— Нет, не помешанная. И ты знаешь это. Просто Аполлон наказал ее за то, что она отвергла его. Великий бог-прорицатель наделил ее даром провидения, но сделал так, чтобы ее словам никто не верил. Разве может быть для провидца более жестокое наказание?
— Даром провидения Кассандру наделил не Аполлон. Ей и ее брату-близнецу Гелену полизала уши священная змея, когда они были еще детьми.
Змея. Дар провидения. Значит, мы с Кассандрой сестры по дару. Узнаем ли мы друг друга?
— Но в проклятие этот дар превратил Аполлон, — уточнил Эней.
Наложит ли Афродита на меня какое-либо проклятие, если я ослушаюсь ее? Я даже вздрогнула. Подчиняешься ли ты воле богов, сопротивляешься ли ей — все равно для богов ты ничто.
Парис поднялся с циновки.
— Моя очередь, — сказал он.
Эней сел на его место и приготовился смотреть.
Парис важно прошествовал перед нами с высоко поднятой головой, сжимая посох.
— Какой-то старейшина, — предположила я.
Но злой или добрый?
Парис остановился, охорашиваясь, смахнул пылинку с рукава.
— Даже я не понимаю, кого ты показываешь, — сказал Эней. — У нас много надутых от важности старейшин.
— Пандар, — ответил Парис. — Подобных ему много везде, это правда.
— Пандар — невыносимый дурак, — пояснил Эней.
— Ты мог бы занять его место! — Парис обратился к Геланору. — Нам нужны свежие люди в совете старейшин.
Геланор рассмеялся.
— Благодарю покорно. Спартанец служит советником у троянцев? Вряд ли.
Я обратила внимание: он не добавил: «К тому же я не останусь в Трое».
— Но ведь царица Спарты станет троянской царевной. И ей будут оказаны самые высокие почести! Человек может поменять страну, где живет, — возразил Парис.
— Я посмотрю на эти почести. Как гость. А затем вернусь домой, — ответил Геланор.
Все же он произнес эти ненавистные слова! Я расстроилась.
Парис, не меняя облачения, отбросил ужимки и замер в величественной позе.
— Еще один старейшина… только уважаемый. Или прорицатель. Ах да! — Эней ударил себя по лбу. — Брат Пандара Калхас!
— Молодец!
Парис поклонился.
— Да, Елена, Калхас — один из самых уважаемых наших прорицателей и старейшин. Он стыдится Пандара, но ведь родственников мы не выбираем.
— То же самое, наверное, скажут твои братья, когда увидят, с каким подарком ты приехал в Трою, — негромко заметил Эней. — Парис, ты когда-нибудь думал, как представишь Елену?
— Как мою жену, — ответил Парис.
Его лицо было открытым и мужественным.
— Но ведь она не твоя жена. Она чужая жена.
— Нет! Она отказалась от своего мужа. Давайте совершим обряд теперь же, и я с чистой совестью смогу смотреть в глаза отцу, когда назову Елену своей женой!
— Но… у нас нет права совершать обряд бракосочетания. — В голосе Энея послышалась тревога.
— Полномочия! Для этого не требуется особых полномочий. Боги услышат нас и так! Нам с Еленой достаточно взяться за руки и дать клятву в присутствии свидетелей! У нас есть три свидетеля, этого довольно!
Итак: здесь, в неизвестном месте по дороге в Трою, ближе к вечеру, в неопределенный час суток — ни день, ни рассвет, ни закат, — в пыльном дорожном платье, без свадебных даров, предстояло мне сочетаться браком с Парисом.
— Да, давайте так и сделаем, — сказала я и обернулась к присутствующим: — Прошу вас, принесите кто что может, чтобы отметить это событие.
Мой плащ темно-коричневого цвета был в пятнах от соленой морской воды и грязи. Платье измято, подол испачкан. Волосы собраны в пучок, ноги в дорожной пыли.
Считается, якобы по наряду невесты можно предсказать ее будущее. Что предвещает мой наряд? Нам с Парисом суждено скитаться? Нас ждет нищета? Я не представляла себе, что подобное возможно, но больше не насмехалась над тем, что кажется невозможным.
Геланор вынул мешочек с сухой смолой, собранной на острове Хиос, Эней — флягу с вином, Эвадна — мешок со змеей. Парис взял факел и отошел, чтобы нарвать ночных полевых цветов, но вернулся с пустыми руками: они еще не расцвели.
Эней укрепил два факела перед входом в наш шатер и вернулся к нам, сидевшим у костра.
— Произносите клятву.
Парис взял меня за руку, подвел ближе к огню. Налетел прохладный ветерок. Пролетев над полями, он уносился к морю. Руки у меня похолодели, и Парис согревал мои пальцы в своей ладони. Сколько раз мы держали друг друга за руки? И каждый раз это происходило по-другому, с новым чувством.
