не выказывать слабость, а все равно спотыкалась почти на каждом шагу. Данил хмурился и постоянно порывался помочь. На что неизменно получал возмущенное шипение и нехотя, но соглашался с моим категоричным отказом добровольно принять от него хоть что-либо.
Пусть это выглядело по-детски глупо, но справиться с эмоциями было не по силам. И сама толком не знаю, почему меня так сильно задело его вчерашнее поведение! Ведь вполне могла объяснить и злость, и обиду, и несдержанность! Да и дело было совершенно не в том, что Данил в порыве ярости сломал мне руку, понимала, сделал это, не рассчитав сил. Конкретно на это — обиды не чувствовала. По крайней мере, вполне могла простить подобную неприятную случайность, зная, как трудно Потрошителю удерживать контроль. Но вот отчуждение, что самостоятельно посеял Данил между нами — болело в груди гораздо больше, чем сломанное запястье.
Если вчера я еще порывалась все объяснить мужу, развеяв нелепые обвинения и даже… признаться в чувствах, которые меня все еще пугали… Между прочим, впервые в жизни сказав человеку, а тем более нечеловеку, о любви. То, получив резкий отказ в диалоге, почувствовала, будто внутри горят мосты, сжигая всю мою решимость, смелость и открытость.
Сегодня же упрямство играть в молчанку лишь возросло. И как Данил не пытался вызвать меня на разговор, не поддавалась. Знала, что он терзался, съедаемый чувством вины, но облегчить участь не спешила. Глупая обида и гордость пресекали все мои благие намерения на корню.
Так «сложность» между нами с каждой минутой только набирала обороты.
Шли в напряженном молчании, погруженные в собственные тяжелые размышления. И хоть я могла чувствовать, что мистическая связь вновь возвращала свои права, но, несмотря на это, ближе мы не становились. Между душами образовывалась стена отчуждения, что крепчала с минуты на минуту.
Подобное на самом деле рвало мне сердце, а усмирить гордыню и сделать шаг навстречу все же не помогало. От собственного упрямства было тошно.
Когда же я, небось, в сотый по счету раз споткнулась, чуть не вспахав носом землю, Данил не выдержал.
Он быстро подхватил меня на руки так легко, точно я ничего в общем-то не весила. На все недовольства отозвался таким глухим и злостным рычанием, что не внять предупреждению было невозможно. Поэтому я, картинно надув губы и отвернувшись в противоположную сторону, замолчала, приняв его помощь. На самом деле, украдкой радовалась, тихо втягивая запах моего (моего ли?) мужчины, что в этот момент почему-то сделался особенно ярким, насыщенным и приятным.
За одну возможность повернуть время вспять я готова была сделать, что угодно. Тогда обязательно приняла бы правильное решение, оставшись с Данилом в постели той ночью! Или же отказала бы Максу, не спасовав перед его умелой манипуляцией моим страхом, постаравшись вернуться в хижину и предупредить мужа об опасности. Возможно, удалось бы избежать этого холодящего кровь отчуждения, что вросло стеной между нами?
Но способа прокрутить время, словно на киноленте, не было. Поэтому даже предположение подобного ощущалось горечью на языке, как несбывшаяся мечта.
А сама мысль, что я до сих пор готова ринуться в омут с головой, наплевав на собственные интересы, обиды и гордость — вызывала густое раздражение. Если бы эмоции можно было видеть и осязать, то вокруг меня светилась бы плотная, красная материя.
Боль. Ярость. Уязвимость. Обида. Тщедушие. Сожаление. Упрямство.
И хоть я втайне наслаждалась столь минимальной близостью к Потрошителю сейчас, но ни за что на свете не стала бы признаваться в этом.
Хорошо, что Данил не задавал глупых вопросов, не подначивал и не пытался задеть меня. Только за это испытывала к нему крепкую благодарность. А вот за попытки держаться от меня как можно дальше, сводя контакт наших тел к минимуму, любая благодарность растворялась, словно дым. Если бы Потрошитель мог, я уверена, он нес бы меня на вытянутых руках! Его мышцы сковало такое напряжение, а на лице застыло мучение, что хотелось влепить хорошенькую оплеуху, лишь бы стереть даже воспоминания о подобном. Увы, я прекрасно знала, что Данил не испытывал физических затруднений, неся меня, и понимание того, что одно случайное касание вызывает в нем столь сильные негативные эмоции — убивало. Когда же я успела стать ему настолько противна?!
Лес вскоре закончился. Под ботинками Данила зашуршали мелкие камни. Мы вышли на каменистую часть острова, туда, где я впервые встретила Макса, когда пыталась убежать.
Сорвался колючий ветер.
Его безжалостные поцелуи обжигали мое лицо и ладони, что не были скрыты рукавами парки. Поежившись, я плотнее вжалась в Данила, пытаясь удержать хрупкое тепло, и на этот раз он не отказал мне в этом. Лишь сжал зубы так, что стало слышно их скрип. Наплевав на уязвленную гордость, прижалась щекой к груди Потрошителя, слушая его сердце и наблюдая за окружающей нас природой.
За очередным валуном было небольшое углубление, прикрытое завесой изо мха. Если бы Данил специально не принес меня сюда, никогда бы не догадалась, что камень так удачно мог скрывать вход в пещеру.
Мы едва спустились в темноту провала, как под ребра меня вновь пнул удушливый страх. Боязнь замкнутых пространств никуда не делась.
— Видимо, даже монстры, как я, могут страдать клаустрофобией…
— Не бойся. — Тут же отозвался Данил. — Я с тобой.
Неужели я сказала это вслух?! Как же неловко делиться с кем-нибудь страхами… Особенно с тем, кто сначала показал тебе кусочек возможного рая своей заботой, а потом решил опустить в ад, ненавидя.
— Другим способом в поселение не попасть, поэтому просто доверься мне и закрой глаза.
— Все равно будет темно, даже если закрою.
— Я знаю, — Данил скользнул почти невесомым поцелуем по моей макушке. А может, это просто был ветер… — Тебе нечего бояться рядом со мной. Закрой глазки, скоро появится свет, я скажу тебе, когда сможешь оглядеться.
Отвратительная дрожь охватила тело. Чтобы хоть как-то успокоиться, последовала совету Потрошителя, крепко зажмурилась и сосредоточилась на звуках его ровного дыхания.
— Почему мы спустились под землю?
