Скотт вспомнил, что незадолго до падения в погреб он мог слушать музыку, только если убавлял громкость настолько, что Луиза не могла расслышать ее: иначе музыка, причиняя головную боль, превращалась в грохот, который бил по ушам, как звон посуды, пронзал мозг, как нож.
Внезапный крик или смех Бет воспринимался его слухом как выстрел, и Скотт с перекошенным лицом поспешно затыкал уши.
Брамс. Лежать в подвале пылинкой, ничтожеством и слушать Брамса. Даже в его жизни, такой невероятной, этот момент казался самым причудливым.
Музыка смолкла, и Скотт взглянул вверх, прислушиваясь к приглушенному голосу женщины — своей жены. Ему казалось, что сердце в груди вот-вот остановится. На какой-то миг он вновь ощутил себя частью старого мира, и губы его произнесли имя: «Лу».
21 дюйм
Лето заканчивалось, и девушка-подросток, работавшая в бакалейной лавке на берегу озера, вернулась в школу. Лу, подавшая месяц назад заявление о приеме на работу, заняла ее место.
Когда-то ей представлялось, что, если она получит работу, Скотт присмотрит за Бет. Но теперь стало мучительно ясно: он вообще не мог позаботиться о дочери, поскольку едва доставал до ее груди. Более того, вообще не испытывал желания возиться с девочкой. Поэтому Лу договорилась с соседкой, закончившей среднюю школу, чтобы та сидела с Бет, пока она, Лу, на работе.
— Бог свидетель, у нас не так много денег, чтобы платить ей, — говорила Лу, — но другого выхода нет.
Скотт ничего не ответил жене даже тогда, когда Лу предложила ему днем сидеть в подвале, чтобы не попадаться на глаза няне, поскольку было очевидно, что девушка не примет его за ребенка и, конечно, догадается, кто он на самом деле. Лу, естественно, призналась, что ей больно так говорить. Скотт только пожал хрупкими плечиками и вышел из комнаты.
В первое утро перед работой Лу приготовила для Скотта бутерброды и два термоса — один с кофе, другой с водой. А он сидел за кухонным столом на двух толстых подушках, сжимая в похожих на карандаши пальчиках чашку с дымящимся кофе, и по выражению его лица трудно было понять, слышит ли он, что говорит Лу:
— Этого тебе должно вполне хватить. Возьми с собой книгу и читай. Поспи днем. Это будет совсем не страшно. Я приду домой пораньше.
Скотт разглядывал капельки жира от сливок, плававшие на поверхности кофе. Потом он медленно начал поворачивать чашку, так, чтобы она издала неприятный скрипучий звук, всегда раздражавший Лу.
— Бет, помни, о чем я тебя просила: ни одного слова о папе. Ни единого слова. Ты поняла?
— Да, — кивнула Бет.
— Так о чем я тебя просила? — проверила Лу.
— Чтобы я не говорила ни слова о папе.
— Об уродце, — негромко поправил дочь Скотт.
— Что ты сказал? — переспросила Лу, оборачиваясь к нему.
А он смотрел в чашку. Жена не стала настаивать: с тех пор как они поселились на озере, у Скотта появилась привычка бормотать что-то себе под нос. После завтрака Лу спустилась с ним в погреб, прихватив с собой складной стульчик. Она вытащила свой чемодан из груды, сложенной между баком с топливом и холодильником, и, раскрыв его на полу, положила внутрь подушечки.
— Вот, на этом ты можешь прекрасно поспать.
— Как собака, — проворчал он.
— Что?
Скотт смотрел на нее как разозленная кукла.
— Я думаю, девушка едва ли захочет сюда спускаться, — продолжала Лу. — Правда, от нее может быть много шума. Поэтому все-таки лучше запереть дверь.
— Нет.
— А вдруг она спустится?
— Я не хочу, чтобы ты запирала дверь.
— Но, Скотт, что, если?..
— Я не желаю, чтобы дверь была заперта.
— Хорошо, хорошо. Я оставлю ее открытой. Будем надеяться, девушка не захочет заглядывать сюда.
Скотт молчал.
Лу проверила, все ли у него есть, склонилась над ним, как всегда чмокнула его в лоб, поднялась по ступенькам и прикрыла дверь, а Скотт все стоят и стоял в центре погреба. Он смотрел, как она прошла мимо окна, как ее юбка волновалась на ходу, подчеркивая красоту ног.
И даже когда жена исчезла из виду, Скотт еще долго не отрывал взгляд от окна.
Опустив маленькие ручки, он с застывшим лицом медленно сжимал и разжимал кулачки и казался погруженным в мрачные размышления об относительных ценностях бытия и смерти.
Наконец он сбросил с себя оцепенение, глубоко вздохнул и осмотрелся, а потом поднял руки, как бы сдаваясь, и безвольно уронил их на бедра.
