– Положено так,– пояснил царевич.– Коль покойник, стало быть, отреветь его надобно. К тому ж она же вроде как в невестах считалась, значит, должна. Ныне – вовсе иное. Ежели тот неведомый суженый в одночасье помре, месяц голосить станет, коли не год. А то и вовсе в монастырь запросится. По всему зрю – огнь в ей ныне горит. И откуда она токмо углядела его? – удивился напоследок Федор.– Из своей половины лишь на богомолье и выбирается, боле никуда. Хорошо хоть, что решетку поставили, вас послухать можно, а так, окромя монахов...
– И среди них тоже красавцы бывают,– рассеянно заметил я, потеряв интерес к этой теме.
Начиталася Дюма —Вот и сбрендила с ума!Перебесится маленько —Успокоится сама!..[92]
Мысли мои лихорадочно метались, а я все никак не мог решить, с чего начать. Придя к выводу, что первый на очереди должен быть сэр Арнольд, я заторопился уходить. Однако, как ни спешил, все равно опоздал – согласно повелению Бориса Федоровича лекаря Листелла отыскали еще поутру, и он уже имел продолжительную аудиенцию у царя. Оставалось молча выслушать, о чем шла речь, но главное – что конкретно ответил Арнольд о здоровье Квентина.
Увы, но и тут меня подстерегала худшая из новостей. Думается, что сэр Арнольд, когда к нему обратился Годунов, недолго размышлял над ответом, прикинув, что «да» прозвучит для царских ушей куда приятнее, чем «нет».
– А ты его лечил, чтоб так нахально отвечать о его могучем несокрушимом здоровье, когда оно на самом деле дышит на ладан?! – возмутился я.– Так какого черта ты так ответил, старый плавучий чемодан?!
– Я не ведать, где искать лекарка, коя его пользовать,– повинился тот,– но я видеть, что he come to the his senses[93]. Опять же вся дорога я слушать его и делать вывод, что...– Он многозначительно поднял вверх палец и выпалил: – It’s heart has thawed, and it is still alive[94]. Я просить твой баба. Я сказать ей: «Divulge your observations»[95], но она, как это, chattered incessantly[96], и я не понимать.
– Все ясно,– вздохнул я, вставая,– обезьяна ты нещипаная.
– Не понимать,– развел руками Арнольд.
– Куда уж тебе,– буркнул я и мстительно заметил перед уходом: – Хоть бы по-русски научился говорить, пора уж. Приличный с виду человек, а по-русски ни бельмеса.
– Ugly mug[97],– проворчал доктор, самолично запирая за мной дверь.
По-моему, он меня обозвал.
«Нет, все-таки надо было сказать ему на прощание: фак ю»,– подумал я, вновь взлетая в седло, но тут же выкинул эту мысль из головы – имелись дела поважнее.
Получается, теперь может выручить лишь визит к царю. А что ему сказать? М-да-а, ситуация. Хотя, если подумать, то ничего страшного – не знаешь, как лучше соврать,– говори правду. Только не всю. А какую? О хлипком здоровье Квентина? А откуда я о нем узнал? Борис Федорович – человек дотошный, поэтому непременно будет копать до самых корешков, и поди объясни ему.
Так я неспешно и ехал, возвращаясь к себе на подворье, размышляя, с чего завтра, если у меня получится встретиться с Борисом Федоровичем, начать разговор, чтобы получилось как лучше, а не как всегда. Самое скверное обстояло с объяснением моего появления на Руси и встречи с Квентином. Только в сказке, забредя в тридесятое царство, брат встречает брата где-то на полпути, в захудалом Невеле. Да и остальное тоже никуда не годилось – с какого бодуна потомок шотландских королей князь Феликс Мак-Альпин оказался в крестьянской телеге, в затрапезной одежде, да еще имея при себе эдакую соседку? И что делать?
Даже самому чудно – и чего я прикипел к чудаковатому влюбленному шотландцу? Нет чтоб отмахнуться – сам заварил кашу, сам и расхлебывай. И все.
Точка!
Шабаш!
Так ведь нет, думаю, мучаюсь, голову ломаю, как уберечь от беды этого балбеса. А ведь, помнится, зарок себе давал – больше ни друзей, ни подруг. Хватит с меня одной смерти. Пусть лучше останусь одиноким отшельником, чем вновь испытаю ту боль.
И где же теперь мои хваленые принципы?
Где оно, гордое одиночество?
Да еще нашел кого выбрать – лопуха, которого неприятности так и кусают со всех сторон, как блохи собаку. Что, мы в ответе за тех, кого приручили? Не проходит. Не приручал я его вовсе. Что он – кот, собака или морская свинка? Да, жизнь ему спас, но тут просто стечение обстоятельств и все. К тому же мои усилия второстепенны – главными лекарями были волхв со своим камнем да Марья Петровна, которая своими травками закрепила выздоровление.
