от старшего брата. Это дело тогда казалось ему важным и нужным.
И Костя понимал, что в бумажке, найденной нечаянно им с таинственным письмом из детства, он ничего не мог прочесть. В послании этом было зашифровано важное какое-то послание к самому себе. И Косте вдруг очень захотелось прочесть эти таинственные знаки и буквочки, найти, открыть их смысл. Желание это показалось ему сплошной глупостью, но оно не отступало. Костя осторожно расправил изломанную заточением в щелке бумаженцию и опять взял в руки лупу.
И вооружившись таким образом, он попытался вспомнить сам момент, когда он прятал это сокровище в тайник, стал вспоминать, что же означали тогда эти таинственные знаки, им же и придуманные. Но ничего не вспоминалось.
Костя вздохнул и отложил лупу. Он даже понюхал бумажный этот клочок, будто рассчитывая на подсказку.
Подсказки не случилось, вместо нее в комнату заглянула жена и позвала обедать.
По выходным они старались обедать все вместе, и за одним столом, и в одно и то же время. Жена считала, что эта традиция держит семью на плаву, оберегая от разных неожиданностей.
— Посмотри, что я нашел, — Костя показал жене детскую свою шифровку.
Жена едва взглянула, не стала ни во что вникать, а потянула его за рукав халата.
— Глупость какая-то, — она небрежно бросила записку на стол. — Иди, там все остывает.
Костя обиженно взял брошенную записку в руку, будто спрятал, и потащился за женой.
Он зашел в ванную, чтобы помыть руки, и потом уже, слегка повеселев от предвкушения пирожков с капустой, ароматом которых был наполнен весь дом, сел за стол.
Здесь уже находился сын Сергей, слегка взъерошенный и оглушенный общением с гаджетами.
— Руки вымой, — приказала сыну мать.
Серега, поморщившись, убежал в ванную.
А Костя приступил к пирожкам, которые были чуть ли не любимым его кушаньем за эти семейные годы жизни.
Тут вернулся сын и спросил Костю:
— Он отомстил?
— Кому отомстил? — не понял Костя.
Сын показал таинственную записку.
— Это я в ванной нашел.
— Отдай, — приказал Костя сыну.
— На, я все равно прочел уже, — хохотнул Серега.
— Здесь же шифр, — не поверил Костя.
— Я им всем отомщу, Только вырасту. Клянусь. И дата. Шифр детский, легко читается, я тоже маленький таким же писал. Но это было давно, — строго как-то сказал Серега и стал нехотя хлебать суп. Заедая его пирожком.
И тут Костя всё вспомнил. Он поклялся тогда, что докажет и, тем самым, отомстит всем, за то, что больно унижали его одноклассники и даже учителя.
И поднялись сражу же, будто оторвавшись от тяжело привязанного к ним камня памяти, все обиды.
Костя неожиданно для себя заплакал и вышел из-за стола, взяв с собой зашифрованное письмецо.
Там, у себя в кабинете, он уже безо всякой лупы прочел весь текст.
А ведь он отомстил. Все обидчики его наверняка позавидовали бы его теперешней жизни, его статусу в ней, его крепкой красивой семье. И даже его роскошному загородному дому, его машинам и его досугу за границей.
Но тут вошел сын, и Костя поднялся из удобного кресла ему навстречу, обнял его, поцеловал в теплую макушку.
— Спасибо, и как это у тебя получилось прочесть мой таинственный шифр?
— Это не шифр, это код — код независимости. Дети его все знают. Сами изобретают.
Костя вернулся к записке, взял ее, почувствовал теплоту ее ветхости. Это и впрямь был код несбыточного понимания.
Костя сложил записочку аккуратно по следу старого сгиба и вернул на старое место в щелку замка. Почему-то он посчитал, что так будет правильно.
Потом он пошел в комнату сына. Постучал, прежде чем войти.
— Он отомстил, — сказал Костя, входя.
— Кто? — сын переспросил, не вникая в услышанное.
— Ну, тот, из записки.
— А-а-а!.. Ну и молодец, — только и сказал Серега, не отрываясь от экрана гаджета.
Костя вышел. Делать ему было решительно нечего.
Он сел за письменный стол и, оторвав узкий край от бумажного листа, стал писать на нем знаки и буковки, дроби и тире, с плюсами и минусами. Он писал легко и быстро. А закончив, перечитал, улыбнулся и, сложив записку в почти незаметный мелкий квадратик, сунул его в замочную щелку, но уже другого ящика стола.
Для этого ему пришлось отвинтить шурупы, извлечь из дерева замочек, а потом после укрытия бумажки, вернул замочек на место и крепко завинтил в него шурупы.
Для чего он это сделал, Костя не стал анализировать, но ему еще раз подсказали, что он поступает важно и разумно. И что это для чего-то пригодится. Код был уже узнаваемым и легким. Он вспомнил его и был этому очень рад.
Джинсовая тетрадь,
17 ноября 2022
Страница
Настя, глубоко зевая, стояла на пустой остановке в ожидании автобуса. Зевала она, потому что совсем не выспалась в доме чужих и вовсе посторонних ей людей, на глупых ночных посиделках. Как она туда попала и с кем, Настя помнила плохо, кто-то из ее группы отмечал свой день рождения. И вот теперь Настя стояла на остановке, и между звучными своими зевками пыталась сообразить, как ей проехать домой. Очень хотелось спать. Правда, Настя прикорнула на узком кухонном диванчике. Но это было не в счет. Потому что квёлый сон ее постоянно разрушался громкими голосами и музыкой. А что еще хуже скрипучего бренчания расстроенной гитары?
Едва дождавшись утра, Настя выскочила на свежий воздух остановки, где теперь и стояла.
Равнодушно пробегали по сонному еще проспекту редкие машины, а автобуса все не было.
Вдруг сверху, прямо-таки с неба, в Настином пространстве появился листок бумаги. Он плавно и красиво опускался на землю, и его белоснежная стать выражала такую милую приветливость, что Настя, протянув руку, ловко поймала его и задержала от падения в мутную лужицу от дождя.
Страничка была в руке, и Настя прочитала на ней загадочный текст, напечатанный на машинке: "Записки Цинци…”
Настя зачем-то посмотрела вверх, будто предполагая, что именно оттуда, как листовка, брошена была эта страница.
Но наверху, конечно же никого не было. Только стояла и курила на балконе последнего этажа женщина. Но вид у нее был сонно-равнодушный. Она жмурилась, подставляя лицо восходящему солнцу. Послание было явно не от неё.
Настя перевернула страницу и увидела на ней отпечатанный на машинке текст, который начинался просьбой.
“Сохраните эти листы, не знаю, кого прошу, но сохраните эти листы, уверяю вас, что есть такой закон, пускай полежат, что с вами от этого сделается? — А я так прошу, последнее
