— Что ты советуешь?
— Если не можешь управиться с такой махиной, значит, надо ее разделить. Так было при отце.
— Но ведь ты сам говорил, что та система менее эффективна.
— Но ведь ты сама говорила, что не можешь с ней справиться, — передразнил я ее. — Разве будет лучше, если семейное предприятие потерпит крах? Да, мы станем одной из корпораций, которая будет расти средними темпами. И что с того? Я сделал неплохой задел. Даже сейчас, если мы распродадим все наши производственные активы, вырученных денег хватит семи поколениям Юсуповых на такую же расточительную жизнь, которую мы ведем сейчас. А ведь будет еще и прибыль, и капитализация. Не переживай, ты справишься с ролью главы семейства. И даже время на светскую жизнь останется. Управлять разделенной компанией проще. Грамотные управленцы есть.
— Но, Шура, разделять корпорацию, это же так сложно!
— Не просто. Но проект я уже подготовил. Он лежит в сейфе в моем кабинете. Я прикажу принести его тебе.
— Господи, когда ты успел?
— Я начал его готовить, как только вернулся сюда из Гатчины и увидел, как мучается моя сестренка. Там и проект новой структуры корпорации, и рекомендации по составу советов директоров. Есть кое-какие заметки и о перспективах некоторых отраслей. Скажем, из нефтяного бизнеса, в течение ближайших десяти лет, я бы рекомендовал выходить.
— Невероятно! Мне казалось, что ты полностью поглощен государственными делами.
— Когда по-настоящему надо, можно успеть все, — я поцеловал ее в надушенный тончайшим парфюмом лобик. — Не оставлю же я свою сестренку в беде.
— Но ты поможешь мне в деле раздела корпорации?
— Я бы с радостью, но боюсь, что мне не дадут.
— Государственные дела?
— Возможно. У меня есть чувство, что вскоре все снова переменится.
— Ах, это твое чувство!
— Оно меня никогда не подводило.
— Но оно всегда говорит такие неприятные вещи.
— Увы, эти вещи вряд ли оставили бы нас в покое, если бы мы о них не знали. Прости, сестренка, мне надо идти. Хочу еще поговорить с женой перед выездом на заседание Государственного совета.
Юля гуляла в оранжерее. Я давно заметил, что это ее самое любимое место во дворце, а после того как мы узнали о ее беременности, она ежедневно проводила здесь целые часы.
— Здравствуй, дорогая, — я нежно обнял ее.
— Доброе утро, любимый, — она старалась спрятать от меня покрасневшие глаза.
— Опять плакала?
— Нет, просто не выспалась.
— Я ли не замечу слез в твоих глазах? Что случилось? Опять что-то выдумала?
— Наверное, — она опустилась на стоящую рядом скамейку. — Мы, беременные, такие мнительные.
— Ну так расскажи, что на этот раз.
Она немного помолчала.
— Мне показалось... что я больше не нужна тебе.
— С чего ты взяла?
— Ты все время занят делами...
— Но я дал слово государю, и ты знаешь, что это скоро кончится. Разве мы мало бываем вместе? Разве ты чувствуешь себя одиноко? Смотри, сегодня наконец прилетает труппа из «Комеди Франсез». Они дадут спектакль в нашем театре, специально для тебя. Ты ведь любишь французские постановки.
— Да, спасибо. Ты действительно делаешь для меня все что можешь. Но я-то не о том. Ты уходишь, совсем уходишь: от дел, от мира... Мне кажется, единственное, что тебя держит здесь, это твое слово, данное императору, и наш будущий ребенок. Но кризис скоро закончится, и ты получишь свою отставку. А ребенок... Знаешь, я не хочу, чтобы он держал тебя здесь.
— Да что ж ты такое говоришь?! — я даже почувствовал легкую обиду. — Что значит «держал»? Ты же знаешь, я люблю и тебя, и нашего малыша.
— Знаешь, — эхом откликнулась Юля, — когда я впервые увидела тебя, то почему-то сразу подумала, что ты существо из другого мира. Только тогда мне казалось, что это из-за нашего неравенства: ты — аристократ, миллиардер... Но потом, когда ты ввел меня в свое общество, я поняла, что ты и там чужой. Мне сперва подумалось, что тебя просто не увлекает высший свет, знаешь, бывает так: родится у царя художник, — а потом я увидела, как ты тасуешь миллиарды, сокрушаешь государства, видишь людей насквозь и забавляешься этим... И твои видения там, в Гатчине... Ты из другого мира, Саша, ты играешь там, где мы живем. А там, где живешь ты сам... Для нас это непостижимо. Ты принимаешь наши правила, но ведь это обман, и ты это знаешь. Скоро ты убедишься в этом окончательно, и тогда... Я слишком земная женщина, чтобы идти за тобой. Я не смогу. Но я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня здесь.
