— Вы ведь видели, что ассей порезан. Почему не остались в поселке?
— Лера почему-то возомнила, что мы с ней пара… Я не мог остаться, у девочки были… вполне конкретные намерения.
— О н а тебя д о м о г а л а с ь??! — с преувеличенной серьёзностью спросил Клаус.
— Нет, но… Клаус, это не смешно, она же ребенок!
Барбоза попытался сдержаться, в результате чего мы услышали тихое, но отчётливое хрюканье. А мне… приходилось терпеть молча, ведь Петров стал красным и сердитым. Не везет ученому… И ведь это он ещё не знает про матримониальные планы Анастази… Кстати, надо предупредить. После моего краткого рассказа Клаус хохотал в голос.
— Са-шас, ты просто нарасхват! — выговорил он наконец, смахнув выступившие от смеха слёзы.
— Маша, вы это серьезно или разыгрываете? — Петров был удивлен.
— Вполне серьезно, — заверила я. — Обещала ей не препятствовать, но поскольку я — не ваша дочь, вы можете делать всё, что угодно. Даже сказать, что выбили из меня правду.
— Их надо столкнуть лбами, Лерку и эту… Анастейшу, — продолжал веселиться Клаус. — Пусть поборются за благосклонность нашего биологического секс-символа!
— Клаус, это недостойно, — пристыдил его Петров.
— И не получится, — добавила я. — Анастази выдвинула такое условие взамен того, что будет возиться с Лерой на Земле.
— Ну, безопасница, ты повеселила, — никак не мог успокоиться Клаус. — Может, мне к вашей красуле подкатить?
— Клаус! Прекрати немедленно!
— Ладно, ладно, — примирительно ответил секретчик. — Значит, всё обговорили, можно возвращаться. Да, дорогие мои… Вы бы как-то попроще друг с другом… Странно, когда отец обращается к дочери на "вы". Изобразите мне идиллию!
Вот прямо сейчас? Ну, ладно…
— Папа… Я скучала.
— И я, дочка…
— Вот, уже лучше, — порадовался за нас Клаус. — Но на людях… лучше без нежностей, не поверят.
Мы вернулись в гьер, когда последние лучи Ассына исчезли за горизонтом.
Клаус ничего не рассказал мне про Андерсена, и я собиралась напроситься к нему на ночь. Ведь Кир теперь не придёт… А Петров был слишком измучен, чтобы ещё и успокаивать меня после кошмаров. Пусть набирается сил.
— Знаете, — сказала я, пожелав ему спокойной ночи, — Маша вас очень любит. Она так переживает, что вы тут, а она… на Земле.
— Я тоже, — ответил биолог. — Я тоже.
Клаус отнёсся ко мне с состраданием.
— Ладно, безопасница, ты сегодня выдержала испытание занудством. За это тебе конфетка.
Вытащил из сумки и протянул мне какой-то шарик в яркой обёртке, но, видя разочарование на моём лице, продолжил: — Жив — здоров твой муж. Здоров так даже чересчур, — он демонстративно потёр нижнюю челюсть.
Я взяла у него шарик, машинально развернула и сунула в рот. Что-то отдалённо напоминающее космофлотовские "посадочные" леденцы, но с мягкой начинкой…
— Но так ступил с твоей запиской… — продолжил Клаус. — Представляешь, выбросил! В контейнер неорганических отходов!
Ну выбросил, ну в неорганику… Так разве ж бумага — органическая? Клаус взглянул на меня, как на умственно отсталую, только что опять блондинкой не назвал. Оказалось, что бумага — это производное древесины, то есть, самая органическая органика.
— В прошлом люди даже ели бумагу, чтоб такие записки уничтожить, — вещал он. — Да я пошёл к контейнеру, вытряхнул оттуда все клочки, собрал их… А если б это был не я?!
— Но… клочки были такие мелкие…
— О, смотрю, день был для тебя слишком тяжёлый. Давай-ка ложись.
— Но я не хочу спать!
— А я не хочу слушать твою белиберду. Спать, безопасница.
