Лиз поспешила за мной, а я услышала, как Вилма пустила воду в ванной и стала прибирать за мной грязь. Добрая старая Вилма.
– Извини, Сара, – повторила Лиз. Ее руки порхали возле лица. Вот что нас так близко свело – латиноамериканская манера наших споров. – Мне следовало быть с тобой откровенной. – Она похлопывала ладонью по тыльной стороне другой руки. – Мне жаль, что это так на тебя подействовало. Я взрослая девочка. Сумею справиться сама. То, что ты приняла меня, гораздо важнее всего, что думают обо мне на студии.
Я взглянула на мерцающие цифровые часы. Мальчики с минуты на минуту явятся из школы; тогда они захотят соевого молока, печенья из натуральной муки и начнут рассказывать, какую им задали домашнюю работу. Я не хотела, чтобы они увидели в доме Лиз.
– Тебе пора, – сказала я.
– Почему? – удивилась Элизабет.
– Из-за Роберто. Мы останемся с тобой подругами, но мне нужно время, чтобы приучить его к мысли о тебе. Он всерьез рассердился.
– Роберто рассердился из-за того, что я лесбиянка?
– Он так сказал. Назвал тебя извращенкой и все такое. Глупость, не расстраивайся. Но я не хочу, чтобы сыновья застали тебя здесь. Роберто подозревает, что у нас с тобой роман. Que locura, te lo digo[145]. Что это ему взбрело в голову?
– Сара. – Элизабет подсела ко мне и заглянула в глаза.
– Что? – спросила я. – Почему ты так смотришь на меня?
– Я давно должна была тебе кое-что сказать.
Я подавила новый приступ дурноты. Догадалась, что у нее на уме.
– Не надо. Не уверена, что хочу это слышать.
– Тебе следует знать.
Мы долго не сводили друг с друга глаз.
– Следует знать, потому что от него исходит настоящая опасность.
– Продолжай. – Я напряглась.
– Помнишь, студентками мы все вместе ездили на весенние каникулы в Канкун: я, ты, Роберто, мой тогдашний знакомый Джералд, Лорен и еще один парень, не помню, как его звали.
– Альберто. Угреватый.
– Точно. У него навалом прыщей.
– Помню. Разве такое путешествие забудешь?
– Ну вот. – Лиз глубоко вздохнула. – Был день, когда мы занимались нырянием, но у тебя что-то приключилось с оборудованием, и ты захотела остаться в лодке. Помнишь?
– Да, ответила, что предпочитаю кубинское ныряние с жемчужинами на берегу.
– Так вот, мы были на коралловом рифе, и Роберто, – Элизабет запнулась, – Роберто подплыл ко мне и коснулся меня под водой.
– Что значит коснулся? – возмутилась я.
– То и значит. Провел рукой по спине и положил на задницу.
– Не может быть!
– Вот и может.
– Его, наверное, прибило к тебе течением.
– Помилосердствуй, Сара!
– И что же ты предприняла?
– Мы были на мелководье; я отвела его руку и спросила, что он делает.
– А Роберто?
– Ответил, что это естественное побуждение мужчины.
– Как глупо! Роберто никогда бы не сморозил подобной глупости.
– Но именно это он и сказал.
– Мы были молоды, его поступок ничего не значит. – Я не верила собственным ушам: неужели я способна произносить такие идиотские слова?
– Это случилось давным-давно, Сарита. Но с тех пор он продолжает поглядывать на меня.
– Ну и что? Разве смотреть – преступление? На тебя все заглядываются.
– Я подумала, может, поэтому он так рассердился. И, судя по тому, что ты рассказываешь, положение только ухудшается. Роберто совсем не святой – ничего подобного. И совершенно тебе не нужен.
– Иногда я ненавижу его.
– Немудрено. Но только не за то, что он приставал ко мне. Ты должна ненавидеть его за то, что он творит с тобой.
