Как и остальные, девушка недоумевала, что значили слова княжича и почему сарын вдруг решил спасти врага и пойти против своих соплеменников. Быть может, он рассчитывал на награду или богатый выкуп. Между тем люди безмолвствовали, и это молчание с каждым мигом становилось всё более зловещим. Пожалуй, Сонкуру могло бы прийтись худо, если бы положение не спас Бьярки. Он сделал шаг вперёд, заслоняя сарына собой.
— Брат моего брата — мой брат, — жёстко сказал он, с вызовом оглядывая своих людей. Слышали, что велел княжич? Позаботьтесь о нём. Живо! — прикрикнул боярин.
Несколько слуг тут же кинулись устраивать ложе для чужеземца, и как раз вовремя, потому что Сонкур покачнулся, и, если бы его не подхватили, непременно свалился бы наземь. Несмотря на всю показную воинственность, он был измождён и ранен.
— Гнеда, быстрее, сюда! — послышался зов Еловита, и девушка вздрогнула, встретившись вдруг глазами с Бьярки, который только теперь заметил её.
На него страшно было смотреть. Из рассечённой брови к заплывшему глазу сбегала запёкшаяся брусничная струйка, половина лица багровела, разбитая нижняя губа безобразно распухла. Его одежда под кожаным доспехом была изодрана, а сам он весь измазан в грязи и крови.
Несколько мгновений Бьярки взирал на неё с изумлением, словно Гнеда была последним человеком, которого он ожидал здесь увидеть, а потом его взгляд алчно вцепился в девушку, беспокойно пробегая по её лицу и телу, недоверчиво и тревожно ощупывая всю её с ног до головы. Его пальцы дёрнулись, и Гнеде почудилось, что сейчас Бьярки сделает шаг, чтобы дотронуться до неё, но лекарь снова окликнул девушку по имени. Она отвернулась от юноши и тотчас почувствовала, будто отняла руку, протянутую тонущему. Но нужно было спешить. Её звал Еловит. Её ждал Стойгнев.
***
Ивар очнулся от мокрого и тёплого прикосновения ко лбу, и первым его порывом было выхватить меч, но руки, кажущиеся чужими, лишь беспомощно поймали воздух.
— Шшш, — раздался сверху тихий шёпот, и касание повторилось.
Ивар пришёл в себя достаточно, чтобы распознать в нём нежность и заботу, но не настолько, чтобы понять, что рядом с ним делает мать, умершая в далёком детстве. Он попробовал открыть глаза, но в расплывающемся мороке сумел разглядеть лишь смутную тень.
— Тише, господин, тише, — настоял ласковый голос.
Ивар хотел спросить, где сарыны, верно ли, что он видел отца, и позвать Кучука, но издал лишь хрипловатый стон.
— Не говори, княжич, прошу тебя, — раздалось с мольбой.
Он знал этот голос.
Ивар сморгнул, и зрение немного прояснилось. Пятно перед ним постепенно собиралось в понятные очертания. Ещё несколько движений веками, и из туманного марева возникло встревоженное лицо.
Что девчонка Бьярки делала здесь? Быть может, он в доме Судимира?
Ивар попытался приподняться, и действительность снова стала покидать его, но услужливые руки тут же подхватили княжича и осторожно положили голову на возвышение. Несколько мгновений юноша лежал с закрытыми глазами, выравнивая сбившееся от этих пустяковых усилий дыхание. Он давно не чувствовал себя таким беспомощным, но, кажется, постепенно сознание возвращалось к нему. Ивар снова приоткрыл очи, и взгляд его упёрся в разноцветные щиты, висевшие в отцовской гриднице. Кажется, они были здесь ещё во времена старого князя, которого он почти не помнил, но отчего-то именно теперь промелькнувшего в мыслях. Старый князь, умерший молодым.
Ивар слабо улыбнулся своим полубредовым думам и повернул голову. На соседней лежанке, беспокойно подрагивая, спал сарын. Значит, всё правда. Отец въяве пришёл им на помощь, а Кучук, выросший и принявший по обычаю своего народа новое имя, отбил его у сородичей.
— Бьярки? — позвал он, силясь посмотреть в другую сторону.
— Судимир забрал его.
Должно быть, Ивар насупился, потому что она поспешила добавить скороговоркой:
— Он в добром здравии, не тревожься.
