также, когда магистр был очень вежливым, воевода расставался с ним с гордостью и, словно явной обидой. Он сам был виноват – не было уже на то спасения.
Когда они одни оказались в коридоре, он вдруг обратился к Петреку, который, казалось, не понимает и не разделяет его чувств.
– Чтоб тебя молнии убили, тебя, что сюда привёл меня, – воскликнул он, – с этими лисами в монашеских платьях и броне вместе, в капюшонах и при мечах, дьявол не догадается о их делах.
Петрек изумился.
– Вы сами хотели с ним говорить! – выкрикнул он, удивлённый.
Воевода передёрнул плечами и начал браниться.
– Я был глупцом, – говорил он, идя, – нужно их было ко мне привести, и иначе бы болтали.
– Из них ни один бы к вам не поехал.
– А! Потому что более разумные, чем я, – воскликнул Винч, – а, прежде всего, более холодные, когда тут во мне кипит всё! Кипит! Варится! Сталось! Ещё меня целиком в руке не имеют.
Говоря это, коридорами они вернулись ко дворам, в которых их кони и люди стояли укрытые.
Вид этих великих обширных площадей среди крепости теперь был очень оживлённый. Обычно довольно пустые, они всё больше наполнялись прибывающими из других бургов орденскими рыцарями, сергентами, оруженосцами, челядью и возами.
Поход против Польши после перемирия готовился всеми силами ордена, поддержанного прибывшими с запада гостями; отряды должны были разместиться широко и по дороге захватывать укреплённые замки, чтобы в них сесть самим либо не дать схорониться несчастному люду. Приготовления, поэтому видны были незмерно, могущие дать понятие, с какой ужасной войной на польские земли собирались налететь крестоносцы, надеялись запугать Локотка, ослабить и сделать медлительным, и отомстить за его жалобы папе.
Воевода остановился в недоумении от этого огромного военного инвентаря, который стоял, запихнутый во дворах один при другом, представляя какие-то дивные леса, винды, лестницы, балки, в дебрях которых трудно было что-либо разглядеть.
Всё, что раньше было известно и используемо при осаде замка и что теперь изобрели на западе и едва начали использовать, служило крестоносцам.
С 1328 года они имели уже длинные мортиры из железных штаб, скреплённых обручами, и фальконеты, знали использование пороха и огненных ядер. Именно ими готовились испугать польских каштелянов и сжигать замки, которые они защищали. Почти все они в то время ещё были деревянными, редко где какой-нибудь кусок стены находился, а от подложенного огня защищала их глиняная налепа. Поэтому легко было поджигать крыши и, отодрав стены, подкладывать под них огонь.
Кроме мортир и железных пушек, которые, как таинственные приспособления, крестоносцы скрывали, во дворах видны были огромные катапульты, требуше для метания камней, баллисты на колёсах, тараны, лестницы и крюки.
Самые большие из них, которые невозможно было тащить за войском, плотники разбирали на части и клали на возы, другие складывали для перевозки на чёлн.
Около них копошился люд, лопочащий по-немецки, и стояли смотрители, рассуждая о том, что брать, от чего отказаться и как перемещать.
Любопытный Петрек, который уже раньше сюда проник и подглядел, ведя воеводу среди этого леса, куда дорогу себе проложить было нелегко – специально завёл его к месту, где новые приспособления для бросания огня и каменных ядер стояли отдельно под стражей. Тут также скопилось наибольшее количество людей, рассказывая о чудесной силе какого-то чудесного порошка, пару горстей которого хватило бы огромному ядру, которое едва могли поднять несколько человек, чтобы запустить его в неприятеля.
Рассказывали, что какой-то набожный монах, занимающийся производством лекарств и разных элексиров, по причине святых патронов, нашёл этот страшный огонь, чтобы он служил против язычников на славу Божию.
Учёные утверждали, что делали его из серы, какой-то соли и угля и что благочестивый также Альберт Великий, монах из Кёльна, знал уже силу этого огня и её использовал.
Винч мог издалека присмотреться к невзрачным железным пушкам и сложенным на повозку мортирам… Постояли, покачали головами, а так как тут на них недоверчиво взирала крестоносная служба, вскоре должны были ретироваться и искать своих людей и коней. Эти приготовления к страшной войне, последствия которой воевода знал хорошо, хоть она должна была способствовать его мести, нахмурило ему чело ещё сильней.
Кто-то иногда в походе выдерживал победителей-крестоносцев, если ему везло, что же было делать безоружным горожанам? Винч знал, что и его земли, усадьбы, подданные, ежели крестоносцы найдут дорогу, уважаемы не будут.
Всюду, куда приходил отряд крестоносцев, оставалась пустыня, пепел и даже Богу посвященный костёл и монастырь не выживали. Пленных не брали, вырезали в пень…
Из татарской неволи можно было выкупиться, из-под меча, отмеченного крестом, никто живым не уходил…
IV
Когда, справив своё посольство, Флориан Шарый из Сурдуги над Пилицей, вышел со двора воеводы Винча, ища себе короткого ночлега, потому что вскоре с делом хотел поспешить к своему вождю Хебде в Серадзи, Влостек, правая рука воеводы, заступил ему дорогу и предложил показать комнату, приглашая на кубок мёда, на постель, на лучший сон.
Делал это по замыслу пана своего, а, может, по приказу.
Шарый, который до весёлых бесед, до шутливых побасенок совсем охоты не имел, в кубке развлечения также не привык искать, хотя имел достаточные заботы в голове, вежливую жертву полководца должен был принять, но молчаливо, своим способом, спокойно и холодно.
Они зашли в отдельную комнату, где уже и огонь нашли разожжённый, и кувшин готовый, и ложе постланное, и флорианов оруженосец бросил на него опончу и шкуру.
Влостек, солдат с детства, воспитанник воеводы, неторопливый служка, сел, ловко пытаясь расспросить Флориана, якобы из любопытства, какие и где силы собирал король и куда собирался с ними идти.
Флориан, хотя малейшего подозрения о планирующемся предательстве иметь не мог, инстинктом, а понемногу и природе своей послушный, не очень разбалтывал. Отделывался своим невежеством, что его только сейчас Хебда из дома вырвал; что не много что ему было ведомо.
– Я только знаю, – сказал он, – что король очень усердно собирает людей и завербованные венгры также будут, и Литва также обещала прислать подмогу.
– Ну, тогда силы, благодарение Богу, соберёт значительные, – пробормотал Влостек, – но такие также на крестоносцев и нужно, так как люди очень сильные и они также не одни. За их плечами и король Ян, и множество немцев…
Не найдя в Шаром никакого стимула беседовать при кубке, потому что тот отвечал ему полуфразами и казался уставшим и сонным, – что после дороги странным не было – Влостек, не прохлаждаясь тут напрасно, пожелал доброго сна гостю и вышел из комнаты.
Шарый, оставшись один, тяжко вздохнул, начал
