— Всем внимание! Даю времени до десяти утра, чтобы помолиться, отдать долги, попрощаться со своими мамочками и этим гребаным бренным миром. Вольно! Разойдись!
Шеренга развалилась, зазвучав разноголосицей. Крыса, проводив их взглядом, не спеша побрел в свою комнату на сборном пункте. Настроение было поганым, ему никак не удавалось — да почему-то и не хотелось — отогнать воспоминания. Он не мог заставить себя пойти куда-нибудь, оттянуться с выпивкой и девками. Поддавшись внезапной депрессии, заперся в своей конуре, достал из армейского ранца початую бутылку местной водки. Пусть сегодняшний вечер станет вечером поминок. По ушедшим навсегда друзьям и по тем веселым, беззаботным временам, которые уже вряд ли вернутся вновь.
* * *
В этот раз Майкл не стал заходить к старому Зарри. Он слишком соскучился и, понимая, что торопливость не лучшее качество при встрече с любимой женщиной, все же купил прямо в космопорту огромный букет искусственных цветов. День клонился к вечеру, но было маловероятно застать Сою где-либо, кроме миротворческого фонда «Вера».
Стингрей неоднократно рассказывал жене о том, что зачастую представляют из себя различные фонды, призванные в первую очередь приносить прибыль их учредителям и тем, кто стоит за ними. Прибыль немалую, почти всегда честно проведенную и красиво оформленную. Но каждый раз Соя отвечала одно и то же — ей безразлично, кто из хозяев фонда — видимых или спрятавшихся за чужими спинами — какую прибыль получает. Главное — они отдают часть денег на нужды фонда, и настоящие, честные функционеры на эти средства могут делать те добрые дела, которые сами по себе оправдывают и создание фонда, и даже воровство его руководителей. Майклу нечего было возразить, тем более что он практически полностью разделял ее точку зрения.
Стингрей, сидя в ближайшем уличном кафе, терпеливо дождался, когда Соя вышла из подъезда офиса. Стремительно, но плавно он настиг идущую женщину и, обхватив, закрыл ее лицо цветами.
— Мэм! Личная Служба Безопасности Императора, мэм. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь! — зашептал он ей на ушко, чувствуя, как заводится от прикосновения к ее телу. — Как ты тут без меня, маленькая?
— Плохо. Мне безумно тебя не хватало. — Она развернулась в его руках и радостно повисла на могучей шее. — Ты не предупредил, что возвращаешься.
— А ты не ждала? — Он картинно нахмурил брови, смеясь глазами. — Надеюсь, у тебя никто не появился? Иначе я вынужден буду вызвать группу зачистки. Сознавайся, не вынуждай применять к тебе методы допроса агентов противника.
Обнявшись, они направились к стоянке такси, когда коммуникатор Стингрея разразился истошным писком.
— Дьявол! Только не это! — Майкла словно током ударила надпись на мигающем багровым светом дисплее: «Команда ноль один!» — Дьявол! Чтоб им всем…
Команда ноль один означала не что иное, как экстренный сбор агентов в ближайшей мобилизационной точке. Этот сигнал отменял для получивших его сотрудников все предыдущие задания, отпуска, выходные, приказы. Получив его, агент обязан был бросить все и вся и в кратчайший срок прибыть в заданную точку. И не было причины, способной оправдать неявку или опоздание.
— Ничего, любимый, будем надеяться, что это ненадолго… — Соя едва не разревелась, но, видя, насколько расстроен Майкл, старалась его успокоить.
— Хорошо. Попытаюсь освободиться как можно быстрее! — Стингрей вытащил из внутреннего кармана небольшую электронную книжку. — Это от Роя. Не знаю, как он успел. Тут еще один стих и немного хроники. Вернее, просто данные из жизни этого Хельгмара. Серый был человек. Я даже ревную — из-за того, что он тебе нравится. Пожалуй, мне стоит поучиться стихи писать. Ладно, родная, пока. Люблю, тоскую, хочу и мечтаю.
Стингрей быстрым шагом, не оборачиваясь более, устремился к гравитолету-такси. Соя стояла, растерянно глядя вслед быстро удаляющейся машине. Книжка выскользнула из ее пальцев и, упав, активировалась. Женщина подняла ее и автоматически уткнулась в светящиеся строки.
Лунный свет, и в сердце пусто. Там поет пурга.
Разгоняет ветер грусти лета облака.
Вновь, испуганный тоскою, сон умчался прочь.
Тайну я свою открою звездам в эту ночь.
Пусть холодны, безучастны ночи той цветы.
Но волнующе прекрасны — так же, как и ты.
Я хотел бы стать звездою, чтоб в полночный час,
Отразившись, быть с тобою в бездне милых глаз.
Узы глупостей, ошибок — не пускают в путь.
