— Нам удалиться? — поинтересовался Анатолий Михайлович.
— Чего уж там, оставайтесь.
Горчаков внутренне приготовился. Если потребуется, он скажет этому консулу все, что думает. Подумаешь, шишка! Александр в своей стране и представляет четвертую власть.
Но когда консул вошел, Горчаков онемел. Материализовались самые страшные видения: он увидел карлика из детства, уже столько времени терроризирующего его сознание. Да, карлик постарел, многое в его внешности изменилось. Однако это был он!
От волнения Александр не услышал начала разговора. Стоило невероятных усилий, чтобы собрать всю волю в кулак. Он обязан это сделать ради Валентины!
— Она гражданка СССР, — резкий голос снова воссоздавал чудовищные воспоминания. Тогда, в поезде, карлик распоряжался судьбами других, теперь пытается все повторить. Но уже в другой стране!
(«Я повсюду приду!»)
— По нашим законам мы не можем ее передать вам, пока не будет соответствующего разрешения лечащего доктора.
— Мы доверяем только своим врачам.
— Мне уже ваши сотрудники говорили. Однако сомневаться в квалификации Воронцовой Елены Борисовны у нас нет никаких оснований.
— Так, так. Вы ведь знаете, где она получила диплом врача? В СССР. Теперь этого диплома ее лишили. Вот документ.
— Ее лишили не по профессиональным критериям, — возразил Олег Васильевич. — Вот встречный документ о том, что у нас она прошла переквалификацию.
— Странно, господин начальник полиции, — губы консула тронула едкая усмешка. — Между нашими государствами только-только нормализуются отношения, а вы (уверен, не осознанно) пытаетесь спровоцировать международный скандал.
— Что вы, Лев Семенович! — улыбнулся и Олег Васильевич, но по-доброму. — Из-за какого-то пустяка да осложнение отношений! Два, от силы три дня, и Репринцеву выпишут. И если она захочет, сможет вернуться обратно.
— Такое положение дел нас не устраивает, — заявил консул. — Вновь напоминаю о возможном ухудшении отношений. И действительно из-за пустяка.
— Уверен, этот пустяк не испортит отношений, — вторично возразил Олег Васильевич.
— И все-таки вынужден настаивать.
Горчаков хорошо понимал, что не должен влезать в разговор, да не выдержал, сорвался:
— Зачем вам нужна дочь врага народа? Собираетесь посадить ее в тюрьму? Вы ей уже придумали обвинение?
Не повернув головы в его сторону, консул ответил:
— Если по законам СССР ей будет предъявлено обвинение, мы тем более затребуем ее выдачи. Надеюсь, Российская Империя не станет покрывать беглую преступницу?
— Она не преступница!
Корхов недовольно посмотрел на своего молодого товарища, однако по-прежнему молчал. А консул поспешил воспользоваться очередным промахом молодости.
— Это определяет суд. Не виновна — уйдет с миром, дети не должны отвечать за родителей. Если виновна. уж, извините.
— И вы извините, Лев Семенович, другого решения у меня нет, — ловко ушел с «опасной дорожки» начальник курской полиции. Его тон был на редкость любезным.
— Повидать-то ее хотя бы смогу? Или она настолько больна, что любые контакты запрещены? Тогда о каких нескольких днях может идти речь?
Удар был нанесен точно в цель. Валентина не в таком состоянии, чтобы запретить ей свидания.
— Да, навестить ее вы можете, — сказал Олег Васильевич.
— Спасибо. Я хотел бы сделать это немедленно.
— Мы свяжемся с больницей и постараемся получить разрешение доктора.
— Сколько времени на это уйдет? — не унимался настырный карлик.
— Немного.
— Мне нужно увидеть ее как можно скорее, — повторил Лев Семенович.
— В течение часа я с вами свяжусь.
— Почему бы прямо сейчас, при мне не позвонить в больницу?
— Я звонил туда как раз перед вашим появлением. Елена Борисовна на обходе. Мы договорились, что свяжемся через час. Ждите. Извините, что вам пришлось потерять столько времени. Недвусмысленный намек заставил консула подняться. Он сухо распрощался с Олегом Васильевичем, Корхову отвесил легкий кивок, а Горчакова даже не удостоил взглядом. У самой двери остановился и, как бы невзначай, произнес:
— С нетерпением буду ожидать звонка.
Когда он исчез, Александр ощутил невероятное облегчение. Похоже, подобное чувство возникло и у Олега Васильевича. И лишь Корхов как обычно оставался невозмутим.