— Пить, — только и ответил княжич и тут же почувствовал у своих губ прохладную глиняную кромку чаши. Никакое заморское вино не шло в сравнение с простой водой, чистой и сладкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Утолив жажду, Ивар отстранился и встретился с глазами девушки, блестящими и перепуганными, как у важенки. Всё это странным образом соединялось между собой — щиты на стенах, Кучук и глупая девчонка. Казалось, ещё немного, и Ивар поймёт что-то важное, ухватит нить, связующую всё вместе, но ничего не получалось. Будто бы он искал слово, выскочившее из головы и вертящееся на языке, но оно никак не приходило на ум.
Ивар ощутил, как всё перед ним закружилось, и упал на подушки, закрывая глаза. Позже. Он подумает обо всём позже.
Когда княжич распахнул очи, было светло и через изумрудно-зелёную слюду в гридницу впрыгивали весёлые солнечные блики. В голове было ясно и легко, и Ивар вдруг задохнулся от радостного ощущения, распиравшего грудь. Он был жив. Он пришёл с победой. Он продержался до прихода помощи и спас город.
Тепло разливалось по всему телу. Ивар глубоко вдохнул и почувствовал отголоски незнакомой боли. Верно, он ведь получил удар копьём в бок, смявший броню. Ивар нахмурился, припоминая падение с лошади, бой врукопашную, а потом лицо сарынского воина перед собой, зовущего его домашним именем.
Княжич повёл глазами, оглядывая гридницу. Людей было порядком, но многие лежанки уже пустовали. Тут и там мелькали скорбные лица вдов, ходивших за ранеными. Лекарь сидел у стола, склонившись над парящим котлом со снадобьем. Взгляд Ивара наткнулся на хрупкую тень возле окна, и сердце сделало неожиданный скачок. Княжич вспомнил тёмные тревожные очи и мягкие прикосновения. Девушка стояла, обняв себя руками, и в задумчивости разглядывала оружие, висевшее на стене.
Наверное, Бьярки можно было понять. В ней что-то было. Внутренняя сила и в то же время беззащитность. Смелость и одновременно уязвимость. Строгая, скупая красота. Как горный вереск, она терялась со своей простотой и безыскусностью в сравнении с изящными цветами, но лишь вереск мог пробиться из-под снега и пронести свои незамысловатые искорки сквозь лютые морозы.
— Вижу, тебе, наконец, надоело спать, — раздался рядом хрипловатый голос.
— Кучук! — радостно воскликнул Ивар, резко поворачиваясь к побратиму и тут же наказанный за свою поспешность пронзительной болью.
— Не зови меня больше так, — засмеялся кочевник, и улыбка разом превратила незнакомого степного воина в его маленького побратима. Казалось, только она не изменилась под влиянием минувших зим. — Я давно уже не щенок.
— Сонкур, — исправился Ивар. — Я в долгу перед тобой, брат мой.
— Ты сам знаешь, что это не так, — покачал головой сарын. — Когда-то ты дал мне больше, чем жизнь. Ты вернул мне свободу.
— Зачем ты пошёл на Залесье? — с упрёком спросил княжич.
Сонкур горько усмехнулся, сложив руки на груди.
— Много лун назад твой отец и его люди убили моего брата, схватили за косы мою мать, связали нас и как скот пригнали в этот деревянный город, где даже звёзды чужие. Я был совсем мальчишкой, но до сих пор помню свои сны о степи, виденные в плену. — Сонкур помрачнел и отвернулся. — Наши люди издревле воевали друг друга. Не мы с тобой это начали, не нам и заканчивать. Я собрался жениться, мне были нужны лошади и рабы, и я отправился с Тарсуком. Я бы сделал это вновь.
— Оставайся у меня, — горячо воскликнул княжич. — Живи в моём доме! Я дам тебе рабов и всего, что пожелаешь. Иначе однажды мы убьём друг друга. Я не хочу этого.
— Нет, Ивар, — возразил сарын. — Если над моей головой нет тундука, я не могу назвать это место домом. И потом, — он улыбнулся, — я хочу вернуться в степь, к моей невесте.
Ивар усмехнулся. Он всегда считал привязанность неподобающей слабостью. На свете существовали незыблемые вещи, но это явно не относилось к женщинам. Сам не зная, отчего, он посмотрел на Гнеду, которая склонилась над одним из раненых, и взгляд княжича не укрылся от побратима.
