Мы уже отмечали, что история с письмом окутана таинственностью. Что стало с ним? Бенито вез его вместе с гостией. Как же получилось, что его не обнаружили при аресте на постоялом дворе Асторги? Если бы письмо было найдено, мы увидели бы его в досье Хосе, поскольку на нем стояла и его подпись. Инквизиторы же ни разу не использовали этого послания в расследовании (по крайней мере, мы не встречаем никакого упоминания об этой улике в ходе допросов). Возникает единственное правдоподобное объяснение – возможно, оно подтвердится, когда увидят свет досье остальных обвиняемых, – которое сводится к тому, что обнаруженная при аресте Бенито гостия вовсе не та, которую вместе с письмом он вез в Самору на рубеже 1487 и 1488 годов.
3 ноября в комнате для пыток появился восьмидесятилетний Са Франко. Ему, как и Хосе, уготована была «лестница». Но одного запугивания оказалось недостаточно, чтобы развязать язык старому иудею. Он ничего не добавил к своим прежним признаниям. Тогда палач приступил к своему ремеслу и подверг старика ужасной пытке.
Уже после первой кружки воды Са Франко согласился отвечать па вопросы и перечислил проклятия, которыми преступники осыпали распятого мальчика, а также признался, что этот вид расправы был избран в насмешку над муками Иисуса Христа. Он подтвердил, что сначала проклятие произносил Тазарт, затем иудеи повторяли его и уже после них это делали христиане. Старик признался, что распятие и колдовство имели целью наслать на инквизиторов и всех христиан смерть от бешенства.
В тот же день к «лестнице» привязали Хуана Франко. Впрочем, в большем не возникло необходимости, поскольку он сразу же дал удовлетворившие инквизиторов признания относительно брани, которой осыпали распятого мальчика.
4 ноября подтверждение этим показаниям было получено от Хуана д'Оканья, признавшего факт поношений и заявившего, что первыми к ним прибегли иудеи, которые затем заставили христиан последовать их примеру. Он не смог вспомнить точно прозвучавшие слова, произнесенные, по-видимому, на иврите.
Следующим допрашиваемым был Бенито, которого инквизиторы сразу предупредили, что им уже известна истина. Он согласился, что прозвучало множество ругательств, и назвал их, и в основном они совпадали с тем, что уже было известно инквизиторам.
«Кто, – спросили его, – первым произносил эти выражения?»
Подсудимый отвечал, что начало положили Са Франко, его сын и Тазарт (то есть иудеи), а он сам и прочие христиане повторяли вслед за ними.
Наконец, 5 ноября, Алонсо Франко представил полное подтверждение всего того, в чем признались другие обвиняемые.
Теперь дело быстро близилось к завершению. 7 ноября Хосе вновь предстал перед судом, и – зловещий признак – на сей раз его привели одного. Адвокат исчез, осознав, что долг перед Бегом не позволяет продолжать защиту того, в чьей ереси не остается сомнений. Сам Хосе, видя это, безусловно, должен был понять, что погиб и что ему следовало оставить последние надежды.
Зато присутствовал обвинитель Гевара, и доктор Вильяда объявил, что теперь суд располагает достаточными доказательствами. Он распорядился предъявить обвиняемому копии последних показаний, полученных в комнате пыток, и представить три дня на ознакомление.
Но Хосе столь длительный срок не потребовался: осознав, что все потеряно, он признал показания свидетелей по поводу произнесенных им проклятий справедливыми за несколькими исключениями, отрекшись от наиболее богохульных и оскорбительных выражений.
После этого Гевара официально внес запрос о вынесении приговора. Инквизитор Санто-Доминго объявил слушание дела закрытым и распустил присутствовавших, предупредив, что о решении суда они узнают через три дня, когда вновь соберутся для объявления приговора.
Но еще до этого инквизиторы приказали привести всех узников (кроме Хуана Франко) в аудиенц-зал, где в присутствии сообщников каждый должен был подтвердить сделанные им признания.
Цель процедуры состояла в установлении полного единодушия в деталях.
После этого привели Хуана Франко, и он подтвердил, что именно он похитил мальчика из Толедо, что они распяли его, что он сам вспорол бок ребенка и извлек сердце, что его брат Алонсо вскрыл вены на руках мальчика и прочее – все, в чем сознался прежде, – и заявил, что впоследствии он и Алонсо Франко зарыли тело жертвы в землю.
