Рывком открыв холодильник, я непослушными руками принялся ворошить коробки. В этот миг в кабинет въехал Генри.
– Я сам достану, а вы готовьте шприц, – приказал он.
Под моим напором со стеллажа посыпались фотографии. Стальные дверцы распахнулись, и я зашарил по полкам.
– Что со «скорой»?
– Едет. Слушайте, вы в таком состоянии... А ну-ка в сторону, я сам все сделаю, – безапелляционно скомандовал Генри и протянул руку за шприцем. Я не сопротивлялся. – Да что случилось-то, черт вас дери? – сердито потребовал он, протыкая пробку иглой.
– Том Мейсон. Он держал ее в старом бомбоубежище, возле своего дома. – При виде недвижного тела сердце словно скрутило жгутом. – Он убил Салли Палмер и Лин Меткалф.
– Внук Джорджа Мейсона? – недоверчиво переспросил Генри. – Вы шутите!
– Он и меня пытался убить.
– Боже мой!.. Где он сейчас?
– Дженни ударила его ножом.
– То есть... он мертв?
– Может быть. Не знаю.
Сейчас мне судьба Мейсона до лампочки. Изнывая от нетерпения, я следил за руками Генри. Он вдруг нахмурился, разглядывая шприц.
– Черт! Игла забилась, ничего не сосет. Дайте другую, живо!
Страшно захотелось заорать в ответ, но я сдержался и кинулся к стеллажу. Дверцы успели захлопнуться, и пока я дергал за ручку, повалилась еще одна фотография. Едва скосив на нее глаз, я схватил коробку шприцев и... Вдруг в голове что-то словно щелкнуло.
Я перевел взгляд обратно, только не на упавшую фотографию, а на соседнюю с ней. Свадебный снимок, Генри с женой. Сколько раз я уже его видел, этот трогательный момент застывшего счастья... А теперь я вижу кое-что еще.
Подвенечное платье. Точно такое же было в подвале Мейсона.
Неужели галлюцинации? Вроде нет: и покрой, и богато отделанный лиф, и вставка из кружевных лилий – все они слишком своеобразны, чтобы ошибиться. Ну очень похожий наряд... Хотя нет, он не просто похожий. Платье – то самое.
– Генри... – начал было я и задохнулся от острой боли в ноге. Сжимая в кулаке пустой шприц, в сторону отъезжал Генри.
– Мне очень жаль, Дэвид. Поверьте, – сказал он. В его глазах читалась странная смесь печали и отрешенности.
– Что... – только и успел выдавить я, как губы перестали слушаться. Кругом все поплыло, комната начала куда-то проваливаться. Осевшее на пол тело будто лишилось веса. Теряя последнюю связь с миром, я вдруг увидел невозможную картинку: Генри встает с кресла-коляски и шагает ко мне.
А потом и он, и все остальное кануло во мрак.
Глава 30
Медленное тиканье заполняет комнату звуком пыли, падающей сквозь солнечный свет. Каждый ленивый такт длится столетие, затем уступает место следующему. Часов я не вижу, но могу их представить: старинный тяжелый короб полированного дерева, пахнущий воском и временем. Он знаком мне до мелочей; в пальцах живет память о латунной округлости ключа, которым заводится пружина.
Я мог бы вечно слушать их торжественную поступь.
На решетчатом поду камина тлеют поленья, источая терпкую сладость сосны. Высокие книжные полки опоясывают стены, а лампы освещают углы мягким сиянием. В центре столешницы вишневого дерева – белая ваза, полная апельсинов. На душе тепло от привычных очертаний комнаты. Мне знаком этот дом, хотя я бываю здесь только во сне. Тут живут Кара и Алиса, обитатели моих сновидений. Дом нашей семьи.
Радость переполняет так, что я не в силах ее сдерживать. Кара сидит на софе напротив, Алиса калачиком пристроилась у нее на коленях. Однако лица их печальны. Мне хочется растормошить их, убедить, что все в порядке. Да, теперь все в порядке. Мы снова вместе.
Отныне и навечно.
Кара осторожно спускает Алису на пол.
– Пойди поиграй, будь умницей.
– Но я хочу быть с папой!
– Нет-нет, не сейчас. Нам надо поговорить.
Разочарованно надув губки, Алиса подходит и обнимает меня. В руках я чувствую тепло и неподдельную реальность ее хрупкого тельца.
– Ну, иди, деточка. – Я целую ее в макушку. Волосы нежны, точно шелк. – Я буду здесь, когда ты вернешься.
Она серьезно смотрит мне в глаза.
– До свидания, папа.
Я провожаю ее взглядом. У двери Алиса оборачивается, машет мне рукой и исчезает. Сердце так переполнено чувствами, что я не могу говорить. Кара по-прежнему смотрит на меня через стол.
– Что случилось? – спрашиваю я. – Что-то не так?
– Дэвид, это ложь.
Я смеюсь, не могу удержаться.
– Какая ложь? Все замечательно! Разве ты не чувствуешь?
Увы, даже моя радость не может прогнать печаль Кары.
