«Я нашел его сидящим в верхней комнате спиной к окну, и волны великого Сирийского моря разбивались за его спиной», – поэтически повествует египтянин. Два человека обсудили дело. С каждым словом Уну-Амон все больше влезал в неприятности. Князь не пожалел едких слов перед униженным египтянином. Он признал, что Амон был верховным богом, что Египет был когда-то осью мира, что его страна многим обязана мастерству и знаниям, которые приобрела у Египта. Но это все в прошлом. Где же корабль Уну-Амона, саркастически вопрошал князь, ибо человеку с такой важной миссией, несомненно, дали бы официальное судно для путешествия? Где его верительные грамоты? И самое главное – где его деньги? Библ не подчинялся правителю Египта. Даже в прошлом, когда фараон заказывал партию прекрасного кедрового дерева, он платил за него, и платил хорошо. Князь приказал принести свои расчетные книги, чтобы подтвердить это.
Уну-Амон «хранил молчание в этот великий момент». В сущности, ему почти нечего было сказать. Но один аргумент у жреца все же был, и он использовал его. Он говорил о власти и могуществе Амона, о даруемых им духовных выгодах, рядом с которыми простые золото и серебро – пустяки. Речь его была мастерской, вполне достойной человека, который мог уклониться от обвинения в грабеже, и она имела результаты. Князь Библа позволил ему послать в Танис за товарами в обмен за лес и начал грузить кедр.
Неприятности, однако, не кончились. Очнувшись от чар египетского красноречия, князь начал сомневаться в предприятии, на которое неосмотрительно согласился. И в завершение всего, как раз в момент, когда Уну-Амон уже собирался отплыть в Египет с трудно доставшимся кедром, он увидел суда, входящие в порт. Они принадлежали князю Дора и мчались в погоню за деньгами, от которых египтянин освободил жителей Дора. Как только тот опознал корабли, он понял, что пропал. Внешняя невозмутимость и англосаксонская флегма были неизвестны древним; когда они страдали, они хотели, чтобы каждый знал об этом. Стенания Уну-Амона разносились по всему побережью Библа с такой силой, что слышно было и во дворце. Можно только дивиться ораторским талантам нашего героя. Его характер и персональные привычки, очевидно, возбуждали мгновенную ненависть в людях, с которыми он сталкивался, но, как только он начинал говорить, ситуация оказывалась под контролем. Князь Библа реагировал на риторику Уну-Амона как загипнотизированнный кролик. Хотя громкие жалобы Уну-Амона – до того, как суда причалили! – были явным признанием вины, князь его поддержал. Он послал сказать убитому горем египтянину, чтобы тот не беспокоился, и подкрепил совет, прислав в подарок продовольствие, а взаймы – египетскую певичку. На следующий день он посадил жреца Амона на корабль и отправил из Библа подальше, испустив, без сомнения, искренний вздох облегчения. Египтянин высадился на Кипре, и местные жители, естественно, захотели его убить; такова была, кажется, мгновенная реакция большинства людей, которых встречал Уну-Амон. Он пробился через толпу и воззвал к царице Кипра о защите. Тут папирус, к несчастью, обрывается, но, без сомнения, красноречие Уну-Амона еще раз спасло ему жизнь. Он вернулся в Египет, чтобы рассказать свою историю.
Самый важный исторический факт в этой плутовской истории рассказывает нам об упадке былого могущества Египта, об ослаблении его влияния в областях, которые некогда контролировались чванливыми египетскими войсками. Развал отразился в том пренебрежении, с которым к некогда могущественной державе относились за границей. Династия, которую мы, вслед за Манефоном, называем XXI, была фактически составлена из двух царствующих домов: один, основанный первосвященником Амона Херихором, удерживал южную область, а наследники Смендеса правили Дельтой.
Столицей северного царства был город Танис. Фараоны XIX династии перенесли свой политический центр в Дельту, но в смерти всегда возвращались в Фивы, чтобы быть похороненными на священном кладбище на западном берегу Нила. XXI династия сдала Фивы полностью; царские гробницы этого периода были найдены французским археологом Пьером Монте, который работал в Танисе в 1950-х гг. Он имел счастье натолкнуться на одно из тех раззолоченных потаенных мест, которыми время от времени вознаграждаются усилия археологов. Гробница сына Смендеса Псусенна I как-то ухитрилась остаться незамеченной трудолюбивыми грабителями могил. Сам царь еще покоился в ней, богато украшенный, а в боковых камерах находились две мумии ближайших придворных, на одной из которых была портретная и довольно красивая золотая маска. Позднее в гробнице Псусенна были тайно похоронены еще два царя XXI и XXII династий. Но эти захоронения производят впечатление только в сравнении с большинством раскопанных гробниц, которые совершенно пусты. Рядом с золотом и вызолоченными гробами Тутанхамона серебряный гроб Псусенна выглядит бедно. Некоторые вещи, в частности вазы и чаши из драгоценных металлов, еще хорошей работы, но и по массе, и по общему мастерству это погребальное убранство нельзя сравнить с убранством эпохи XVIII династии.