Я заметил, что по ее спокойному и печальному лицу катятся слезы. Она сидела передо мной прямая и строгая, глядя куда-то мимо меня. Мне показалось, что весь мир вокруг меня рушится в одночасье.
— Что же ты такое говоришь, Юлечка, — шептал я, покрывая поцелуями ее хрупкие, такие безжизненные сейчас руки. — Неужели ты не видишь, что я люблю тебя? Неужели не видишь, что ты и наш будущий ребенок — единственные, кто по-настоящему дорог...
— Молчи, — она закрыла мне рот ладонью, а потом поцеловала в губы. — Ты обманываешь себя. Ты очень хочешь привязаться к этому миру и решил сделать меня своим якорем. Ты придумал меня такой, какой я никогда не была, и со временем ты это поймешь. Я очень люблю тебя, Сашенька. Но я не могу не видеть, кто ты. Я тебе не ровня. Если ты когда-нибудь еще будешь в беде, я снова приду на помощь. Но я не могу быть твоей спутницей.
— Что ты навыдумывала?! — я с силой прижал ее к себе. — Успокойся. Ничего этого нет. Я люблю тебя. Я бросил корпорацию. Скоро я уйду в отставку, и мы поселимся где-нибудь в укромном уголке. Хочешь на Таити, а хочешь под Самарой. Будем жить скромно и счастливо. Будем обычной семьей. Будем растить детей. Неужели ты этого не хочешь?
— Хочу, — всхлипнула она. — Но этого не будет. Неужели ты не видишь? Ты не для этого здесь.
— Ну вот, — притворно разозлился я. — Ну что за бредни? Все будет хорошо. Перестань плакать. У тебя просто мнительность. Для беременных это обычное дело. Пройдет. Ну же, успокойся...
— Прошу прощения, ваша светлость, — откашлялся рядом с нами мой новый секретарь Николай, — но государь император...
— Звонит? — обернулся я к нему. — Принеси трубку.
— Нет, они прибыли только что сюда.
— Что? Где?!
— Просили известить вас. А сами пока велели провести их в ту комнату... которая в подвале...
Спускаясь по узкой деревянной лестнице в ту самую комнату, я подумал, что много лет назад по ней, должно быть, вот так же спускался мой дед. Тогда убийство не изменило ничего. Впрочем, тогда все было по-другому. Если тогда был убит всего лишь человек, под видом пророчеств говоривший нечто неприятное для тогдашней аристократии, то теперь мы не только смели вознамерившегося повредить нашему могуществу манипулятора, но и начали достаточно глубинные преобразования внутри страны и в международных отношениях. Предотвратит ли это катастрофу? Вот в чем вопрос.
Когда я вошел в комнату, государь стоял спиной ко мне и разглядывал каминное распятие. При моем появлении он даже не обернулся.
— Второй раз вы в моем доме и снова приходите в эту комнату, — заметил я, подходя к нему.
— Да, — задумчиво произнес он. — Почему-то притягивает. Возможно, грехи предков не отпускают.
Мы пожали друг другу руки.
— Я прикажу сделать здесь ремонт, — заявил я. — Будет... Ну хотя бы салон для дегустации вин. А это барахло все к черту. Распродадим на благотворительном аукционе. Незачем тащить за собой тени прошлого.
— А если совесть вопиет? Не зря же ваш дед сохранил эту комнату в неприкосновенности. Не зря ваш отец не тронул здесь ничего.
— Если согрешил — покайся и не делай впредь. У человека на земле дальний и тяжкий путь, незачем тащить на себе все беды мира. Этот счет я закрыл. Что было, то прошло.
— Вы считаете, что тем, что мы убили нового лжепророка, мы расплатились за былую кровь?
— Нет, ваше величество. Лжепророк приговорил себя сам, как только стал лжепророком и стал нести хаос в этот мир. Мы с вами сделали большее. Мы оттолкнули эту страну от пропасти. Не дали ей коснеть в самодовольстве. Мы дали ей возможность развиваться свободно. Мы начали реформы, а не бросились уничтожать тех, кто требовал перемен. Мы не повторили ошибки наших предков: начали менять себя, а не стали бороться с теми, кто указал нам на наши слабости. Раз так, счет закрыт. Можно забыть и идти дальше. Вы последний, кто видит эту комнату в таком виде. Завтра здесь все изменится.
— Не слишком ли вы переоцениваете начатые нами реформы, князь? Вы ведь сами говорите, что мы лишь в начале пути.
— Поверьте, нет. Начало положено, дан исходный импульс. Если страна готова, надо только это. Все остальное зависит от того, как поведет себя каждый ее гражданин. Если все возьмутся за дело, десять тысяч лет процветания России не будут пределом. Поверьте, ваше величество. Я видел это. Впрочем, никто не говорит, что впереди не будет новых волнений и тревог.
