— Ты уж, брат, прости за обман. Поверь, не во зло я так поступил, а во благо.
Чуть позже Горчаков рассказал всю историю в полицейском управлении Курска. Олег Васильевич поморщился, а Корхов, усмехнувшись, поинтересовался:
— Что же вас остановило от окончательной расправы с карликом?
— Ваш кулак. Он словно опять оказался перед моим носом.
— Хорошо, что есть что-то, спасающее вас от безрассудства.
— И что нам делать дальше? — спросил Александр.
— Валентина Репринцева должна написать ходатайство о предоставлении ей политического убежища, — сказал Олег Васильевич. — Ответ она получит в течение трех дней, либо положительный, либо отрицательный.
— Возможен и отрицательный?
— Не волнуйтесь, второго не случится. И я посодействую, и наша бюрократическая машина не отдаст девушку на растерзание.
— Огромное вам спасибо! А что делать мне?
— Как что? — удивился Анатолий Михайлович, — быть в такую трудную минуту с Валентиной.
— У меня есть работа.
— Никуда ваша работа не убежит.
— Вы не знаете Черкасову.
— Очень хорошо знаю, поэтому сам с ней переговорю. Вы привезете ей материал, где подробно опишите, как вырываете московскую студентку из лап многоликого НКВД. Читая его, женщины зарыдают, мужчины сурово насупят брови, и все будут ждать продолжения. Главное — счастливый конец, как в голливудских фильмах. Да за такую находку шефиня станет вас боготворить.
— Кого она у нас боготворит! Разве что спасителя города — кровожадного убийцу-маньяка.
— Не хотел пока вас расстраивать, но. — Корхов сразу помрачнел.
— Опять?!
— Да. Мне доложили, что он совершил еще одно убийство. Срочно возвращаюсь домой.
Снова убийство! Не опасно ли Валентине ехать в Старый Оскол?
— Кто убит?
— Режиссер Степанов.
— Никита Никодимович? — удивился Александр. — Он-то в чем провинился? Вряд ли хотя бы одну разведку мира заинтересовал такой трус.
— Он занимался другими грязными делишками, в основном — спекуляцией драгоценностями, — задумчиво произнес Анатолий Михайлович. — Выходит, убийца решил расширить «сферу наказания», взялся за обычных уголовников. Любой, провинившийся перед законом, теперь его враг.
— Так он далеко зайдет, — заметил Олег Васильевич.
— Уже зашел. Он переступил все нормы морали и права. Эдакий Робин Гуд современности, о котором впоследствии должны слагать легенды. Не удивлюсь, если он так себя и почитает. На самом же деле — это новая копия Джека Потрошителя.
— И у вас нет даже малейшего подозрения, кто скрывается под маской «вершителя правосудия»? — поинтересовался Олег Васильевич.
— Есть одна мыслишка, — уклончиво произнес Корхов. Александр сразу вспомнил о странных статьях в «Оскольских вестях», похоже, написанных одним автором. До сих пор он сохранял это в тайне, все-таки его журналистское расследование. Однако, переполненный чувством благодарности к Анатолию Михайловичу за помощь в спасении Валентины, сказал:
— Вам незнакомы имена «Ярослав Иванов» и «Иван Ярославцев»?
— Не припомню.
— Они кое-что написали для нашей газеты. Вдруг там кроется разгадка?
Корхов с интересом посмотрел на журналиста:
— Кто эти люди?
— Если бы я знал!
— О чем статьи?
— Их следует прочитать.
Больше на эту тему они не разговаривали. Корхов простился с друзьями и отправился домой, а уже через несколько часов Александру позвонила Черкасова.
— Анатолий Михайлович мне все рассказал, — сказала она. — Твоя история может действительно понравиться жителям нашего города. Садись и пиши! Но не одну статью, а несколько. Высылать материалы будешь по почте. Да, передай своей Валентине, что ждем ее в Старом Осколе. Когда приедешь? Или, правильнее, приедете?
— Наверное, дня через три-четыре.
Горчаков решил, что все-таки стоит им вернуться в Старый Оскол. Нельзя целую жизнь прятаться от одного-единственного маньяка. И Корхов обещал охранять Валентину. С некоторых пор Александр по-настоящему доверял начальнику полиции.
Днем Горчаков занимался делами Валентины (к счастью, советское консульство от нее отстало), а вечерами подробно описывал свою историю.
Получились не статьи, не очерки, а целая детективная повесть.
Ее преследовало одно и то же видение: узкая дорога, вьющаяся между темных ухающих болот, от которых на многие версты разносился запах гнили. По пути попадались огромные деревья, хватающие ее сучьями за платье, колючие кустарники и жестокая крапива. Куда она шла? Похоже, и сама до конца не ведала, но шла!