Я посмотрела на часы. Няня въезжала на моей машине на подъездную аллею.
– Тебе пора уходить, Лиз. Немедленно.
– Я сочувствую тебе, Сара. – Элизабет обняла меня, я ответила на объятие, оттолкнула ее, обняла опять.
– Иди. Мы еще поговорим.
– Хорошо. – В уголке ее глаза показалась слеза и побежала по щеке. – Я боюсь.
– Сыновья возвращаются. Не хочу, чтобы они столкнулись с тобой.
– Сара, почему ты такая вредная? Мне нравятся твои мальчики, и я им нравлюсь.
– Боюсь, они расскажут отцу, что ты была здесь. Он убьет меня, Лиз.
– Полагаешь, Роберто способен зайти так далеко?
– Это так говорится, carino.
– Не только говорится. Ты знаешь, он способен забить тебя до смерти.
Вилма просунула голову в дверь и спросила, не нужно ли мне что-нибудь.
– Чего-нибудь солененького и Севен-Ап, – ответилая.
– Солененького и Севен-Ап? – улыбнулась сквозь слезы Элизабет, подбирая кошелек и ключи. – Ты снова в положении, Сара. Только не лги мне. Я всегда чувствую, когда ты лжешь.
– Ты должна оставить работу, – сказала я. – И благотворительность. Есть масса других благотворительных организаций. И другую работу найдешь.
– Точно! – улыбнулась Лиз и снова обняла меня. – Ты опять беременна.
– Только никому не говори, – прошептала я:
– Ни словечка! Поздравляю, mi amor.[146]
– Иначе я решу, что я – твой тип.
Я громко чмокнула ее в щеку. Элизабет рассмеялась.
– Nos vamos, chica.[147]
– Я тебе позвоню. Береги себя там.
– И ты береги себя здесь, – ответила Лиз, накидывая в прихожей мужскую куртку.
Я проводила ее до дверей. Лиз остановилась на верхней ступеньке, повернулась и хотела что-то сказать, но в это время я услышала, как на кухню из гаража вбежали сыновья, и захлопнула створку перед ее носом.
Потом поплелась наверх, в спальню, и рухнула на кровать невероятных размеров. Что это: моральное истощение из-за беременности? Или потому, что пришлось признать: моя лучшая подруга – одна из этих? Или потому, что подтвердилось то, что я давно чувствовала, – Роберто влюблен в Элизабет?
Появилась Вилма и принесла на подносе крекеры и содовую.
– Поставь здесь, – сказала я, вытирая слезы. Она не шелохнулась.
– Что такое? – спросила я.
– Вам надо что-нибудь поесть. Вы плохо выглядите.
– Не могу ничего есть, – всхлипнула я. – Мое сердце разбито.
Вилма села подле меня на кровать и взяла в свои опытные руки стакан с содовой. От напитка у меня закружилась голова. Она поднесла к моим губам крекер:
– Поешьте. Ребенку нужно, чтобы вы были сильной.
– Ты знаешь? – удивилась я. Вилма едва заметно кивнула:
– Конечно, Сарита. Ешьте.
Радуясь, что Вилма снова называет меня Саритой, я откусила кусочек крекера. А когда закончила, она скормила мне еще два. И заставила выпить содовую.
– Как ты узнала?
Старая служанка положила руку на сердце:
– Я все чувствую. А теперь отдохните. Волнения вредны для ребенка.
Вилма, как во времена моего детства, поцеловала меня в макушку и вышла из комнаты. Минут пять я рыдала в скомканное красное фланелевое одеяло, а потом в спальню со всей мальчишеской энергией ворвались Сет и Иона. Забрались на кровать. Иона откинул мне своими маленькими ручонками волосы со лба и спросил, в чем дело. А Сет ударил себя в грудь, как Тарзан, и изобразил дикий прыжок с постели на пол. Я ответила, что маме нездоровится, что у нее бо-бо, но вообще все в порядке.
