Самюэль смотрит на вас, а вы… вы смотрите в сторону. Одной рукой прижимая к себе Харриет, вы помогаете ее сестре отнести игрушки, и пока устраиваете малышку в манеже, тоненький голосок у вас за спиной спрашивает: Чьи тела?
Тогда вы идете с ним в его комнату и отвечаете на его вопрос. Он слушает вас с серьезным видом, и вы потрясены его… self-control, [196] а потом, как ни в чем не бывало, он возвращается к своим машинкам.
Вы в шоке, хоть вам и стало легче, но вы считаете, что это очень…fishy. [197] Ладно, всему свое время. Пусть поиграет пока, пусть поиграет… Но когда вы выходите из его комнаты, на секунду оторвавшись от воображаемого рева моторов, он переспрашивает: Ну хорошо, они больше не вернутся, но все же когда?
Тогда вы убегаете на балкон и соображаете, где в этом доме крепкие напитки. Потом идете за телефоном и опять же с балкона звоните своему жениху. Кажется, вы его разбудили, вы сухо излагаете ему ситуацию, и после паузы, долгой, как… как Атлантический океан, выясняется, что он хуже ребенка: “Oh honey… I feel so terribly sorry for you but… when are you coming back”! [198] Вы кладете трубку и вот тут, наконец, начинаете плакать.
Никогда в жизни вы еще не чувствовали себя такой одинокой, понимая, что это только начало.
В такой ситуации вы бы обязательно позвонили Эллен…
– Шарль?
– Да.
– Я вам не надоела?
– Нет.
– Я вот говорила про крепкие напитки… Вы виски любите? Подождите, я сейчас…
Она показала ему бутылку.
– Вы знали, что один из лучших виски в мире называется «Порт Эллен»?
– Нет. Вы же знаете, что я ничего не знаю…
– Такого уже не найти… Завод закрылся, думаю, лет двадцать назад…
– Так оставьте ее! – запротестовал он.
– Нет. Я хочу открыть ее сейчас и выпить с вами. Это что-то потрясающее, сами увидите. Кстати, подарок Луи… Одна из тех немногих вещей, которые мы захватили с собой сюда… Он, конечно, лучше меня рассказал бы вам обо всех этих цитрусовых, торфяных, шоколадных, древесных, кофейных, ореховых и уж не знаю каких еще нотках, но для меня это… просто «Порт Эллен»… Самое удивительное, что бутылка сохранилась. Было время, когда мне обязательно нужно было выпить, чтобы заснуть, и я не особенно обращала внимание на этикетки… Но этот виски я никогда бы не употребила как снотворное. Я ждала вас.
– Шучу, – спохватилась она, протягивая ему стакан, – не слушайте меня. Что вы обо мне подумаете? Я просто смешна.
И снова слова попрятались от него. Нет, она вовсе не была смешна, она была… Как сказать?… Женщиной с древесными, солеными и, наверно, шоколадными нотками…
– Ладно, я уже заканчиваю… Кажется, самое страшное позади… Надо было жить дальше, а что ни говори, но когда жить надо, это всегда легче. Я позвонила родителям. Отец, as usual, [199] укрылся в молчании, мать впала в истерику. Я оставила детей на дочку консьержки, позаимствовала машину сестры и отправилась к ней в ад. Все оказалось очень непросто… Никогда не подозревала, что смерть столь сложное дело… Я провела там два дня… В каком-то гнусном отеле… Наверняка именно там и начала выпивать… Возле дижонского вокзала после полуночи бутылку J amp;B найти куда проще, чем снотворное… Я пошла в похоронное бюро и договорилась, чтобы их кремировали в Париже. Почему кремировали? Наверное, потому, что я не знала, где будут жить дети… Это глупо, но мне не хотелось хоронить их вдали от их де…
– Это совсем не глупо, – прервал ее Шарль.
Ее удивил тон его голоса.
– Луи, его похоронили рядом с женой, недалеко от Бордо. Где же еще? – улыбнулась она, – но урны Пьера и Эллен здесь.
Шарль вздрогнул.
