— В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.
От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула, и задумчиво улыбнулся.
— Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!
Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него.
— Отец, ты что… что ты задумал?
— Я вывел тебя из себя, но зато теперь я знаю очень многое из того, что хотел узнать. Ведь этот Питер сказал тебе, что ты ему нравишься!
— Он сделал больше, — сказала девушка. — Он сказал мне — и я хочу, чтобы весь свет знал об этом — он сказал, что любит меня; он любит меня; любит больше всего на свете. И это самое прекрасное, что когда-либо могло случиться со мной.
— Думаю, — проговорил мистер МакНэр, — ты права, дочка!
— Правда? Ты и в самом деле так считаешь?
— Мне кажется, что, возможно, я могу согласиться с тобой, — рассудительно сказал он, взвешивая каждое слово, — потому что, этот парень, Питер, и в самом деле возвратился домой из колледжа с головой, забитой книжными истинами, и не имея ни гроша за душой. А тут его ждало пришедшее в упадок, разоренное ранчо и куча долгов. И отец, пропащий человек, опустошенный — совсем, как и его ранчо. И что же он делает? Со стороны это выглядит так, как будто он собрался с силами и поднял хозяйство из руин. Сначала все мы лишь снисходительно посмеивались, а потом и призадумались. И очень скоро стало ясно, что у парня есть мозги. Глядя на него, все увидели, что, в конце концов, и не в ногах счастье. Правильно я говорю? Потому что жил он умом — и сердцем!
— Да, — согласилась девушка, улыбаясь сквозь слезы. — Милый Питер! Как он работал! Делал все, словно шутя! А помнишь…
— Какой глупый вид был у него, когда он смотрел на тебя и делал вид, что чинит мебель? Да уж, помню. Но я другое хочу сказать. Судя по всему, этот Питер и в самом деле парень умный, честный и порядочный — такой человек создан для того, чтобы иметь друзей, которые могли бы гордиться своей дружбой с ним.
— Да.
— И уж никак нельзя подумать, что такой парень мог добровольно отправиться в горы и связаться со старым Джарвиным. Но, видать, вынудили его к этому некие обстоятельства, оказавшиеся сильнее Питера.
— Нет, нет, нет! Он не мог! Не мог!
— И потом, даже связавшись с Джарвиным, он доказал всем, что может сражаться, как герой — и защищая не собственную жизнь и даже не лучшего друга, а презренного шулера и убийцу!
— Да! Да! Он всем доказал! — воскликнула Рут, и слезы благодарные слезы счастья покатились по её щекам.
— Очень хорошо, — повысил голос отец, — так почему же ты не выйдешь за него замуж?
— Боже мой! — прошептала Рут. — А ты не смеешься надо мной?
— Разве ты не моя дочка? — загремел МакНэр. — Разве ты мне чужая? Разве ты не моя кровиночка? Просто поразительно! Сидит дома и стонет, как больная кошка. И из-за чего? Потому что Питер — умный, добрый, скромный, отважный парень, и к тому же ещё меткий стрелок и просто красавец — потому что этот самый Питер во время же первой встречи произвел на тебя впечатление, и ты влюбилась в него с первого же взгляда, хоть у него и покалечены ноги. И вот теперь ты готова отступиться от своей любви только потому, что он, видите ли, не написал тебе!
— Папа… ведь он уехал, ни слова не сказав.
— Девочка моя, если в его жизни произошло нечто столь ужасное, что вынудило его податься в услужение к старому Джарвину, то как он мог приехать, чтобы объясниться с тобой?
— Но… ты хочешь сказать, что я могу написать ему?
— Рут, а разве в этой вашей дурацкой школе вас этому не учили?
— Но, если я напишу… о чем писать-то?
— О том, что ты любишь его, дурочка!
— Но папа!
— Конечно же, так ему и скажи! Скажи, что любишь его. Что ты плачешь, когда видишь строчки, написанные его рукой. Что не спишь по ночам, думая только о нем. Что ты готова целовать землю, по которой он ходит — и что он не должен отчитываться перед тобой за свои безумные поступки.
— Папа, папочка, но я же пообещала выйти замуж за Чарли.
— Чарли? А кто он такой? Не знаю, о ком ты говоришь. Уж не о том ли напыщенном юнце, сынке Энди Хейла, этого ничтожества?!
— Бог ты мой! Но ты же не был против нашей помолвки!
— Дурочка! Откуда же мне было знать, что ты сможешь полюбить настоящего человека, а не жалкую пародию на него?
— Решено, я напишу. Думаю…
— Но кому…
— Сначала Чарльзу.
— К черту Чарльза! Пусть прочитает об этом в газетах! Так будет лучше всего. Да и тебе тоже нечего валять дурака и терять время. Потому что теперь у тебя есть самое дорогое, что только может получить человек от жизни. Любовь. Цени же её, и она останется с тобой навсегда! Никаких писем. Ты сама поедешь к Питеру!
— К Питеру! Но папочка, я же умру от стыда!
— Ничего с тобой не случится! А если не поедешь сама, то тогда я сам отправлюсь к нему!
— Но ты не сделаешь этого!
— Ты плохо меня знаешь! Я говорю это на полном серьезе! Так что если ты, не дай Бог, откажешься, то я сам поеду вместо тебя, и там уж…
— Ну и что же ты там будешь делать?
— Встану на колени и буду умолять Питера, чтобы он приехал и женился и моей неразумной дочери, которая осталась дома и убивается по нему!
Глава 41. КОНЕЦ ЕГО ТЕРПЕНИЮ
Неплохо разбираясь в людях, Уилл Наст также был знатоком сельского хозяйства. Проезжая по тропинке, он глядел по сторонам и не мог скрыть своего восхищения акрами зеленеющих всходов. Так же как и любой другой, кому хоть раз приходилось проезжать этой дороге, он ещё помнил времена, когда по обеим сторонам от неё простирались лишь заброшенные, бесплодные поля. В его памяти свежи ещё были воспоминания и о том, когда на месте аккуратных заборов сиротливо стояли полусгнившие столбы, к которым были кое-как приколочены ветхие доски, вряд ли способные задержать нескольких вконец оголодавших коров, уныло бродивших по пустырю. Теперь же возделанная земля щедро отвечала на заботу, во всем чувствовалась сильная хозяйская рука. Подъехав поближе к дому, он обратил внимание на окружавшие его недавно высаженные взрослые деревья.
На то, чтобы доставить их сюда, Питеру пришлось потратить немало усилий, времени и денег — он не мог дождаться, когда фронтон старого дома приобретен тот благородный вид в сени раскидистых крон, как в далеком детстве, когда он впервые уехала из дома на учебу в колледж. Пеньки, оставшиеся от прежних деревьев были выкорчеваны — все, кроме одного, самого большого. Огромный пень остался стоять посреди небольшой лужайки, со всех сторон окруженной деревьями, и шериф Наст догадывался, для чего это было сделано, ибо он прежде всего имел дело с людьми; а увлечение сельским хозяйством носило вторичный характер.
