29.IV.1906>
Дорогой Михаил Алексеевич!
Только что получил известие от Сомова, с просьбою Вам его передать, что Hafiz-Schenke у Ивановых откладывается с субботы на ближайший вторник[515]. В среду я к Ивановым не попал, а потому и за Вами не мог зайти, о чем жестоко скорбел[516]. Надеюсь, вы согласитесь, чтобы я зашел за Вами во вторник; если не удастся увидеться раньше, — зайду и, в крайнем случае, прибегну к силе, т. е. в том случае, если Вы найдете нужным сопротивляться. Ваше присутствие прямо необходимо[517]. Дружески жму Вашу руку.
Ваш В. Нувель. 11 НУВЕЛЬ — КУЗМИНУ
Среда <10 мая 1906;
открытка с почтовым штемпелем
11.V.1906>
Не забудьте, мой милый и драгоценнейший Михаил Алексеевич, что я жду Вас завтра вечером, если возможно, — не позже 9-ти.
Весь Ваш
В. Нувель[518]. 12 КУЗМИН — НУВЕЛЮ Дорогой Вальтер Федорович,
как жалко, что понедельник расстроился[519], тем более, что если не в среду (на которую у меня уже есть билет, что, впрочем, по опыту знаю, ни к чему не обязывает), то в самом начале 20-х чисел я уеду[520]. Я так огорчен и этим, и нездоровьем драгоценного Вячеслава Ив<ановича>, что даже впал в тоску. Когда мы все увидимся? Я хочу с Вами посоветоваться. Брюсов на днях писал Верховскому, что мои вещи будут напечатаны в июльской или, самое позднее, в августовской книжке[521]. Теперь мне присылают из «Весов» желание присоединить одно стихотворение с музыкой для «Весов», чтобы воспроизвести факсимиле фототипией. Просят ответ[522]. Если это все, что выйдет из планов Феофилактова, то это очень грустно; или это помимо[523]? Можно ли в официальном ответе (писал мне секретарь «В<есов>» Ликиардопуло) говорить об предполагаемом издании нот как о вещи решенной[524]? Если помещать не из тех, что выбраны, то какое? из первой серии нельзя, т. к. слова не посланы для печати. Как бы нам скоро увидеться?
Если кого увидите, передайте мой сердечный привет.
Весь Ваш
Михаил Кузмин. 14 мая 1906. Воскресение[525].
Эта отсрочка Гафиза прямо для Ваших ужасных штанов!
13 КУЗМИН — НУВЕЛЮ Милый Вальтер Федорович,
мне бы не хотелось, чтобы Вы даже в шутку подумали, что я не желаю вас без К.А.[526]; Вы же знаете, какая это неправда. Я вас обоих одинаково люблю, хотя à force d’en parler и может выйти иначе. И я Вас непременно жду в пятницу; только я буду совершенно один (даже без Сережи[527], уезжающего в Петергоф); если Вы боитесь скуки, я мог бы позвать Каратыгина, что ли?
Ваш
Михаил Кузмин. 17 мая 1906. 14 НУВЕЛЬ — КУЗМИНУ
Среда <17 мая 1906>
Я верю Вам, дорогой Михаил Алексеевич, и, разумеется, только шутил или, скорее, кокетничал. Но я не понимаю, на что Вам нужен Каратыгин. Вяч<еслав> Гавр<илович> премилый человек, но в данном случае эта combinaison à trois, признаюсь, не особенно меня прельщает. Отчего Вы прибегаете к угрозе, говоря, что «à force d’en parler может выйти иначе»? И потом, что значит «иначе»? Ведь Вы знаете, мне не может быть скучно с Вами и, мне кажется, Вы придумали Каратыгина, чтобы Вам не скучать со мною. Надеюсь, Вы на деле опровергнете эту последнюю инсинуацию[528].
Ваш
В. Нувель.
Не лучше ли, si Vous у tenez, позвать Гришу[529]?
15 НУВЕЛЬ — КУЗМИНУ
Среда <5 июля 1906>
Дорогой Михаил Алексеевич,
Как жаль, что Вы не были вчера ни у меня, ни у Нурока![530]
Завтра собираюсь к Ивановым. Хочу зайти за Вами около 4-х часов, чтобы идти к ним вместе[531]. Надо будет сговориться, какую сказку им рассказать про последний вечер в «Славянке»[532]. Очень надеюсь, что Вы будете дома, в противном случае прошу оставить записку с указанием, когда я мог бы Вас застать.
Ваш
В. Нувель. 16 КУЗМИН — НУВЕЛЮ
18 июля 1906.