Хуан Франко поддержал также утверждение Бенито о том, что в день похищения они направились в Толедо вдвоем и договорились вести свои поиски в разных районах города. Далее он показал, что увидел ребенка у ворот кафедрального собора (известных как «Пуэрта-дель-Пердон», о чем уже говорилось в его признаниях (документов о которых у нас нет).
На следующий день Гевара обратился к суду с ходатайством относительно умерших Мосе Франко, Иосифа Тазарта и Давида Перехона, запросив у их преподобий приказ о казни их манекенов, о конфискации их имущества и о мерах в отношении наследников.
Это произошло 15 ноября, а 16-го развернулась последняя сцена этого затянувшегося расследования, и разыграли ее на центральной площади Авилы.
Там, возле церкви Святого Петра, возвели помосты для аутодафе. На одном столпились восемь узников в одиозных желтых санбенито. Рядом с ними установили три манекена. На другом расположились инквизиторы – доктор Вильяда и фра Санто-Доминго со своими собратьями из служб Святой палаты: нотариусами, обвинителем Геварой, осведомителями и альгвасилами. У платформ собралось большинство жителей Авилы и множество людей из близлежащих деревень, из чего становится понятно, что о предстоящем аутодафе оповестили заранее. Настрой против иудеев был необычайно высок – то была разгневанная бушующая толпа, собравшаяся порадоваться справедливому возмездию. Авила, по сути дела, оказалась в осаде, и ни один еврей не смел выйти из дома без риска быть растерзанным прямо на улице.
Нотариус Антонио Гонсалес зачитал приговоры, в формулировках которых содержался полный перечень преступлений каждого из обвиняемых. Нет надобности перечислять их здесь, поскольку мы уже ознакомились с ними – это было бы повторением материалов «Testimonio».
Узников осудили на передачу гражданским властям – в руки губернатора дона Альваро де Сант'Эстебана, который, предупрежденный за несколько дней, прибыл в сопровождении своих лейтенантов и стражников.
Положенный призыв к милосердию и справедливости прозвучал, осужденных окружили люди губернатора и выпроводили из города к месту сожжения. Инквизиторы приказали своим нотариусам сопровождать их, чтобы зафиксировать последние признания у столба.
В досье Хосе содержится не только запись о его собственном признании вины, сделанном в последние мгновения, но также аналогичные признания Бенито Гарсии, Хуана д'Оканья и Хуана Франко – все записи сделаны рукой нотариуса Гонсалеса. Далее в том же досье имеется копия письма властям Ла-Гвардии с перечнем преступлений и формулировками вынесенных приговоров – эти сведения надлежало обнародовать там, где преступники сотворили свое гнусное деяние.
Из этого письма мы узнаем, что Бенито, вопреки своим обещаниям умереть иудеем, что бы ему ни пришлось перенести, запросил у церкви духовного очищения и тем заслужил милость быть удушенным еще до разжигания костра.
Подобно ему, Хуан д'Оканья и Хуан Франко вняли уговорам монахов и объявили о возвращении в лоно матери-церкви, из которой тайно дезертировали. Но иудеи – упорный дряхлый старец, которому было уже за восемьдесят, и его сын – стойко держались своей веры и отказались ценой предательства уклониться от уготованной им мучительной агонии. И потому со злобой, казалось, почти сатанинской, тела жертв долго жарили раскаленными щипцами, прежде чем развели под ними медленный огонь,
«Они отказались, – пишет преподобный нотариус, – обратиться к Богу или Деве Марии или хотя бы прибегнуть к знаку креста. Не молитесь за них, ибо они низвергнуты в ад».
В заключение нотариус просит власти Ла-Гвардии следить за тем, чтобы указанное Хуаном Франко место захоронения останков Святого Младенца оставалось нетронутым: их величества и кардинал Испании могут пожелать посетить это место. По мнению нотариуса, следовало бы отметить это место, поскольку Богу может быть угодно сделать эту землю чудотворной.
Следует добавить, что письмо нотариуса сопровождалось распоряжением зачитать приговоры с амвона церкви Ла-Гвардии в ближайшее воскресенье, причем промедление каралось отлучением.
В Авиле же антиеврейские настроения после этого события настолько возросли, что жизнь всякого еврея оказалась под угрозой. В деле имеется запись о том, что одного из них на улице забили камнями до смерти. Поэтому еврейская община города обратилась к монархам с петицией, прося заступничества, и Фидель Фита обнаружил письмо короля с приказанием обеспечить их безопасность и обещанием применить самые суровые меры к тем, кто будет досаждать им.