2. БЫСТРЫЕ И МЕРТВЫЕОфициальный перенос столицы на север во многом лишил Фивы их былой славы. Задолго до того времени город Амона стал практически двойным городом. На восточном берегу реки возвышались великие храмы Карнака и Луксора, гавань и портовые строения, а также жилой район, населенный главным образом государственными и храмовыми чиновниками. На другом берегу Нила, в тени западных уступов, лежал великий город, принадлежавший мертвым. Поколениями гробницы царей и вельмож, как в ульях, пронизали холмы. Шеренга великих погребальных храмов стояла вдоль края узкой полосы обрабатываемой земли, и фараоны Нового царства строили там свои дворцы. Мертвые были не единственными обитателями западных Фив, они требовали армии рабочих, жрецов, солдат и художников, чтобы содержать «дома вечности».
Царский некрополь на западном берегу Нила никогда не был в полной безопасности, но с упадком власти трона после XIX династии страшные ограбления умножились и часто сходили безнаказанными. Мы имеем документ, один из наиболее любопытных из открытых нами папирусов, в котором приводятся подробности ряда ограблений в правление Рамзеса IX, около 1120 г. до н. э. Перед нами угнетающая картина массовой коррупции. Обвиняемые – скромные рабочие, нищета которых может извинить их преступления, но даже самая поверхностная попытка читать между строк указывает с болезненной ясностью, что в дело были замешаны более важные преступники. Единственная светлая, сияющая фигура принадлежит обвинителю Пасеру, говоря современным языком, мэру восточных Фив, города живых. Коллегу Пасера в западных Фивах звали Павераа. Он был не только мэром западного города, но и шефом полиции некрополя и нес ответственность за охрану гробниц, царских и всех прочих. Это был человек, которого Пасер обвинял, как минимум, в халатности.
Если подойти к делу цинично, мы можем поразмышлять о мотивах Пасера. Как и его коллега с другого берега реки, он был политик, а когда выступает политик, опытные в делах света люди склонны глядеть на изнанку благородных речей. Но было бы добрее считать Пасера единственным светлым огоньком в мрачном мире. Без сомнения, в нем слышится праведник. Получив информацию, что грабители могил в городе мертвых под управлением Павераа процветают, он быстро сформулировал обвинения для визиря. Его информатор был точен; Пасер отметил по именам десятерых царей, четырех цариц и многих вельмож, у которых «дома вечности» были недавно ограблены.
Визирь назначил следственную комиссию и – какой в этом неприятно современный оттенок – назначил главой ее мэра западных Фив. Учитывая должность Павераа, это было совершенно логичное решение, но Соломон на месте визиря мог бы усомниться, что Павераа в таком деле окажется совершенно беспристрастным. Комиссия протопала через жгучие пески – дело было в августе, когда большинство людей просто впадают в коллапс между десятью и четырьмя, – и проверила все названные гробницы. Она сообщила результаты. Из отмеченных Пасером гробниц только одна царская и две принадлежавшие царицам были ограблены, в отношении гробниц вельмож мэр восточных Фив продемонстрировал поразительную, стопроцентную точность.
На первый взгляд доклад, по-видимому, подтверждает обвинения. Грабеж, несомненно, прогрессирует быстрыми темпами, точная доля оскверненных гробниц к делу, в сущности, не относится. Но мэр западных Фив истолковал результаты комиссии иначе. На следующую ночь он позволил – мягко выражаясь – своим людям, рабочим из западных Фив, устроить демонстрацию в честь своей мести. Толпа проложила себе путь к дому обвинителя, Пасера, и окружила дом, выкрикивая оскорбления. Пасер разозлился. Он унизился до того, чтобы спуститься к дверям и обмениваться оскорблениями с толпой. В потоке брани разъяренный Пасер крикнул, что не собирается сдаваться; что он слышал и о других гробницах, которые были разграблены.