– В одном из сараев… Среди других вещей… Думаю, дети уже тысячу раз их видели, но им и в голову не приходило, что… Ладно, короче, с ними я об этом поговорю, когда они постарше станут… Это тоже было для меня проблемой… Что делать с нашими покойниками? На первый взгляд все просто… Считается, что память о них гораздо важнее, чем способ захоронения, и так оно и есть, но в жизни, да еще когда самые близкие родственники покойных – дети, что делать? Для меня все это было очень непросто, потому что я… Я очень долго не могла смириться с их смертью… Очень долго на кухне висела их большая фотография. Мне хотелось, чтобы Пьер и Эллен были с нами, когда мы едим… Впрочем, не только на кухне… Я везде развесила их фотографии… Меня терзала мысль, что они могут забыть своих родителей. Как же я, наверно, мучила их всем этим. Теперь я это понимаю… В гостиной у нас стояла этажерка, и мы благоговейно выставляли на нее подарки, которые они делали в школе ко Дню матерей. И как-то раз к очередному празднику Алис принесла… не помню, шкатулку, кажется… Как все, что она делает, шкатулка была великолепна. Я похвалила ее и понесла на наш алтарь. Она ничего не сказала, но когда я вышла, схватила ее и со всей силы швырнула об стенку. «Я для тебя ее сделала, – закричала она, – для тебя. А не для мертвой!» Я собрала осколки и сняла фотографию на кухне. В который раз эти дети преподали мне урок, и кажется в этот день я сняла траур… Ну как виски, а?
– Божественный, – подтвердил Шарль, отхлебывая из стакана.
– По той же причине, я не хотела, чтобы они называли меня Мамой, и только теперь, задним числом, я понимаю, чего им это стоило… Не столько Сэму, сколько девочкам… Особенно в школе во время перемен… Я не ваша мама, твердила я им, ваша мама была намного лучше меня. Я много говорила с ними о ней… И о Пьере тоже… Которого в общем-то я мало знала… А потом однажды я поняла, что они меня больше не слушают. Я думала, что помогаю им, но на самом деле просто была не в себе. И пыталась помочь самой себе… В итоге, слово «мама» у нас всегда оставалось в тени, стало, словно бранное, под запретом. Если задуматься – дальше некуда… И все же, я не могу ругать себя за это, я… я обожала сестру…
И даже сегодня, и дня не проходит, чтобы я не говорила с ней… Мне кажется, что я вела себя так, чтобы… не знаю… почтить ее память… Ого! – она подняла голову, – а там вроде весело…
С равнины доносились взрывы хохота и всплески воды.
– Похоже, у них там ночные купания… Ну а в истории с мамой это Ясин, наш умница Ясин, расставил все по своим местам. Он тогда только у нас появился и все больше молчал, слушал наши разговоры, а вечером за ужином вдруг хлопнул себя по лбу: «Аааа, я поооонял, «Кейт» по-английски значит «мама»! Мы все переглянулись и улыбнулись: он все понял правильно.
– Но тот тип, что подрядил меня на «Бей, не жалей»… он сказал про Самюэля «ваш сын»…
– Ну да… Откуда ему знать, что «ваш сын» на французском языке поместья Ле Веспери означает «ваш племянник»… Пошли посмотрим, чем они там занимаются?
Как всегда, за ними увязалось несколько шелудивых псов, чудом избежавших живодерни.
Босоногая Кейт шла осторожно. Шарль подал ей руку.
Забыл о своих болячках и гордо выпрямился.
Чувствовал себя так, словно сопровождает в ночи королеву.
– А мы им не помешаем? – забеспокоился он.
– Что вы… Они будут счастливы…
Старшие валяли дурака на берегу, младшие развлекались, поджаривая на костре фигурки из маршмеллоу.
Шарлю достался наполовину расплавленный крокодильчик, отдаленно напоминавший того, что красовался у него на груди.
Гадость страшная.
– Ммммм… восхитительно.
– Хочешь еще?
– Честно говоря, спасибо.
– Ты пойдешь купаться?
– Эээ…
Девчонки что-то обсуждали в сторонке, Недра склонилась к плечу Алис.
Она разговаривала только с огнем…
Кейт потребовала серенаду. Придворный музыкант охотно выполнил ее просьбу.
Они сидели по-турецки, и Шарлю показалось, что ему снова пятнадцать.
И у него пышная шевелюра…
Он думал о Матильде… Если бы она была здесь, научила бы парня песням поинтереснее, чем эта попса. Он думал об Анук, совсем одной на поганом кладбище за сотни километров от внуков. Об Алексисе, который сдал свою душу в «камеру хранения», и вынужден был «держаться на плаву», продавая морозильные камеры местным ресторациям. О лице Сильви. О том, с какой нежностью и чуткостью она рассказывала ему историю жизни, в которой именно этого так не хватало… И опять об Анук, по следам которой он и приехал сюда, и которая, будь она здесь, уже вовсю дурачилась бы с детьми Эллен. Которая слопала бы килограммы тошнотворных конфет и устроила бы цыганские пляски вокруг костра, хлопая в ладоши.
А сейчас бы уже наверняка плескалась в воде…
– Мне бы к дереву прислониться, – признался он, положив руку на грудь и скривившись от боли.
– Конечно… Пойдемте туда… – По дороге захватила факел. – Вам плохо, да?
– Мне никогда не было так хорошо, Кейт.
– Но… Что же все-таки с вами произошло?
– Вчера утром я попал под машину. Ничего страшного.