Может все — как в том лесу, который ей уже однажды привиделся в доме колдуньи? Все слишком похоже! Выходит, путь без цели, к чему-то абстрактному? К новому тупику?..
Нет, впереди замелькали огоньки, Валентина поняла, что именно они — ее цель.
От сияния огней тьма таяла, показались контуры больших ворот. Вроде бы, до них рукой подать, только вскоре она открыла для себя совсем другое: до них очень далеко! Эту истину не просто следует осознать умом, необходимо постигнуть и сердцем.
Внезапно позади раздалось злобное шипение. Валентина обернулась: тысячи похожих на консула маленьких уродцев грозили ей, брызгали слюной, посылали проклятья. С каким бы удовольствием они разорвали ее, да не смея приблизиться к неведомым вратам, дрожали от неизвестного свечения.
— Я вас больше не боюсь, — сказала Валентина, — мои душа и тело отныне недоступны вашей власти.
Сквозь усиливающееся сияние (даже глаза прикрыла!) она смогла разглядеть за воротами контуры какого-то здания. В мгновение ока ей стало понятно все! Так вот куда вела эта дорога!
У самых ворот она услышала крик:
— Валентина!
На нее печально глядел знакомый красавец на вороном коне.
— Ты уходишь?
— Да.
— Я же люблю тебя.
— Мне безумно жаль, но иначе поступить не могу.
— Я люблю тебя! — повторил он.
— И я тебя. Но меня призвали.
Ворота открываются, она входит вовнутрь. Купола величественного храма зовут следовать дальше. Теперь этот храм становится целым миром.
Ее миром!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Эти стены слышали речи многих блестящих ученых; великие просветители прошлого смотрели на вас с портретов, физики и лирики взывали к дискуссии. И можно было предположить, что сегодня — именно один из таких серьезных диспутов.
В первых рядах сидели академики и профессора — с бородками и без, в очках или в пенсне, старые и молодые, которые уже поразили мир неожиданными открытиями. В центре и на последних рядах располагались студенты — эти ниспровергатели «устоявшихся истин», но сегодня они должны были услышать еще одну истину, которая обсуждению не подлежала.
Сцена утонула в торжественных кроваво-красных тонах. Длинный стол, стулья и, конечно же, основное украшение всего сущего — вздымающийся посредине сцены бюст вождя народов.
Несколько человек с суровыми лицами закаленных в боях революционеров чинно рассаживалась за столом. Один из них поднялся, откашлялся в микрофон, в зале установилась оглушительная тишина.
— Товарищи, — скорбным голосом произнес докладчик.
— У нас произошло невиданное предательство, которое, к сожалению, несмываемым черным пятном ляжет на всех нас. Бывший комсорг факультета журналистики, бывшая наша студентка Валентина Репринцева стала перебежчиком. Усыпив нашу бдительность, она добилась выезда за рубеж, в так называемую Российскую Империю, которая на самом деле является неотрывной частью СССР, но, благодаря засевшему там белогвардейскому отребью и поддержке враждебной капиталистической системы, считается «независимой». Она ехала туда пропагандировать наши идеи, так она говорила! На самом деле цель у этой отщепенки была иная. Заграницей она тут же связалась с антисоветскими организациями, сделала попытку установления контактов этого подполья с резидентурой в Москве, которую возглавлял ее отец Алексей Репринцев. Да, тот самый профессор, лишенный ныне всех ученых степеней и званий. Эта так называемая научная братия ставила своей целью подрыв обороноспособности пролетарского государства. Многие враги разоблачены теперь нашими славными внутренними органами. Но работа по выявлению диверсантов предстоит нешуточная. А пока скажем: позор бывшей комсомолке Репринцевой!
Зал взорвался возгласами: «К стенке таких!». После чего выступающий предложил:
— Высказывайтесь, товарищи.
Слово взял руководитель кафедры научного коммунизма Владилен Октябристов, совсем молодой, но удивительно быстро продвигающийся по научной стезе товарищ. Недавно он защитил диссертацию, где доказал, что речи товарища Сталина плодотворно действуют не только на людей, но и на животных, и даже растений. После того, как у его свекра в деревне хрюшка Машка, заслушавшись по радио вождя народов, родила рекордное количество поросят, Октябристов лично провел опыт в зоопарке: читал бородавочнику отрывки из речи вождя на съезде победителей (имеется в виду 17 съезд ВКП(б) 1934 года, большинство депутатов которого впоследствии были расстреляны. — прим. авт.). Бородавочник, затаив дыхание, внимал чтецу, потом целый час ревел: зычно, радостно. Дома Октябристов декламировал цитаты Сталина цветам. И чтобы вы думали! Они стали расти быстрее. Подобные открытия естественно привели к тому, что диссертацию одобрили единогласно. Да и кого рука бы поднялась против? Разве что у открытого противника светлых идей будущего.