В кабинете наступило тревожное молчание. Олег Васильевич даже не ответил на дважды трезвонивший телефон. Горчакову не терпелось немедленно выяснить мнение двух полицейских, опытных людей, каждый из которых годился ему в отцы. Но те как назло не проронили ни слова. Наконец Александр не выдержал:
— Никак нельзя помешать его посещению больницы?
— Никак, — отчеканил Олег Васильевич.
— Боюсь, он потребует конфиденциальной встречи.
— Так и случится.
— Он ей наобещает в три короба, или запугает.
— Конечно, — подтвердил Анатолий Михайлович. А начальник курской полиции добавил:
— Теперь все зависит от девушки. Поддастся ли она на обман и провокацию?
— У этого прощелыги методы отработаны, — ответил ему Корхов.
— Но не в нашей власти запретить им свидание.
— Никто и не говорит, что его следует запрещать, — Анатолий Михайлович кивнул Горчакову и тот понял его без слов.
— Я должен его опередить! — вскочил молодой человек. Олег Васильевич внимательно взглянул в его глаза:
— Уверены, что она поверит вам?
— Уверен!
— Тогда поспешите в больницу, вот адрес. 311 палата. Лечащего врача я предупрежу.
Александр вылетел в коридор, но его остановил Корхов. Он отвел журналиста в сторону, опять положил ему на плечо свою тяжелую ручищу и жестко предупредил:
— Это нужно сделать!
— Не убеждайте, Анатолий Михайлович. Я. люблю ее.
— Не натвори глупостей, — Корхов неожиданно перешел на «ты». — Не убедишь Валентину, смотри. Здоровенный кулак оказался у самого носа Горчакова, прозвучала нешуточная угроза:
— Не спущу!
— Анатолий Михайлович, я хотел вам сообщить. времени нет, но я быстро.
И он в нескольких словах рассказал о своей встрече в детстве с карликом, который превратился ныне в консула.
-. С тех пор он приходит ко мне в страшных снах.
— Тогда у вас есть возможность навсегда избавиться от этого кошмара, — старый полицейский снова произнес официальное «вы».
Горчаков бросился бежать. И опять. в ушах едкий смех карлика: «Решил потягаться со мной?»
Александр на мгновение застыл, но только на мгновение. Сбросив оцепенение, помчался в больницу.
Все страхи отринуты! Теперь он думал лишь о спасении Валентины.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Больше всего его раздражали размеренность и спокойствие окружающей обстановки. Люди никуда не спешили, останавливались, приветствуя друг друга, и погружались в долгие задушевные беседы. Александру хотелось кричать: «Послушайте, молодая женщина в опасности! Давайте спасем ее всем миром!» Только кто бы из них понял его?
Как и в Старом Осколе, машин здесь немного, легче поймать пролетку. Горчаков так и сделал, и уже минут через двадцать оказался у дверей больницы. Взбежал по лестнице, думал броситься к окну регистратуры, но. остановился. В холе находился один из тех здоровенных парней, с которыми пришлось столкнуться на вокзале. А именно — тот злобный тип, что готов был применить оружие. Сейчас он тщательно обшаривал глазами помещение. На счастье Александра, в момент его появления, глядел в другую сторону. Вот дела! Кто бы и что не говорил Горчакову о «тонкой работе» за рубежом советских агентов, у него было на сей счет свое мнение: такой, как этот, не остановится ни перед чем, при случае и впрямь применит оружие. Собственная судьба для него может оказаться менее важной, чем приказ начальства.
Александр быстро ретировался назад. Следовало решить, как проскользнуть незамеченным? Это — самый сложный для него участок, вряд кто из советского консульства «крутится» на этаже возле палаты, просто не разрешат.
Идея родилась неожиданно. Она показалась немного глупой, но вдруг сработает?..
Горчаков подошел к дежурившему у входа молодому охраннику с простоватым выражением лица, доверительно сказал:
— Требуется ваша помощь.
— Моя? — удивился тот.
— Видите напротив вас на скамейке грустную девушку?
— Вижу. Только почему вы решили, что она грустная?
— Разве нет?
— Она даже улыбается.
— Это нервное.
— Откуда вы знаете?
— Я ее брат.
— А от меня что надо?
— Там в холе разгуливает один парень, высокий такой, в темном, немодном костюме. Он сделал сестре ребенка и теперь прячется.
— Вот гад! — на лице охранника появился настоящий гнев. — А вы. а ты, как брат, что же?