— Потрясающе!
Скотт забрался с книгой на стул, раскрыл ее в том месте, где лежала сделанная из кожи закладка с надписью «Вот здесь я уснул», и начал читать.
Он прочитал одно место дважды, и книга, выскользнув из пальцев, упала ему на колени: он думал о Лу, о том, что уже не сможет обнять ее, потому что едва достанет до ее коленей. Ему не хватает мужественности, понял он, стиснув зубы. Лицо его оставалось неподвижным. Он случайно задел книгу и услышал, как та громко хлопнулась о цементный пол.
Наверху Скотт услышал шаги Лу, направлявшейся к входной двери. Они затихли, а когда раздались снова, Лу уже была не одна: до Скотта донесся голос девушки — чистый, высокий, звонкий и самонадеянный.
Через десять минут Лу вышла. И перед домом несколько раз чихнул и взревел прогреваемый мотор «форда». Затем, несколько минут спустя, машина, постреливая, уехала. Остались только два голоса: соседской девушки Кэтрин и Бет. Он слушал, как то тише, то громче говорила Кэтрин, и ему захотелось узнать, что она говорит и как выглядит.
Размечтавшись, он попробовал представить себе обладательницу неясно доносившегося голоса Ростом пять футов шесть дюймов, с тонкой талией и длинными ногами, с молодой крепкой грудью, остро торчащей под блузкой. Со свежим юным лицом, светло-русыми волосами и белыми зубами. Он словно видел ее легкие, порхающие движения и голубые глаза, блестящие, как ягоды.
Скотт поднял с пола книгу и попробовал читать, но не смог. Перед его глазами мутными ручейками бежали фразы, слова прыгали по странице. Скотт вздохнул и неловко пошевелился на стуле. Созданный в воображении образ девушки возбудил его, и ее тугие груди, как апельсины, рельефно обрисовывались под тонким шелком.
Злобно вздохнув. Скотт прогнал сладкое наваждение. «Нет, только не это», — приказал он себе.
Скотт поджал ноги, обхватил их руками, уперся подбородком в колени и сидел так, похожий на ребенка, ожидающего появления Санта Клауса.
Но прежде чем его фантазия набросила занавес на дерзкую, нахальную девчонку, та успела наполовину стащить блузку. И вновь на его лице появилось напряженное выражение — как у человека, который, тщетно испробовав все средства, погрузился в апатию. Хотя где-то глубоко внутри его, подобно бурлящей во чреве вулкана лаве, кипело желание.
Когда на заднем крыльце хлопнула дверь и голоса Бет и девушки поплыли по двору, в неожиданном возбуждении Скотт соскочил со стула и побежал к груде коробок, лежавших рядом с топливным баком. Там он постоял с минуту, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. И наконец, подавив сильное чувство досады, вскарабкался на эту груду и выглянул в окно, затянутое паутиной.
Горестные морщины разочарования пробежали по его лицу.
Вместо пяти футов шести дюймов — пять футов три дюйма. Вместо изящной талии и стройных ног — узловатые мышцы и жир. А молодая крепкая грудь потерялась в складках длинного грубого свитера. Свежее юное лицо оказалось вульгарным и прыщеватым, светло-русые волосы — грязно-каштановыми. Оставалось слабое напоминание о белых зубах. Ну а движения, да, были «легкими», как у птички, но довольно крупной птички. Цвет глаз он не смог определить.
Наблюдая, как Кэтрин ходит по двору, он видел ее жирные ягодицы, обтянутые потертыми грубыми штанами, и босые ноги, всунутые в парусиновые тапки. Потом прислушался к ее голосу.
— О, да у вас есть погреб, — сказала она.
Скотт увидел, как изменилась в лице дочь, и весь напрягся.
— Да, но он пустой, — торопливо ответила Бет. — Там никто не живет.
Кэтрин, ничего не подозревая, рассмеялась.
— Надо думать, никто, — кивнула она, заглядывая в окно.
Скотт отшатнулся, а потом понял, что она все равно ничего не сможет разглядеть из-за бликов на стеклах. Он наблюдал за ними, пока они не скрылись за углом дома. Потом заметил, как они мелькнули в окне над кучкой мусора и исчезли. Бормоча что-то, Скотт спустился с груды коробок и подошел к стулу. Поставив рядом один из термосов, снова взял книгу. Затем, усевшись, налил в красную пластмассовую чашечку дымящегося кофе и сидел так, раскрыв на коленях книгу, не глядя в нее и медленно прихлебывая обжигающий напиток.
«Интересно, сколько ей лет?» — думал он.
Скотт резко вздрогнул, ресницы его задрожали, и глаза открылись.
Кто-то поднимал дверь погреба.
