ей волосы, и мы тронулись в путь.
Солнце почти село, но пока оставалось светло. Я то молился, то изрыгал проклятия в адрес мерзкой Моргаузы, то опять молился, прося жизни для Эйвлин, ночлега для нас обоих и сил для меня, ибо мои подходили к концу. Копыта пони равномерно постукивали по дороге.
Дорогу я почти не видел, только то место, куда надо ставить ногу. Головная боль ослепляла. Усталый пони упрямился и нервничал. Приходилось его уговаривать.
— Идем, — бормотал я, — еще немного, и у тебя будет хорошее место в стойле, овес и отруби… если ты будешь хорошей лошадкой. Идем…
Солнце село, но небо на западе оставалось светлым. В полумраке Эйвлин выглядела ужасно. Я хотел проверить ее пульс, но боялся остановиться.
— Идем, — в очередной раз попросил я пони, а потом что-то свистнуло, раздался глухой удар и прямо передо мной в дорогу вонзился дротик.
Я замер, тупо глядя на него. Ну что за невезение! Надо же было Медро добраться до нас именно сейчас, когда я совсем без сил! Это неправильно! Пони фыркнул и прижал уши. Я повернулся и посмотрел назад. Дорога оставалась дикой и пустой. Дротик, должно быть, прилетел откуда-то сбоку. Наверное, нас ждали.
Я стиснул зубы, поправил тело Эйвлин, чтобы оно не сползало, и шагнув вперед, вытащил дротик. Сжал древко так, чтобы перестали трястись руки, и крикнул:
— Хочешь забрать? Ну, так иди и возьми.
Тишина. Горы молчали. А потом на склоне что-то промелькнуло. Я поднял дротик. Не буду бросать. В ближнем бою он больше пригодится.
Снова движение. Кто-то бежал между деревьев. Вот человек выскочил на открытое место, и я без сил сел на дорогу, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Ко мне направлялся мальчишка! Лет десяти, не более. Светловолосый.
Он выскочил на дорогу и остановился, с вызовом смотря на меня какими-то слишком уж темными глазами.
— Что, испугался? — с надеждой спросил он.
Я оперся на дротик и с трудом встал. Покачал головой. Говорить было трудно. Мальчик сделал пару шагов ко мне.
— Э-э, да ты больной совсем, — с тревогой сказал он. — Что с тобой стряслось?
— Нет, я не болен, то есть болен, конечно... Ты где живешь, парень?
— Ух ты! Вы что, в реку свалились? — Он заметил тело Эйвлин, свисающее со спины пони. — Вы же мокрые совсем.
— Нет. Да. Это потом. Видишь, женщина очень больна, и ее нужно быстро отнести в тепло. Где ты живешь?
— Тут, рядом. Аббатство святой Елены, возле монастыря Опергелей, — быстро ответил он. — Моя мать — монахиня. А монахини знаешь как здорово лечат больных?! Я покажу дорогу. Я тут все тропки знаю, даже самый быстрый путь… — похвастался он.
Я вспомнил, какие «быстрые пути» нравятся мальчишкам, и поспешно сказал:
— Надеюсь, пони там пройдет? Понимаешь, она сама не может идти. Больна.
Он с сомнением оглядел пони, подумал и кивнул.
— Отец Гилл на своей кобыле проезжает. Для лошадей хорошая дорога. Значит, и ты проедешь. Я покажу, господин.
Я протянул ему дротик, и он шустро устремился вперед.
— Эй, как зовут тебя? — спросил я, поспешая за ним.
— Гвин. Просто Гвин. Отца у меня нет.
«Гвин» — значит «светлый», конечно, это из-за его волос. Сын монахини. Любит пугать путников. Живет в аббатстве, а там кто-то умеет лечить. Вот это повезло нам! Как же здорово, что его мать нарушила обет, родила сына и теперь растит его в аббатстве, где обычно привечают таких незадачливых матерей.
Очень скоро мой провожатый вывел нас на дорогу, отходившую от главной. Насколько я понял, вела она к морю.
— Здесь здорово на лошадях кататься, — рассказывал парень. — Отец Гилл иногда дает мне свою кобылу, ну, когда мессу служит для сестер. Мне-то пока на мессу нельзя. А ты воин, господин?
— Да никакой я не господин. И не воин. — Приходилось внимательно смотреть под ноги. И голова болела. — Я обычный слуга. И зовут меня Рис ап Сион.
— Но ты же не здешний. Говоришь как-то чудно.
— Я из Думнонии.
— Ухты! А в Камланне бывал? Монахини в аббатстве говорят, что Камланн — дьявольский рассадник!
Ну еще бы! Монахини живут в Гвинеде. Гвинед — враг Артура. Стало быть, они враги Артура вдвойне.
— Я слуга господина из Камланна, — твердо сказал я. — Никаких дьяволов там нет. Если тебе чертей не хватает, иди в Деганнви.
Похоже, мой ответ его устроил.
— Да я и не думал, что в Камланне есть черти. Это мама говорит, что все воины — дьяволы, а мне-то они нравятся. Я хочу быть воином, когда вырасту. А Императора ты видел?
Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть головой.
— Какой он? Монахини говорят, что он — главный дьявол и предатель, у него — копыта, и что он своими налогами всех разорит.
— Неправда. Ноги у него самые обычные. Император Артур… ну, он примерно такого же роста, как я, а волосы у него примерно такого же цвета, как у тебя…
— А правда, что у него пурпурный плащ? И корона? В Евангелии Хиуэл изобразил императора и сказал, что императоры выглядят примерно так, и только им позволено носить пурпурные плащи.
— Плащ у него и верно пурпурный. Насчет короны — не знаю, не видел. Не носит он ее. А вообще, он хороший человек, обходительный и справедливый. И король великий!
Гвин прикусил нижнюю губу, его странные темные глаза сияли.
— Вот бы хоть одним глазком посмотреть! А ты и Братство видел? К нам иногда барды заходят, песни поют. Я всегда прошу спеть о воинах. Только мама не позволяет, — парень насупился. — Она знаешь как взбеленилась, когда узнала, что это я попросил барда спеть про воинов? — Гвин потупил глаза. — Ну да, наверное, не стоило мне… все-таки мать надо слушаться. Но ты и в самом деле видел их? Всех, всех? Гавейна, Бедивера, Кея и… — парень вдруг замолчал, остановился и с тревогой посмотрел на меня. — Тебе плохо?
Конечно, мне было плохо. «Хорошая дорога для лошадей», как по мне, вся состояла из сплошных холмов.
