их целые стаи. Проведши там несколько дней, я слышал по ночам наводящий тоску вой их, выражающий жалобу на жестокий мороз и голод. Кормят их сушеной рыбой, которая там ни по чем: не только Лена, но и Вилюй изобилуют лучшею рыбою. Ловятся осетры, стерляди, налимы и сиги – на якутском языке мегас.
Надеясь покинуть рано или поздно неприглядный Вилюйск, я вздумал воспользоваться пребыванием моим в этой глуши, чтобы принести ему какую-нибудь пользу. Прилегающее к селу кладбище не было огорожено и поэтому доступно нашествию не только домашних животных, но и хищных зверей, скрывающихся в окрестном бору. На этот предмет я предложил жителям составить подписку, и общими силами нам удалось построить прочную бревенчатую ограду.
В 1829 году, в марте месяце, поразило меня неожиданное появление в моей юрте лейтенанта норвежского флота Дуэ, приветствовавшего меня на французском языке в этой страшной глуши. Я, беседуя мысленно[66] с сестрою, на письмо которой отвечал, слышал, что кто-то вошел в юрту, но не обернулся, чтобы взглянуть на вошедшего. Вдруг слышу за спиной у себя: «M-r Mouravieff, il y a longtemps que j’ai faim et soif de vous voir»[67]. С первых слов его я признал в нем образованного человека и порадовался случаю побеседовать с умным европейцем и узнать от него о том, что делается на белом свете. Вот какими судьбами очутился он в Вилюйске.
Снаряжена была норвежским правительством ученая кругосветная экспедиция, которая, пробравшись из Петербурга через всю Сибирь до Иркутска, поручила лейтенанту Дуэ спуститься по Лене, к северу для определения точного пункта магнитного полюса и, оставив его в Сибири, сама доехала до Охотска, откуда морем, пробороздивши два океана, Тихий и Атлантический, воротилась восвояси. Дуэ пробыл три дня в Вилюйске, и эти дни мы почти что безразлучно провели вместе. Он дивился стряпне моей и моему кулинарному искусству. Я ему обязан представившимся случаем ознакомиться с тамошним шаманством. Он снабжен был открытым листом, в коем предписывалось всем местным властям оказывать ему всякую помощь и исполнять его требования. Наслышавшись о шаманах, он желал бы видеть хотя одного, но совестился обеспокоить меня, призвавши его в мою юрту. Я просил его распоряжаться моей юртой как бы собственной. Случай видеть шамана представился очень легко: новый комиссар, заменивший Михайлова, в угождение Дуэ велел привести в Вилюйск знаменитого в округе чудесника. Надо заметить, что появление шамана в Вилюйске считалось небывалым происшествием, потому что им строго воспрещено показываться там, где есть церковь.
Его сопровождала толпа нескольких десятков якутов, оберегающих его от всякой беды. Вечером впустили его в мою юрту и с ним несколько якутов. Он сел на пол, поджавши ноги, и надел на себя род тюники, сплетенной из сыромятных ремней и обвешанной разными побрякушками, которые при всяком его движении трещали и звенели. Тюника эта, с узкими рукавами, в обтяжку, плотно облегала к телу, так что он ничего не мог скрыть под нею. Длинную косу свою он распустил вдоль плеч и, ударяя палкой в большие бубны, стал вызывать разных духов, приставленных кто к воздуху, кто к водам, кто к лесам (казак Жирков, говоривший по-якутски, объяснял нам все, что сказывал шаман), потом принялся он стонать и жаловаться, что медведь грызет его внутренности. Не переставая колотить в бубны, усиливая и учащая удары, он стал метаться во все стороны, а по мере усиливавшегося страдания голова его с поднятыми вверх волосами начала кружить над шеею с возраставшею быстротою, доводившею его до какого-то исступления. Потом, как бы вследствие невыносимой боли, он поднялся и стал ходить по юрте, жалобно стеня. Вдруг показалась выступающая у него изо рта настоящая мохнатая медвежья лапа, которая сжималась, будто придавливала что-то когтями, и, наконец, исчезла из глаз мгновенно. Широкая эта лапа, чтобы выйти наружу, до безобразия растягивала ему рот. Тем и кончилось представление. Появление изо рта этой движущейся лапы и быстрое ее исчезновение ничем не могли мы объяснить и, не разделяя мнения тех, которые приписывают этого рода явления присутствию злого духа, мы должны были признать в этом шамане искуснейшего из фокусников.
Упоминая о моих зимних прогулках, я забыл рассказать о случившемся раз со мною. Шагах в тридцати от меня завидел я якута, не двигавшегося с места, но указывавшего мне рукою на поставленный на дороге берестовый бурак, по-сибирскому туяк. Я никак не мог догадаться, чего хочет от меня якут с обращенной ко мне мимикой. Немало удивился я и пожалел о бедном якуте, когда узнал потом, что он одержим проказой и что, не смея даже приближаться к людям, в почтительном расстоянии от них умаливает их покормить его. И всякий по усердию своему и по достатку спускает в этот туяк кто молоко, кто похлебку, кто кашицу пли рыбу, а кто и черный хлеб, составляющий там предмет роскоши. Тяжело, грустно подумать об отчаянном положении подобного отверженца из общества людей и невольно укоришь себя в том, что жалуешься на судьбу свою, забывая о многих бездольных горемыках. Появление проказы между якутами объясняется всеми условиями их быта: и климат, и нищета, и отсутствие всяких гигиенических понятий способствуют к развитию накожных болезней, превращающихся в этот страшный недуг при более слабом организме. Они не знают ни белья, ни бани, и шуба их прикасается к голому телу. Я узнал, что не один, а несколько человек страдают проказой и прозябают скученные в одной юрте[68].
Жирков, как было сказано выше, держал корову мою у себя в юрте, но в случае перевода его по службе куда-либо в другое место корова моя лишилась бы приюта; во избежание чего я придумал запастись другой юртой, в которой поместилось бы якутское семейство с обязательством ухода за скотиной и содержания ее в той же юрте, как вообще у тех из них, у которых есть домашний скот. Начал я строить другую юрту. Работа подвигалась медленно, так что по истечении нескольких дней я узнал, что и ямы для постановки столбов не выкопаны. Вздумалось сходить посмотреть, чем занимаются мои землекопы, и я убедился, что они нисколько не виноваты в замедлении постройки. Земля оттаивает летом лишь на несколько вершков, глубже того грунт никогда не отмерзает, так что им приходилось киркою и топором откалывать землю, уподобившуюся камню. По случаю этой постройки я неожиданно наткнулся на редкую находку. Якуты, копавшие землю для постановки столбов, отрыли челюсть мамонтовой телушки, как они выражались, величиною по крайней мере в полтора аршина. Мне