– Дэвид, это наркотик. Тебе все кажется из-за него. Он лжет. А ты должен бороться.
Я не понимаю, что ее беспокоит.
– Мы снова вместе. Разве ты не этого хотела?
– Да, но не так.
– Почему? Ведь я с тобой и Алисой. Что может быть важнее?
– Речь не только о нас. Или о тебе. Уже давно все иначе.
В лицо моему восторгу веет первым дыханием холода.
– О чем ты?
– Ты ей нужен.
– Кому? Алисе? Ну конечно, нужен!
Впрочем, я уже понял, что она говорит не о нашей дочери. Мое ощущение счастья – под угрозой. Стараясь продлить его как можно дольше, я иду к столу и беру из вазы апельсин.
– Хочешь?
Не отрывая взгляда, Кара молча качает головой. В моей руке лежит оранжевый фрукт. Я чувствую его тяжесть, ясно вижу пупырчатую кожицу. Если начать чистить апельсин, брызнет сок. Кажется, я вот-вот услышу запах. Я знаю: он сладкий, пикантный. И еще я почему-то знаю, что если попробовать апельсин на вкус, я тем самым дам свое согласие. Дороги назад уже не будет.
Медленно, неохотно кладу я апельсин обратно. На грудь давит такая страшная тяжесть... Я возвращаюсь и сажусь на свое место. Кара улыбается, а у самой в глазах слезы.
– Ты об этом говорила? Помнишь, ты сказала: «Будь осторожен»? – спросил я.
Она не ответила.
– Разве еще не поздно? – захотелось мне узнать.
На лице Кары мелькнула тень.
– Не знаю... Все на грани...
У меня перехватило горло.
– А ты и Алиса?
Ее улыбка полна тепла.
– Все хорошо, за нас волноваться не надо.
– Мы ведь... больше не увидимся?
Она тихо заплакала, все еще улыбаясь.
– Нет. Это тебе уже не нужно.
И у меня по лицу покатились слезы.
– Я люблю тебя.
– Я знаю.
Она подошла, и мы обнялись. В последний раз уткнул я лицо в ее волосы, в последний раз вдохнул их аромат не желая отпускать ее и в то же время зная, что иначе нельзя.
– Береги себя, Дэвид, – сказала она, и, ощутив на губах соленый привкус слез, я вдруг понял, что уже не слышу тиканья часов...
* * *
... а вместо этого нахожусь в темноте, парализованный и задыхающийся.
Я попытался вздохнуть и не смог. Грудь словно обручем стянуло. Запаниковав, я из последних сил сделал хриплый, астматический вдох, затем еще и еще... Такое впечатление, будто меня обернули ватой, заглушив звуки внешнего мира. Как было бы просто сдаться и тихо утонуть снова...
«Ты должен бороться!» – встряхнули меня слова Кары. Прежняя эйфория превратилась в пепел. Диафрагма трепещет, протестуя против каждого вдоха. Но с любым, пусть самым незначительным, глотком воздуха дыхание становится все более уверенным.
Я открыл глаза.
Мир виден под каким-то сумасшедшим углом. Все движется, размазано, не попадает в фокус. Над головой плывет голос Генри:
– ...я не хотел этого, Дэвид, поверьте. Увы, когда он ее забрал... Что мне оставалось делать?
Сейчас я понимал, что действительно куда-то плыву. Точнее, еду. По коридору, сидя в кресле-каталке. Я попробовал было привстать и тут же немощно плюхнулся обратно. Стены завертелись еще быстрее, а вместе с ними начала набирать обороты память.
Генри. Игла.
Дженни!
Вместо крика из горла вырвался стон.
– Тсс, Дэвид...
Я вывернул шею, чтобы увидеть Генри, и тут же дико закружилась голова. Тяжело опираясь на коляску, он толкал ее по коридору.
Пешком.
Ничего не понимаю! Может, еще раз попробовать? Нет, в руках совсем не осталось силы. Я вновь обмяк.
– Дженни... «скорая помощь»... – выдавил я заплетающимся языком.
– Эх, Дэвид, не будет никакой «скорой помощи».
– Я... я не понимаю...
На самом-то деле я все понимал. Правильнее сказать, начинал догадываться. Ведь как заволновалась, как перепугалась Дженни, когда я нес ее в дом! «Он убьет меня!» А я-то думал, что она бредит, что речь идет о Мейсоне...
О нет, не о Мейсоне она говорила...
Я дернулся еще раз, желая встать. Руки-ноги повинуются так, словно меня закатали в студень.
– Дэвид, ну что за ребячество! – ядовито отреагировал Генри.
Я понуро осел в коляске, однако, поравнявшись с лестницей, бешено рванулся к перилам. Кресло вильнуло, и я чуть было не вывалился. Генри замахал руками, ловя равновесие.
– Черт тебя дери, Дэвид!
Коляска встала поперек коридора. Я же, обеими руками уцепившись за перила, сидел зажмурившись, потому что все вокруг вертелось и кружилось. Сверху хрипло слетели раздраженные слова:
– Ну хватит, Дэвид. Отпусти. Ты сам знаешь, что ничего не выйдет.