Милый Вальтер Федорович,
вот исполнено некогда высказываемое Вами желание видеть меня в Васильсурске[533]. Но если бы Вы видели меня, чувствовали себя на моем месте, Вы бы удивились жестокости Ваших желаний. Что я могу здесь сделать, что написать? Если Вы меня любите, пишите мне чаще, хотя лучше всего было бы, если бы как можно скорее не стало надобности этого делать. Напишите мне нежные вести о Ваших свиданьях, о pays du tendre[534], о друзьях, о Павлике[535]. Видите ли Вы его? грустен ли он? весел ли? или как апрельский день? побледнел ли или все так же персиков? вспоминает ли обо мне? где бывает? с кем? какие у него новые галстухи? не видеть всего, его милых глаз, круглых плеч! какое тут писанье!? Что я Вам могу рассказать? что есть на свете, что не было бы далеко от меня?
Кланяюсь друзьям: Иванову, Баксту и милому Сомову. Напишите мне. Целую Вас. Адрес: Васильсурск Нижегородской губ., дом Юшковой.
Мих. Кузмин. 17 НУВЕЛЬ — КУЗМИНУ
22/VII.1906.
Антиной[536] дорогой!
Как я был рад, получив Ваше письмо, но увы! такое грустное и с намеком на упрек, будто всему виною я. Чем утешить Вас? Известиями о Павлике? Вот они. Простившись с Вами, я отправился на rendez-vous (не особенно меня удовлетворившее), а оттуда в Pays du Tendre, где должен был быть Павлик. (В данном случае вышло à rebours: voyage des pays chauds au pays du Tendre). Павлик был грустен. На мой вопрос, кто ему больше нравится из нас, он отвечал — Мих<аил> Алекс<еевич>! Затем видел Павлика в прошлую субботу в Тавриде с Костей Сомовым. В этот день я опять совершил путешествие à rebours, т. к. приехал в pays du Tendre после свидания с Вячеславом[537]. Наконец, в последний раз видел его в четверг, третьего дня, опять там же. Он удивлялся, что не получал еще писем от Вас, и сказал, что, не имея известий, написал Вам первый.
Он показался мне слегка похудевшим в лице, но все таким же свежим, как прежде. Много говорили о Вас. Он сказал, между прочим, что Вы способны любить, а я — нет, что, пожалуй, верно, по крайней мере сейчас.
Два дня провели у Коровиных[538] на даче. Было мило, но утомительно. К концу совсем обалдели. Иванову прочитал свой дневник (с пропусками, конечно[539]). Он остался очень доволен. Вчерашний вечер опять провели у него[540]. Вспоминали Вас. Вяч<еслав> уверяет, что последние дни перед Вашим отъездом он чувствовал к Вам прямо какую-то влюбленность[541]. Сегодня обедаю с Костей и Бакстом у Коровиной. C’est sa fête[542].
Не тоскуйте, мой милый друг. Ведь Вы фаталист. Так примите настоящее за неизбежное. Возможно, что ценою этого испытания Вам дана будет новая радость. Мне кажется, Павлик к Вам серьезно привязался, и когда Вы снова вернетесь, радость будет еще живее после долгой разлуки.
Иванов в письме к Рябушинскому горячо рекомендует Вашу Александрийскую повесть[543]. Где она? Нельзя ли мне ее получить, чтобы отправить в «Руно»?
Передайте Сереже[544], что римский Император ему кланяется и скоро назначит центурионом в Рим[545].
Пишите чаще.
Душевно Ваш
В. Нувель. 18 КУЗМИН — НУВЕЛЮ
25 июля 1906.
Милый Вальтер Федорович.
В моей ссылке Ваше письмо с известиями о Павлике было настоящим праздником, хотя я и ранее имел некоторые сведения о Вас и о милом Сомове из письма самого Павлика. Каждая строчка Вашего письма — стрела мне в сердце: «А я — не с ними!» Но пишите мне еще и еще, я буду читать, как и первое письмо, десятки раз, приманиваемый этими мелкими бисерными строчками, где мелькает, гуляя, волнуя самыми очертаниями букв, милое имя. Как я благодарен всем моим друзьям, которые сделали эту весну и лето так незаслуженно, так неожиданно прекрасными и солнечными. Вы, конечно, — первый и более близкий, если не более влюбляющий из друзей. И теперь эти письма, далекие лучи того рая, утешают меня перед, увы! неизбежною бедою, которою грозит мне осень. Это не enfantillage, это — не шантаж, не запугиванье: до этого ли мне!? Только бы на время, недели две, ну, полторы прожить с Вами со всеми по-прежнему. Неужели все устроится еще раз, и еще раз я не окажусь обреченным? Я ничего не пишу, кроме еле-еле дневника и двух стихотворений, которые переписываю Вам[546]. Сообщите их Сомову и Вяч<еславу> Ив<ановичу>. «Елевсиппа»[547] посылаю завтра; я думаю, возможно послать не переписывая. Ваше письмо меня подбодрило, т. к. здесь в одиночестве все мне представляется более безвыходным и фатальным, а Вы пишете так, будто все благополучно.
