— Фисташки, — пояснил начальник заставы. — Их тут много, целые рощи...
Они пошли к видневшейся далеко впереди высокой пограничной вышке с застекленной будкой на самом верху.
— Сейчас покажу вам сопредельное государство, — сказал подполковник. — По крутым лестницам лазить не боитесь? Голова не кружится?
— Ну что вы, Иван Константинович!
Зернову показалось немного смешным, что начальник заставы не сказал просто — Афганистан, а упомянул туманное «сопредельное государство», будто он, Зернов, не знал, что за страна находится по ту сторону границы.
Они еще только подходили к вышке, как оттуда спустился солдат и, одернув гимнастерку, побежал навстречу.
— Товарищ подполковник, пограничный наряд в составе...
— Все в порядке? — прервал его начальник заставы, — Отар не видно?
— Так точно, товарищ подполковник. Отар с их стороны покуда не обнаружено.
— Афганцы норовят свой скот на нашей стороне пасти, — начальник заставы повернулся к Зернову.— У них там все голо, мертво, вот и гонят к нам.
Лестница была крутая, железная, без перил, и Николай Иванович облегченно вздохнул, когда добрался до будки. Она немного покачивалась от ветра.
— Сапаров, покажи товарищу кишлак, — сказал начальник заставы, обращаясь к остававшемуся в будке солдату.
Солдат припал глазами к окулярам стоявшей на треноге трубы и стал слегка передвигать ее, держась за черные ручки.
— Можно смотреть! — сказал он, уступая Николаю Ивановичу место.
Видно было отчетливо. В лощине на желтой каменистой земле стояли такого же цвета глинобитные домики с дувалами вокруг, мечеть с минаретом и единственный на всю деревушку каменный европейского образца дом под железной крышей. На площадке перед мечетью копошились люди в белых шароварах и белых рубахах, поверх которых были надеты темные пиджаки. Какой-то крестьянин в чалме пахал, налегая грудью на деревянную соху, помогая тащившим ее двум тощим быкам. К ручью шла женщина с закрытым паранджой лицом и несла на голове кувшин...
— А если вы повернете бинокулярную трубу чуть вправо, то увидите пограничный столб, — сказал начальник заставы.
— А разве мы к нему не подойдем?
— Можем и подойти. Дорога, правда, туда не самая легкая.
Кое-где пришлось карабкаться по осыпям. Плоские острые камни противно шевелились под ногами, вот- вот готовые сдвинуться с места и поползти, увлекая за собой тех, кто отважился ступить на них. Но вот осыпь кончилась, и началась едва заметная тропинка, по которой было легко и спокойно идти. У Николая Ивановича гулко билось сердце и слегка дрожали ноги, а начальник заставы будто и вовсе не устал.
— Нравится мне паша пограничная жизнь, — сказал он. — И эти места нравятся. Вся служба прошла в Туркестане. Вот так иду по границе и радуюсь. Пройдешь от одного стыка до другого, наряд проверишь, на вышку слазаешь, а самому легко. А если повезет и весной соловья услышишь, совсем хорошо. Стою и слушаю, и домой идти не хочется.
— Да вы, я вижу, мечтатель, Иван Константинович, — сказал Зернов, поглядывая на шагающего рядом начальника заставы.
— А вы думаете, что среди пограничников нет мечтателей? Им только стрелять да нарушителей задерживать? Одно другому не мешает, Николай Иванович. Не должно мешать, по крайней мере. Какая ж это жизнь — без мечты.
— И о чем же вы мечтаете чаще всего, если, конечно, не секрет?
— Чтобы не было границ между государствами, между народами. Чтобы вся наша труднейшая служба в один прекрасный день оказалась ненужной. И стала бы открыта, доступна каждому человеку вся планета Земля, каждый ее уголок... Вот я тридцать пятый год охраняю границу, сначала с Персией, теперь вот эту, с Афганистаном, а за все время нигде дальше пограничного столба не был.
Пограничный столб красовался на холме — новенький, красно-зеленый, с номером и гербом, обращенным в ту, чужую сторону. В некотором отдалении, как бы глядя на него, стоял афганский столб, серый, с белым гербом, а между этими двумя столбами был вкопан межевой знак, похожий на столбик, которым отмечают каждую сотню метров вдоль железнодорожного полотна. Через этот столбик и проходила государственная граница.
— Вот она какая... — промолвил тихонько Николай Иванович.
Возвращались другим путем, удобной пограничной тропой, по которой ходят на службу наряды, и начальник заставы мимоходом рассказывал, как надо читать звериные следы.
— У дикобраза ножка, как у маленького ребенка. Когда бежит, шорох слышен, это трутся друг о друга его сухие иголки, — он тут же поднял с земли одну из них и отдал Николаю Ивановичу: половина ее была черная, половина белая. — Возьмите на память... Черепаха за собой сплошную полосу оставляет, а по краям — отпечатки коготков. У волка следы крупные, уверенные.