Опять-таки и теплых чувств он ко мне не питает. Скорее уж наоборот – князь Феликс Мак-Альпин для него конкурент номер один в лютой и непримиримой борьбе за руку и сердце русской принцессы. Слышали бы вы, как он разорялся в последний вечер перед тем, как навсегда покинуть мой терем. Орал на меня так, что чугунки в печи дрожали, у бедной Юльки миски из рук выпали, а кот Петровны вообще куда-то под лавку забился и вылез, лишь когда Квентин ушел.
Тогда какого черта я с ним тут нянькаюсь?!
Все! Решено! Больше никаких!
Вот... вытащу в последний раз этого чумичку из пропасти, а дальше пусть сам как хочет!
Только как вытащить?
Так и не ответив на этот вопрос, я завалился спать, отказавшись ужинать – авось на голодный желудок станет лучше думаться.
Наутро действительно пришел ответ. Был он ясный, логичный и имел лишь одно неудобство – раскрывал мое инкогнито, которое мне хотелось сохранить. Кроме того, требовалось, чтобы и сам Борис Федорович не забыл про давнишнего предсказателя.
Хотя об этом я особо не переживал – не тот он человек, чтоб у него вылетело из памяти такое, к тому же Годунов и без того чуял во мне родича загадочного княж-фрязина. Он уже не раз и не два хотел о чем-то осведомиться, даже рот открывал, а не спросил лишь потому, что боялся разочароваться.
Дальнейшее тоже представлялось легкоосуществимым. Сославшись на то, будто мне дана такая же, как отцу, способность видеть будущее, можно наболтать все, что только душе угодно, в том числе и про Квентина.
В меру, разумеется.
Ни к чему требовать от него, чтобы он непременно выдал Ксению за Дугласа – тут пусть сам решает. А вот чтобы не наказывал его за обман – это запросто.
Теперь главное было успеть повидать его до того момента, как Годунов распорядится проверить услышанное от шотландца и пошлет послов в Англию. Если успею, то, считай, дело в шляпе, а нет – ничто не поможет, и даже видения. Машина закрутится, и остановить ее мне не суметь.
Увы, но мой ранний визит в царские палаты толку не дал. Годунов как назло засиделся в Думе – и чего, спрашивается, так долго они там решают? Еще часик-полтора и все – время обедни, а там за стол, трапеза еще не меньше часа, да и то если без гостей, и баиньки до вечера. Знал бы, так поспал подольше.
Словом, пропал день.
В итоге так оно все и получилось – сбылись самые худшие прогнозы. От нечего делать я побродил по Пожару – возвращаться домой не хотелось, а до занятий с царевичем оставалась куча времени, перекусил горячими мясными пирогами, запил сбитнем. Потом побродил по рядам, благо что на сей раз мне можно было не опасаться любителей подрезать кошель – в штанах имелись глубокие карманы, которые тут почему-то называют зепами.
Пара девочек, весьма смазливых на вид, если бы только не обилие краски на лице, при виде меня заиграли глазками и даже, чтобы я более ясно понял их намеки, приветливо вытянули губки, словно жаждая немедленно одарить меня своим поцелуем. С чего бы такая внезапная страсть? Ага, понятно. Вон оно – колечко во рту. И не целоваться она лезла, а показывала, что свободна.
Я отрицательно махнул головой. Не то чтобы я их презирал, к тому же эта профессия весьма полезна для общества – не будь проституток, некоторые мужики из числа особо жаждущих кидались бы на улицах на приличных женщин,– но и связываться с ними не собирался. Одна сделала вид, что не поняла намека, и скользнула поближе. Пришлось выразительно скривиться, чтобы ликвидировать нездоровые иллюзии, после чего и она быстренько упорхнула куда-то.
Но бродить без цели довольно скоро наскучило, и я решил вернуться в Кремль, тем более что сейчас как раз у Квентина заканчивались занятия с царевичем. Отчего-то вдруг захотелось посмотреть в глаза этому обалдую, который, судя по всему, окончательно потерял голову от любви, раз решился на такое.
Тут мне повезло. С шотландцем я столкнулся нос к носу на крыльце, даже не успев зайти в царские палаты. Завидев меня, он высокомерно вздернул свой острый подбородок и вознамерился пройти, так и не сказав ни слова. Значит, обида на мой плагиат, которого не было и в помине, до сих пор не прошла.
Ишь фря какая.
Ну ничего. Мы народ не гордый, могем, если понадобится, заговорить первыми, причем так, будто ничего не случилось.
Однако случай оказался из разряда тяжелых. На мое приветствие Квентин не ответил, только еще выше – хотя куда уж – вздернул нос.
