вокруг этой стайки молоденьких людей, за который он заколдованно никак не сможет зайти. Они разговаривали по-русски, но Женька ничего не мог понять, уловить смыслы их легкой беседы.
Евгений забыл об отеле, о том, что он ушел, от Раи (или как там ее звали), и смотрел во все глаза на этих детей.
Женька вдруг споткнулся о свое небытие для них. Его просто не было, он был невидим для этих девчонок, празднующих свою жизнь. С ними был и паренек, такого же образца. Рыжий, высокий, в очках в необыкновенной оправе. Тоже не здешнего происхождения.
Казалось, эта стайка в разговоре своем хлопочет о непонятных землянам вещах. Но тут неожиданно стайка эта, такая дружная и веселая, рассыпалась. И разошлась в разные стороны, быстро, будто стартовали каждый на своей ракете. Как только рыжий в очках сказал “Я побежал!” — девицы тоже улетучились, уткнувшись сразу в свои телефоны, тут же забыв друг о друге.
Евгений так и остался стоять на своем месте, хотя меловой круг перед его глазами, такой белый и видимый, предъявленный ему этими новенькими людьми, исчез.
У Женьки в ушах только зависла фраза рыженького.
“Я побежал”.
Это была и его любимая фраза, Евгения, в моменты какой-нибудь тупиковой ситуации. Он всегда так и говорил. Именно так, “Я побежал”, и исчезал из рук очередной своей уже нелюбимой пассии.
Что-то надорвалось в Женькином нутре. И сумка в руке показалась тяжеленной. Он поставил ее на землю и сам сел сверху.
Бежать ему уже не хотелось. Захотелось вернуться в дом, где его ждала на ужин любимая жареная картошка, по-настоящему жареная — с лучком. И ждали теплые мягкие руки женщины, жарившей эту картошку.
Женька встал, схватил сумку, и подумалось ему при этом, что никому в этой жизни он особенно не нужен, и еще он порадовался, что никогда не оставлял прощальных записок в покинутом, в очередной раз, доме. Он думал, что не любил таких пошлостей. Но вспомнив вдруг девицу в легком шарфе на высокой шее, подумал, что такая записок вовсе не читает. Она не знает об их существовании. У нее все отношения в телефоне, а он — в сумочке, тоже по виду — не здешнего происхождения. И почему-то Женьку впервые насторожила приходящая к нему по осени безрукавная эта свобода.
А еще, когда в витрине отразилось его сильно уже поношенное лицо, Женька не стал его разглядывать, а просто ускорил шаг, потом побежал.
Почему-то новая, непонятная, во всем чужая уже для него жизнь, сильно напугала этого всегдашнего поборника свободы.
Джинсовая тетрадь,
15 октября 2022
Ангел
С жизнью надо быть на “Вы”. И когда у тебя кто-то с раздражением и с намеком на твою несостоятельность спрашивает:
“Ты кто такая?”
Надо ответить:
“Никто”.
И это будет правильный ответ.
Зинуля давно это поняла. И не претендовала ни на что. Она сама себе была событием, сама себе — радость. Она мало общалась с людьми, но много понимала о них. Чувствовала всегда их недоброжелательность и желание обмануть.
А обмануть её пытались даже очень часто, потому что вид у Зинули был таким простодушным, она сразу вызывала искушение такое — всенепременно обмануть.
А Зинуля дружила с предметами, и в жизни своей, такой еще недолгой, она имела товарищей по прогулкам.
Она гуляла в теплую погоду по набережной, гладила рукой парапет с веселой в нем блесткой, и очень жалела, что гранит нельзя обнять, такой он был теплый и ласковый под ее ладошкой.
А еще она общалась с дубом в парке. Он стоял в самом его центре, окруженный низкой оградкой. Дуб был старый, и берегли его, как весомую драгоценность.
А Зинуля, оглянувшись вокруг, и уловив нужный безлюдный момент, легко перешагивала эту оградку и обнимала этот дуб. Она знала наизусть каждую шершавость на его стволе. Она так стояла недолго, до первого прохожего. А потом стремительно уходила, не оглядываясь, будто боялась, что прохожий схватит её за шкирку и спросит строго:
“Кто ты такая?”
Ответ Зинуля хорошо знала, но сильно не отчаивалась. Она поэтому любила дуб, и гранитные теплые бока, что они никогда не зададут ей этот беспощадный вопрос.
Зинуля зарабатывала мытьем посуды в модном ресторане. И работа эта требовала от нее не только физических, но и моральных затрат. Пока она натирала тщательно тарелки, то спиной ощущала ту, другую, недоступную ей и непонятную жизнь сограждан. Они были всегда красивы и радовали друг друга тостами, восхваляли, и никому из них и в голову не пришло спросить ви-за-ви:
“Кто ты такой?”
По остаткам в тарелках Зинуля хорошо знала вкусы этих сограждан, что и почему они ели. А ели они много. И дорого.
Зинуля, вслушиваясь в музыку из ресторанного зала, знала вкус этой публики и репертуар любимых ими произведений. Это знание несколько поднимало Зинулю в собственных глазах.
Она-то знала и любила другую музыку. И хотя выросла на отшибе неизвестного провинциального городка, от избытка свободного времени и от врожденной стеснительности, Зинуля много читала и много слушала.
В институт не попала ни в первый, ни во второй заход, но домой в городок не стала возвращаться, а осталась в этом большом красивом городе. Ей было без разности, кем работать, и она пришла на первую же вакансию, обнаруженную на стеклянной двери ресторана: “Требуется посудомойка”.
И она рада была этой своей востребованности. Прижилась как-то быстро в своей работе. А в помощницах у нее была посудомоечная машина, с которой у Зинули установились добрые отношения. Зинуля всегда говорила ей “спасибо” за проделанную работу. Ставила на ней по возможности щадящий режим. Так они и работали вместе, не оглядываясь на ту жизнь за спиной, за легкомысленной дверью, болтающейся туда-сюда перед обслугой, проходившей в нее.
Сегодня Зинуля освободилась рано, и гуляя по своей любимой набережной, щурилась на белое какое-то солнце.
Вдруг она увидела, что у воды стоит ангел. Белый-пребелый, с большими крыльями, с серебряными волосами. Он был очень красив и просто сиял на солнце. Зинуля даже остановилась, рассматривая эту красоту.
И Ангел, заметив это, тут же подбежал к ней:
— Фотографию на память. Вы мне очень-очень понравились.
Зинуля не ответила, но Ангел обнял ее за плечи и прижал к серебристой своей груди, и крикнул кому-то:
— Катька! Сфоткай, сюда иди!
К ним подошла девица в костюме Екатерины Второй. Размалеванное ее лицо, широченная юбка и нелепая шляпка просто пристегнули Зинулю к Ангелу. Она будто спряталась за
