Гарпии.
— Мне нужна парочка химер. — Царица чудовищ усмехнулась, безошибочно разгадав мысли Пандоры. — Да, мои монстры умеют сражаться. Я натаскивала их, но и долгие годы среди людей, полных презрения, отвращения и ненависти, закалили их словно сталь. Но своих детей на произвол судьбы, как Ехидна и Тифон, я не брошу. Да и они среди армий Эфира — лишь капля в море. Море, которое благодаря тебе, дорогая Пандора, может наконец обмелеть. Или и вовсе иссохнуть.
Медея ласково погладила гарпий по волосам, легонько шлепнула по плечу. Полуженщины-полуптицы взмыли в воздух и, одна за другой, вылетели из дворца. Все это время они прятались в тенях, в которых неизменно тонула обитель царицы чудовищ, и Пандора похолодела, поняв, как же их много. Сколько еще ее славных монструозных деток, не желающих выходить на свет, припрятала Медея?
— Пока мы ждем, поколдуем немного над твоим даром. Нити той силы, что сокрыта в тебе, тянутся в разные стороны. Ты можешь призвать атэморус прямо сюда — ворот и преград для них не существует, толща земли для них — вода. Но ваша связь ослабла за долгие века твоего бездействия. Сила, что может пронзать плоть, словно острие копья, затупилась, размякла. Затачивать ее раз за разом, час за часом, день за днем — вот, что тебе предстоит.
Пандору больше не ужасали слова о ее связи с атэморус. Такова другая сторона ее души. Ее темная половина.
Свет ей сейчас ничем не поможет, а вот эта призрачная, эфемерная тьма…
Она вспомнила вдруг о нитях Ариадны, что пронизывали всю Алую Элладу. Ее же нитями служили шрамы, оставленные там, где сквозь нее прошли полчища атэморус. Пандора попыталась заглянуть внутрь собственной души, чтобы почувствовать себя пронзенной этими нитями. Заглянула, и вновь задохнулась от таящейся внутри нее тьмы. Нет, не тьма это… лишь страх неизвестности.
— Ты снова отступаешь. Снова превращаешься в испуганную маленькую девочку, которая не хочет действовать.
— Что мне делать? — сдавленно прошептала Пандора, не открывая глаза. — Как мне это перебороть?
— Прими свой дар, как приняла свое имя. Прими то, что без них, твоих главных орудий, тебе не победить. И потяни за эти проклятые нити.
Пандора не видела их так отчетливо, как наверняка видела Медея, но чувствовала их в себе. Опутанная ими, казалась себе подвешенной в воздух куклой… Ну уж нет, хватит ей быть куклой, хватит безропотно и безмолвно нести груз вины и слепо покоряться судьбе.
Она сбрасывала с себя шкуру прежней себя, урожденной Деми Ламбракис, словно змея — выползок. Встряхнувшись, перехватила нити, сжала в ладони. Она — не кукла.
Она — кукловод.
Коснуться нити — натянутой как струна пульсирующей жилы, что сочилась тьмой. Корни уходили вглубь ее души, концы терялись в пространстве Алой Эллады, протягиваясь до самого неба. Туда, где блуждал, терзая людей, очередной атэморус.
Пандора обеими руками ухватилась за нить, потянула. Не отпускала до тех пор, пока воздух вокруг нее не заледенел. Открыв глаза, она обнаружила стоящего перед ней духа.
— А теперь уничтожь его!
Она помнила, каково это, пусть и не довела в тот раз начатое до конца. Вдохнула, потянувшись к атэморус всем своим существом. И по каналу, что связывал их двоих, будто пуповина, вобрала в себя тьму, из которой дух был соткан.
В легких, казалось, плескалась не вода, но болотная жижа. Так Деми, страшась тьмы, ощущала ее. Пандора бояться не станет.
Она вдохнула еще глубже, полной грудью, заливая душу тьмой без остатка. Дыру в ее сердце, где когда-то была мама и прежняя, спокойная, пускай и стертая жизнь, заполнила, залатала тьма. Благодаря ей Пандора стала цельной.
Выпрямившись, невидимой рукой — своей силой воли — она схватила духа за горло. Поток темной энергии, вливающийся в нее, стал шире и мощней. Атэморус таял, исчезал, бледнел, словно ледышка у костра, пока не растаял совсем.
