– Да ладно! – Я глупо вытаращила глаза. – И что, находятся те, кто платит?!
– Конечно! – Света укоризненно покачала головой. – Еще как находятся. Особенно если с просьбой поучаствовать к ним обращается министр по отрасли. Если предприятие транспортное – значит, министр транспорта, если телекоммуникационное – значит, министр связи, и так далее. Вот для этого-то нам и нужны встречи с политиками: чтобы получить рекомендательные письма. А все эти глупые интервью – только прикрытие. Ясно?
– Ясно. – Я опустила голову. Меньше всего после услышанного мне хотелось здесь работать. – А тебя не смущает, что мы обманываем своих?
– Слушай. – Света посмотрела так, словно стремилась прожечь во мне взглядом дырку, – во-первых, ты ничего не знаешь, во-вторых, увидишь этих самых «своих» – сказанула, тоже мне – и поймешь, что они не имеют с нами ничего общего. Для них такие деньги вообще ничего не значат.
– Не может быть! – Я снова искренне удивилась.
– И откуда только ты такая на мою голову свалилась? – Света устало вздохнула. – С Луны, что ли?
– Нет, – ответила я на автомате, – из Казани.
– А-а-а, ну это все объясняет! – Светочка уже открыто издевалась. – Ладно, не дуйся, – смягчилась вдруг она, – поживешь в Москве месяц-другой, сама все увидишь.
– Да зачем оно мне нужно?!
– А по-другому не получится, можешь мне поверить! Тем более с нашей-то работой. – Она отвернулась от меня и уткнулась носом в монитор. – Возьми вон. – Она кивнула головой, указывая на край стола, – полистай пока справочник. Может, чего умного найдешь.
Я полистала. Минут десять. А потом к нам с широчайшей улыбкой на устах подплыла очаровательная Уэнди, обняла обеих сразу за плечи – я еле сдержалась, чтобы не дернуться, – и напомнила, что мой первый рабочий день начинается завтра. В девять тридцать. А сейчас я могу идти. Распрощавшись с каждым из присутствующих отдельно, я изобразила на лице жалкое подобие великолепной улыбки Уэнди и отправилась восвояси. Наглаживать «диссертационный» костюм, начищать единственные ботинки и заранее мучиться угрызениями совести перед будущими жертвами нашего коварства – ведущими российскими бизнесменами.
Только выйдя из квартиры на лестничную клетку, я вдруг сообразила, что сегодня – первый раз за последние два с лишним года – я ни разу не подумала об Артеме в течение – я взглянула на дисплей мобильного телефона – целых пяти часов! А если учесть, что он и ночью мне, кажется, не снился, получится целых тринадцать. Вот это было воистину неожиданное и – чего греха таить – полезное открытие. Пора уже было избавляться от этой позорной зависимости. Только сейчас я поняла, что смертельно устала от попыток всегда и во всем ему угодить, от роли старательной наложницы: покорной, подчиняющейся малейшим изменениям в настроении господина. Раньше мне казалось, что я обязана сделать все, чтобы сохранить наши отношения, поступать так, чтобы Артему было легко меня любить. А он даже и не замечал, с каким трудом мне все это удается. Какие ухищрения я предпринимала каждый раз, чтобы выглядеть ради него достойно, чего мне стоили сопряженные с вечными трудностями и мамиными скандалами поездки в Москву, как я страдала, оставляя в Казани Катерину и бросая привычную жизнь. Все это воспринималось как должное. А я ничего и не объясняла: хотела создать нам праздник, посвятить всю себя любви, а не глупым упрекам. В конце концов, ведь это я – не он – говорила, что готова на все. И опять же я – не он – любила до потери памяти.
Я вдруг споткнулась на слове «любила». Неужели теперь уже все? Мне вдруг стало очень страшно расставаться с этим вживленным в меня чувством. Я боялась потерь: нет ничего печальнее зрелища ушедшей любви – взять хотя бы нас со Славой. Не может быть, чтобы и с Артемом я прошла через это. Через постепенно появляющееся раздражение, через чувство досады, когда мужчина прикасается к тебе, через взаимное безразличие и постоянное желание спать. Спать, чтобы не оставаться с ним рядом. Я не хочу забыть, что значит сладострастие и блаженство, не хочу утратить бурлящей во влюбленном теле силы, не имею права потерять желание лезть, ползти, карабкаться вверх. Ради единственной цели: быть с ним. Но я должна, обязана знать одно: есть ли у меня надежда.
Дрожащей рукой я вытащила из сумки мобильный и набрала номер Артема.
Он бросил все дела в университете и примчался мгновенно, как только я сказала, что нам нужно поговорить. Артем фактически прибежал ко входу в МДК, где мы условились встретиться, запыхавшийся, с неизменным серым рюкзаком за плечами, осмотрел меня с головы до ног, убедился, что я цела и невредима, и, расслабившись, с облегчением вздохнул. Мы зашли в кафе на Новом Арбате и заказали пиво. Конечно, рано было еще в час дня напиваться – с пива меня всегда «развозило» мгновенно, – но мне необходимо было откровенно поговорить. А на трезвую голову я стеснялась Артема. Не могла. Между нами постоянно витала какая-то недосказанность.
– Ты что, решила уехать? – спросил он, наконец отдышавшись, и, не дождавшись моего ответа, продолжил испуганно гадать: – Или заболела?
– Нет, – ответила я на все вопросы сразу. – Но и не решила остаться.
– Что случилось? – Он с тревогой посмотрел на меня. – Не взяли на работу? Ты не расстраивайся, это же только первая попытка!
– Да-а, – я махнула рукой, – взяли на свою голову, идиоты.
– А что?! – Никогда еще я не видела Артема таким взволнованным. – У тебя голос по телефону был какой-то… убитый. И сейчас ты не та.
– Артем, – я печально усмехнулась, – сейчас я как раз такая, как всегда. Прости, нет у меня больше настроения играть для тебя в праздник.
– Яночка, – он схватил меня за руку, – ты только не уезжай. У тебя здесь все получится!
– У меня! – Слезы сами по себе в три ручья потекли из глаз. – Ты говоришь «у меня», а не «у нас». Пойми, мне больно и тяжело. Я здесь одна: и без тебя, и без Кати.
– Почему? – Артем выглядел растерянным – похоже, он относился к той категории мужчин, которые не выносят обильных женских слез, потому что не знают, что в этом случае делать. – Я же ведь рядом!
– Артем, – я торопливо вытерла глаза платком, – это не то «рядом», к которому стремятся люди, когда они по-настоящему любят друг друга! А я столько всего в своей жизни ради этого чувства разворотила!
– Послушай. – Артем серьезно и с глубоко запрятанной болью смотрел мне в глаза. – Я очень тебя люблю!
Я застыла, превратившись в слух, – хотелось, чтобы он повторял эту фразу еще и еще, а главное, чтобы за ней не последовало никаких омерзительно закономерных «но».
– Но моя семья категорически против. Пойми, я не могу наплевать на маму – для нее это будет смертельный удар.