Я помню, что пыталась ещё что-то сказать… Но Клаус, не особо заботясь о моём удобстве, мягко толкнул на не разобранную постель. Засыпала я уже в полете, и последней мыслью было — что-то не так с посадочной конфетой…
Зато проснулась вовремя, ночью кошмары не мучили, а отдохнуть не помешало даже то, что спала я одетой. Клауса в гьере не было, и я решила потихоньку пробраться на половину Петрова за своей одеждой, полотенцем и… что уж там — парой упаковок смеси номер два.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Возвращаясь после вылазки (биолог ещё крепко спал), у входа столкнулась с Барбозой и испытала эстетический шок. Мой напарник счастливо улыбался, всклокоченные волосы торчали в разные стороны, на смуглой коже плеч и груди сверкали капли воды, да и всё, что ниже пояса, рельефно обрисовывали мокрые плавки. Ещё он был босой, и, передвигаясь, оставлял за собой влажные следы.
— О, Петрова, молодец — пожрать принесла, — эти слова он умудрился промурлыкать на мотив популярного хита.
— Доброе утро, — отмерла я. — А… где ты был?
— Купался, водичка в канале чудесная!
Я автоматически развела смесь — ему и себе, поставила на стол, а сама размышляла — почему мне ни разу не пришла в голову мысль искупаться в канале? Ведь это же так просто… И, судя по довольному Клаусу, чрезвычайно приятно!
Видимо, виной всему стереотипы. На Земле искупаться в открытом водоёме — не важно, с солёной водой или с пресной — мог лишь человек, решивший свести счеты с жизнью. Плавали мы в закрытых бассейнах, причём цены на абонемент были заоблачными даже для сотрудников УВБЗ. Единственным местом, где люди купались, загорали и валялись на песке, был Ксилон…
А здесь… Надо обязательно попробовать!
— Вот-вот, Петрова, попробуй, — согласно кивнул уже одевшийся и сухой Барбоза. — Иначе потом всю жизнь будешь жалеть. Возили меня на ваш Ксилон. Куда ему до Барилоче… В моё время, — поправился он.
Потому как я уже открыла рот, чтобы рассказать, какую свалку сотворили наши сограждане в области Барилоче во времени настоящем… Сразу возник другой вопрос:
— Ты там жил?
— Я же говорил, что жил в деревне. А Сан-Карлос-де-Барилоче и в те времена был большим курортным городом. Озёра, водопады… много-много воды… Горы… Шоколад… Но да, всё это было Аргентиной, и я там жил.
Сейчас область Барилоче потихоньку очищают от шлаков и выбросов урановых рудников, Правительство выделило огромные средства на несколько опреснительных установок… Кажется, я начинаю понимать, почему…
— Шоколад?
— Да, настоящий шоколад… Не этот ваш, синтетический… До сих пор помню его вкус… Да, неудачно я про шоколад начал, — заметил он, скосив глаза на контейнер с белковой смесью.
Тут и я кое-что вспомнила:
— А что за конфету ты вчера дал?
— Да ладно, не обижайся, это тебе персональное лекарство сделали — чтоб спала хорошо и восстанавливалась поскорее.
А-а… Ну да, Маша ведь должна быть во всех медицинских базах — и в академической, и в секретной, и в космофлотовской. Поэтому Юджину и не составило особого труда прямо на борту изготовить индивидуальный препарат конкретно под ДНК тела, в котором сейчас находилась я.
— И какие ещё свойства у этой конфетки?
— Петрова, спроси чего полегче. Говорил же — не медик я.
Действительно. Спрошу вечером у Юджина.
— Что это ты меня Петровой стал звать?
— Ну… Безопасницей теперь тебя звать… неправильно. Умерла, так умерла.
Влез в нашу базу?!
— Да и при живом-то отце… Как иначе? Машутка? Или, может, Марри? — он голосом выделил грассирующее "р". — Нет. Петрова ты. Привыкай.
Та-ак. А это интересно. Бьорг тоже, помнится, предлагал мне оставить эту фамилию.
— Общался со своим начальством?
— С начальством? Не порть настроение в такое славное утро, — возмутился Клаус. — Так, пошуршал по-тихому…
— Ну? И что нашуршал?
Ой, кажется, я начала понимать и даже говорить, как он…
— Состряпали тебе новую биографию, новую внешность, новое имя. Приказ о зачислении капитана Петровой Марии Александровны в Особый отдел УВБЗ готов, но не подписан… Так же, как и приказ о твоём зачислении в Отдел инопланетных разработок Секретной службы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ей-ё… Значит, я была права, на самом деле заказчик моего "убийства" не представляет собой никакой угрозы…
— Ну-ну, не куксись. Тебя там немножечко подрихтовали, честно, без радикальных изменений.