Пандора устало рухнула на колени. Тьма поднималась изнутри, заполняя вены. Плескалась в горле, ощущаясь полынной горечью. Казалось, еще немного, еще один глоток этой потусторонеей, колдовской темноты — и белки ее глаз окрасятся черным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Почему эта тьма никуда не уходит? Почему она остается во мне?
Ей больше не хотелось, чтобы энергия, составляющая сущность атэморус, жила в ней. Она — как вино, излюбленный напиток Фоанта. Осушив бокал до дна, чувствуешь эйфорию, когда их становится слишком много — лишь сожаление и тошноту.
Медея, заинтригованная, кружила вокруг нее, вглядываясь в колдовской рисунок, видимый только ей одной.
— И впрямь, не уходит…
Пандора сжала челюсть.
— Я знаю, что не уходит. Я хочу знать, почему?
Медею ее выпад не разозлил — колдунья едва обратила на него внимание.
— Ты — сосуд для этой тьмы. Алой Элладой или высшими силами ты, что и открыла пифос, наречена хранить ее. Оберегать ее от людей.
Времени на размышления гарпии ей не оставили. Вернулись, неся в когтях ослабленных, раненых химер. Сбрасывали их с высоты на пол дворца, что привык видеть в своих стенах чудовищ. Пандора уже не удивлялась абсурдности происходящего.
Для одной из химер с козлиными ногами и уродливым псевдочеловеческим лицом Медея стремительно вылепила из воздуха невидимую клетку… невидимую, но, как оказалось, проницаемую для чар. Шагнула к Пандоре, сжала ее плечо — сильно, до боли.
— Забери себе всю тьму, что отыщешь в химере.
Пандора развернулась к клетке, заглянула в мертвые, пустые глаза порождения Гекаты. Протянула руку, мысленно отыскивая исток той силы, что совсем недавно вливалась в нее. Сейчас найти его оказалось проще — оттого, что в ее крови уже бурлила тьма.
Химера дико, злобно закричала. Оболочка — плоть, которую вылепили из чужой плоти, — сползала с нее, разлеталась в стороны ошметьями. Мерзкое зрелище, но Пандора была к нему готова. То, что таилось под разбивающейся скорлупой, куда страшней. Тьма, что причинила людям столько бед. Живая и голодная тьма.
К ней Пандора и тянулась, превозмогая себя, перебарывая приступ отвращения. Чудилось, что в нос бьет запах болотной гнили, и та же гниль с тиной покрывает ее внутренности изнутри. Подавить ощущения, изменить их она не могла, как ни старалась, но, во всяком случае, ей удалось убедить себя, что… Оно того стоит. Определенно стоит.
Пандора тянула тьму, а так любовно сшитая Гекатой оболочка той лишь мешала. Потому химера и распадалась на куски. Развоплощалась до тех пор, пока от нее не осталась лишь черная дымчатая энергия. Вскоре исчезла и она, оставив на губах Пандоры привкус пепла.
После нескольких сожженных заживо в темном огне химер она отпросилась в Акрополь. Хотела предупредить Ариадну, Доркас и Фоанта (и Никиаса, если эта информация будет ему интересна) о том, что ближайшие несколько дней ей предстоит провести в Тартаре. Не желала, чтобы они волновались, думая, что до нее добрались-таки жаждущие мести эринии во главе с Аллекто, химеры или сам Арес.
Когда Пандора уже была у двери, ее окликнула Медея.
— Знаю, ты думаешь, что твои друзья и тот, кто заставляет твое юное сердце биться чаще, делают тебя сильнее. Разве не этому учат нас книги и аэды? Что лишь тот, кто любим и кто любит, может победить. Но это для других, не для таких, как мы. Для тех, кому тьма придает силы, кого она питает, любовь — к родителям, к друзьям, к возлюбленным — лишь отвлекает, сбивает с курса. И, главное — делает нас уязвимыми, не позволяя полноценно стать теми, кто мы есть, раствориться в силе, отдав ей всю себя без остатка. Но именно обращению к темной стороне своей души я добилась большего величия, чем любая из колдуний… — Медея поморщилась. — Если не о Гекате или Цирцее речь.
— А как же те ужасные вещи, которые о вас говорят? Оно того стоило?
Царица чудовищ хищно улыбнулась
— Но обо мне говорят, не так ли? И будут говорить еще долгое время, когда ветер развеет по Алой Элладе мой прах.
Пандора покачала головой.
— Я не ищу величия.