— А змеи? Тут ведь их полно, если судить по литературе.
— Змей действительно много. Кобра, гюрза, эфа...
Закончить фразу начальнику заставы не удалось.
Словно из-под земли вырос пограничник в маскировочном халате и, приложив руку к околышку фуражки, доложил, что за время несения службы признаков нарушения государственной границы не обнаружено.
— Прямо напугал меня, так внезапно он появился, — простодушно признался Николай Иванович, а начальник заставы лишь улыбнулся в ответ, мол такова наша служба: пограничник видит всех, а его никто не видит.
Вечером Николай Иванович снова сидел в канцелярии, на этот раз с раскрытым блокнотом, надеясь услышать что-либо интересное и о самой заставе, и о ее начальнике. Второй письменный стол пустовал; заместитель Речкина, молоденький лейтенант, ушел на границу проверять наряды, старшина отдыхал дома. Свободные от службы пограничники смотрели в ленинской комнате какую-то старую киноленту. Окно в сад было открыто. На столе стояла ваза с яблоками и виноградом.
— Так о чем вы мне расскажете, Иван Константинович? — спросил Зернов, просяще глядя на начальника заставы.
— Вас, конечно, прежде всего интересуют случаи задержания нарушителей границы, — сказал подполковник. — Было, понятно, и такое, и не раз было. Но хочу заметить, Николай Иванович, что чем лучше организовано дело на заставе, тем меньше там тревог я имею в виду не ложных, а настоящих, боевых, а значит, меньше и задержаний. Противник ведь теперь умный пошел, нутром чует, где хорошо охраняется граница, а где похуже.
— И все-таки...
— Ну, раз вы настаиваете... Давненько уже это было. Служил я тогда на иранской границе. Дикие горы. Сушь. Ураганные знойные ветры. Воды совсем мало. И вот приезжает на заставу туркмен. «Где начальник, большое дело есть. Шесть нехороших человека из Персии пришли. Яшики несли». И он назвал урочище, где поиметил этих неизвестных... Ну, дальше все было, как положено. Заставу в ружье! Назначаю две группы. Ставлю задачу. Выезжаем рысью. Жара дикая, градусов за сорок. А ехать далеко. Час едем. Два едем. Оглядываюсь. Вижу, у коня, что сзади идет, язык потрескался, кровоточит. Остановились. Открутил свою флягу, а конь язык подставляет. Всю воду выпил.
Николай Иванович попробовал представить эту картину: палящий зной, осыпи, каменная пустыня без кустика и деревца, измученные лошади с потрескавшимися от зноя языками, бульканье выливаемой из фляжки воды...
— Уследили мы их среди скал. Стоят все шестеро, прижавшись к стене, халаты на них серые, под цвет камня. А между нами ущелье. Они стоят и мы стоим, делаем вид, что не замечаем их вовсе. Спешились, вроде бы отдыхаем. А я тем временем двоих солдат в обход ущелья послал, границу перекрыть. Пешком. Кони на виду остались. В общем, задержали мы их. Почти сто килограммов опиума тогда взяли. Шесть цинковых ящиков... Вот и вся история.
— Да, негусто для очерка, — признался Николай Иванович.
Начальник заставы вздохнул.
— Я же говорил вам, что не умею красиво рассказывать. Да и забылось многое.
— Многое, да не все. Вот про то, как языки у коней от жары потрескались, не забылось. Вспомните еще что-либо. Ну, пожалуйста...
— Ох, и задали вы мне работу! О чем же еще? Разве о том, как в сентябре сорок первого иранские заставы снимали. По договору наши войска в Иран вошли...
Тут постучали в дверь, и вошел дежурный.
— Товарищ подполковник. Только что принял радиограмму для вас. Личную.
— От Веры Сергеевны?
— Никак нет. От какой-то Олечки, — дежурный смутился, а начальник заставы радостно заулыбался и поспешно взял протянутый листок.
— Разрешите идти? — спросил дежурный.
— Иди, иди, Осадчук, — машинально ответил начальника заставы, читая радиограмму.
Дежурный, козырнув, вышел, а подполковник все еще не выпускал из рук листок. Некоторое время он молчал, словно собираясь с мыслями или вспоминая что-то, а потом ухмыльнулся и посмотрел на Николая Ивановича.
— Вот историю с Олей я, пожалуй, могу рассказать вам более подробно. Хотите? — он откинулся на спинку стула и прочитал вслух: «ДОРОГОЙ ПАПА ВАНЯ ВСК ПЯТНАДЦАТОГО ЯНВАРЯ ПРИГЛАШАЮ ВАС НА КРЕСТИНЫ ЗПТ ОЧЕНЬ ЖДУ ЦЕЛУЮ ОЛЕЧКА ТЧК».