Если сейчас мои пальцы выскользнут из его ладони, наши руки разомкнутся — и ничего не случится. Иначе через мгновение я буду связана навек. Он сжимал мою руку, как клещами. Я не могла даже пальцем шевельнуть.
— Говорите же, — повторил Эней. — Некому говорить за вас: тут нет ни отца, ни матери, ни жреца, ни жрицы. Все они далеко. Вы одни.
Парис закрыл глаза и наклонил голову, задумавшись. Никогда он не выглядел таким юным, таким беззащитным, как в ту минуту. Светлые волосы упали на лоб чудесными волнами. Огонь костра позолотил лицо. В этом свете даже его одежды казались золотыми. Может, царь Мидас прикоснулся к нему и превратил живого человека в золотую статую?
— Я Парис, сын Приама, царя Трои, и царицы Гекубы, — заговорил он, подняв голову. — Я появился на свет в ту ночь, когда матери приснился сон, будто она родила пылающий факел. Один из моих братьев объяснил: значение сна в том, что я принесу Трое огонь и гибель. Поэтому мои родители предоставили богам решить мою участь. Боги распорядились так, что я остался жив, они подарили мне прекрасное детство среди долин и лугов на склонах горы Ида. — Парис сделал паузу и перевел дух. — А когда я вырос, возмужал, боги вернули меня обратно в мой дом, к моим родителям.
В этот момент костер затрещал, взметнув язык пламени. Парис рассмеялся.
— Тогда я думал, что для полноты счастья мне больше нечего желать. Я нашел отца, мать, братьев, двоюродных братьев — Энея, например. Я стал частью их мира. Но это счастье показалось бледным, как дымок по сравнению с костром, когда я встретил тебя, Елена.
Он взял мое лицо в ладони и повернул к себе.
— С тех пор у меня такое чувство, будто солнце никогда не заходит, а ночи нет. И здесь, перед вами, я вручаю мою жизнь Елене. Пока я жив, до последних дней буду заботиться только о ней, думать только о ней, смотреть только на нее. Я предаюсь тебе навеки, Елена. Прими меня.
Его глаза с мольбой смотрели на меня, будто он говорит со мной в первый раз. Будто все только начинается.
— Я принимаю тебя, Парис, — ответила я, мой голос звучал тихо от волнения: я была потрясена торжественностью минуты. — И сама предаюсь тебе навек.
Я больше не могла говорить, но эти слова вместили все.
— Мы, как свидетели, подтверждаем вашу клятву, — заключил Эней. — А теперь поднимем кубки с вином.
Он разлил вино по кубкам и раздал нам. Прежде чем отпить глоток, Эней окропил вином землю и обратился с призывом к Гере, покровительнице семейного очага:
— Свяжи этих людей, богиня, священными узами брака.
Мы наполнили кубки и в молчании пили сладкое вино.
Геланор взял горсть смолистых горошин и бросил в костер. Дым наполнился благоуханием, густым и сильным.
Эвадна сделала шаг вперед и протянула руки, на которых лежала змейка.
— Держите ее, — сказала Эвадна. — Пусть она соединит вас.
Эвадна накинула змейку нам на плечи, и та в поисках тепла обвила наши шеи.
Однажды она уже соединила нас, в Спарте. Теперь она подтвердила наш союз, скрепив своими кольцами прошлое, настоящее и будущее.
Эней махнул в сторону шатра:
— Добро пожаловать в ваш семейный дом. Мы вас проводим с пением и факелами, как полагается свадебной процессии.
Путь был недлинным. У шатра процессия покинула нас, мы вошли и остались вдвоем.
Уже знакомый шатер показался другим. Наш краткий обмен клятвами собственного сочинения был более искренним, чем долгая официальная церемония с традиционными речами, жрицами, жертвоприношениями, тяжелым золотым ожерельем, через которую я прошла с Менелаем. Она забылась, но никогда не забуду я клятву Париса, взгляд, которым он смотрел на меня.
— А это мой свадебный подарок, — сказал Парис и протянул кувшин.
Я открыла его и заглянула внутрь. Что-то белое мелькнуло на дне.
— Большая бабочка, — пояснил Парис. — Я поймал ее, когда ходил за цветами. Подумал, ночная бабочка заменит ночные цветы.
— Замечательный подарок! — сказала я, глядя, как трепещут в глубине светлые крылья. — Но мы должны отпустить ее. Я хочу, чтобы сегодня все существа были свободны, как мы с тобой. Пойдем.
Стоя на пороге, мы наклонили кувшин. Бабочка выпорхнула и полетела в поле.
— Мы с тобой как эта бабочка, — сказала я. — Мы свободны, пока мы в поле, которое не принадлежит никому: ни Трое, ни Спарте, ни Аргосу, ни Мусии.