Что с судьбой мы совершили — вспять не повернуть.
Лунный свет, и в сердце пусто. Там поет пурга.
Разгоняет ветер грусти лета облака.
Гравитолет со Стингреем давно скрылся из виду, а Соя все стояла, касаясь щекой цветов, словно ощущая прикосновения любимого человека. Прикосновения, вновь отсроченные на неопределенное время…
* * *
Мир трещал по швам, и треск этот болью отдавался в измученном страданиями теле.
— Смотри, вон тот тьяйерец, похоже, еще жив. — Сквозь боль и треск до Чагги донесся далекий, едва слышный голос.
— Да нет, ты посмотри на него. — Тупой армейский ботинок несильно ткнул под ребра, вызвав яростный взрыв боли. Теряя сознание, тьяйерец слабо застонал. — Смотри-ка, правда живой…
Голос взмыл куда-то вверх, отдаляясь и исчезая совсем.
… Матово-зеленые стены палаты санчасти десантного корабля качались и плыли в тошнотворном хороводе, когда Чагги вновь открыл глаза. Что-то тренькнуло, и почти тотчас в поле зрения оказался человек в таком же зеленом, как стены, комбинезоне медбрата.
— Видишь меня? — Невнятный силуэт то становился почти резким, то вновь расползался. — Эй! Ты меня видишь?
— Вижу. Только так, что вот-вот вырвет… — Чагги почувствовал зарождающиеся в глубине желудка спазмы.
— И на том спасибо. А ты счастливчик. Выглядел так, словно всерьез поджарили. А на самом деле — только контузия. Баловство одно. Как говорится, в рубашке родился. — Медбрат пощелкал приборами, и тьяйерец почувствовал, что успокаивается, погружаясь в сон. — Я ввел тебе восстановительный комплекс. Сейчас уснешь, а когда проснешься, будешь как огурчик!
Последние слова долетели словно сквозь толстую вату, став последней границей между тяжелой явью и спасительным лечебным сном.
* * *
Все прошло как по нотам. «Атэми» с легкостью выдернул вражеский корабль и унес его далеко от места боя. Абордажная команда, вломившись в проделанное автоматическими резаками отверстие, оказалась в освещенном просторном коридоре. Центр искусственной гравитации находился где-то в глубинах корабля, поэтому отверстие пришлось точно в плоскость потолка коридора.
Спрыгнув в него, диверсанты, словно рассыпанный горох, раскатились в разные стороны, готовые убивать и быть убитыми. Чужой корабль встретил их настороженной тишиной. Один из диверсантов — коренастый, сравнительно невысокий человек, с по-армейски подстриженными темными волосами и пятнистой короткой бородкой — сделал несколько жестов, без слов объясняя, кому куда идти. Он был старшиной штурмовиков, поэтому и командовал.
Диверсанты, разделившись на две группы, разошлись в разные стороны. Никто не встречал их и не пытался оказать сопротивление. Богатый опыт боевых действий не позволял им расслабиться и забыть о предосторожности. Но в разветвленных, словно причудливая паутина, коридорах корабля попадались только трупы — вернее, разорванные останки тех, кто еще совсем недавно был командой черно-красного гиганта.
— Тут со скуки уснуть можно! — разглядывая очередной зал через прицел «Тагет Эф-Эс 20», прошептал огромный, бритый наголо детина с кривым шрамом на скуле.
— Ничего. Лучше поскучать, чем уснуть навеки! — ответила идущая чуть позади рыжеволосая женщина.
— А твой новый поклонник — молодец. Чисто сработал, ничего не скажешь… — Бритоголовый краем глаза взглянул на спутницу.
— С чего это он мой поклонник?
— Не прибедняйся. Все видели, как его парализовало, когда он тебя увидел. Я уж думал — парня не спасти.
— Ладно, Мич, придержи язык. Болтлив больно… — Женщина показала взглядом на остальных, молчаливыми тенями двигавшихся сквозь хаос разрушения и смерти. — Похоже, тебя больше остальных волнует пилот Мердок. Что-то я раньше не замечала за тобой голубых наклонностей.
Детина, обиженно засопев, замолчал. Группа вновь двигалась в полном безмолвии. Они терпеливо обшаривали помещение за помещением, не вдаваясь в назначение комнат и не обращая внимания на оборудование. Они были абордажной командой, а потом, искали только тех, кто мог бы оказать сопротивление.
Через несколько часов после стыковки с чужаком они вернулись к точке высадки. В расширенную и выровненную пробоину был спущен жесткий трап. До возвращения абордажной команды никто не имел права перейти на территорию чужого корабля, но целая толпа технарей нетерпеливо топталась у спуска. Командору доложили о возвращении диверсантов, и он спустился к ним.
