Перед маленькой властной женщиной я решила хранить почтительное молчание. Опасаясь каким-либо словом прогневить царицу, я ограничилась поклоном.
— Почему ты стоишь, как статуя? Не умеешь говорить? — обратилась ко мне Гекуба.
— Умею, но не смею, — ответила я как можно смиреннее.
— Себе на уме, значит! И ты, — Гекуба повернулась к Парису, — ты навлекаешь на нас беду ради этой бессловесной бабы? Ее лицо скоро так же полиняет, как ее характер.
— Она моя жена! — воскликнул Парис. — Я требую, чтобы ее перестали оскорблять!
Его слова услышали люди на площади и с жадным любопытством подошли поближе.
— Ты требуешь? Может, высечешь меня кнутом, как поступал с коровами, когда был пастухом?
— Прекратите! — приказал обоим Приам. — Пройдемте во дворец, площадь не место для разговоров.
— Вы приглашаете меня войти во дворец? — спросила я, не трогаясь с места.
Я знала: приглашение переступить порог означает, что меня признали — точнее, признали наш брак.
Гекуба приподняла бровь.
— Она все-таки умеет говорить! Уже лучше. Да, конечно, проходи во дворец!
Гекуба взмахнула рукой, приглашая нас.
Переступив мраморный порог царского дворца, я стала троянкой.
Во дворце было темно и прохладно. На мгновение мне показалось, что я снова очутилась в гроте Афродиты. Это впечатление усиливал легкий аромат роз, витавший в воздухе. Я заметила дымок, вившийся над курильницей, и поняла, откуда исходит аромат. Я не в волшебной пещере, а во дворце правителя самого богатого города мира, и на меня взирает не богиня любви, а его жена, настроенная весьма недоброжелательно.
А теперь, сын мой, мы можем поговорить, — произнес Приам.
— Да, ты прав, — сказала Гекуба, встав рядом с Приамом.
Она едва доходила ему до плеча. Ее интонация не располагала к беседе, ни дружеской, ни деловой.
Парис указал в сторону подушек, разложенных между колоннами:
— Разве мы не присядем?
— Всему свое время, — резко ответила Гекуба, продолжая стоять.
Возможно, она считает, что первой слово держать должна я? Я огляделась в надежде, не избавит ли меня кто-нибудь от этой миссии. Но все стояли с непроницаемыми лицами и плотно сжатыми губами. Я собрала в кулак мужество и обратилась к Афродите с просьбой вложить в мои уста нужные слова.
— Законы крови — священные законы, — осторожно начала я, ибо не знала, насколько священными они считаются у троянцев. — В наших жилах течет общая кровь. По моему отцу Тиндарею мы родственники. У Атланта было две дочери, их потомками являются Лакедемон, предок спартанцев, и Дардан, основатель Трои.
— Не столь уж мы близкие родственники, — возразил Приам. — И какое значение имеет это родство, если твой отец — не Тиндарей?
Мои глаза привыкли к полумраку, и я стала различать лицо Приама. Оно не выражало никаких чувств, и приязни тоже. И все же я понимала, что нравлюсь ему. Я слишком хорошо знала этот взгляд.
— Великий царь, я не смею говорить о своем отце, — ответила я и склонила голову в знак покорности.
— Зато я смею, — вмешалась Гекуба. — Тиндарей не имеет к ней никакого отношения. Посмотрите, от нее же исходит сияние. В зале стало светлее.
Похоже, это вызывало у нее досаду.
— Но мы с вами, почтенная царица, состоим в родстве, которое отрицать невозможно, — повернулась я к Гекубе. — По материнской линии. Феникс — наш общий предок.
— Что это значит? — Гекуба нахмурилась.
Я была готова к ответу. Не зря я готовилась к встрече и расспрашивала Париса с Энеем.
— Агенор — отец Кадма, Феникса и Европы. Мне рассказывать подробно обо всех нитях, которые связывают тебя, царица, и мою мать Леду? Я могу, только это займет много времени.
— Не надо, — оборвала она. — Я знаю это не хуже тебя.
Наступило минутное молчание. Облачка дыма клубились над курильницей.
— Итак, Парис нашел себе жену, — прервал молчание Приам. — Мы уговаривали его жениться. Он выполнил наше желание. Он жил с Еленой как с женой, не скрываясь от людей. Они дали клятву богам. Того, что сделано, не переделаешь. Елена связана с нашим домом родством, хоть и дальним. Мы должны… Ох! Принять ее как дочь.
Я склонила голову в поклоне.
— Эта дочь представляет опасность для нашего рода, — заявила Гекуба. — Я считаю, что брак должен укреплять род, а не угрожать его существованию.
Она повернула ко мне суровое лицо.
— Посланцы твоего мужа, моя госпожа, требовали, чтобы тебя вернули. Мы ответили, что ничего не знаем о твоем побеге, и это была правда. Но отныне это не является правдой. Ты понимаешь, что произойдет, если ты не вернешься в Спарту?
— Ничего не произойдет! — воскликнул Парис. — В таких случаях ничего никогда не происходит. Гесиону похитили, и она осталась в Саламине. Ясон похитил Медею из Колхиды. Тезей похитил Ариадну. Греки будут возмущаться, негодовать, направлять послов. А закончится все тем, что они успокоятся, сядут у своих очагов и с довольным видом будут петь грустные песни про царицу Елену.
— «Наша участь — в песнях расславленным быть среди поколений грядущих!»[14] — вдруг изрекла я.
— Вот как? — возмутилась Гекуба. — Вот чего тебе нужно? Чтоб о тебе пели песни?
— Мне? Обо мне?..
Я растерялась: слова, которые произнесли мои губы, родились как будто вне моей головы.
— Нет, я не то хотела сказать… — пробормотала я.
— Как прикажешь понимать твои слова?
— Елене ведомо то, чего не знаем мы, — пояснил Парис.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Гекуба.
— Я имею в виду дар, который она получила в храме. Она видит то, чего мы не видим. Ее служанка привезла священную змею из семейного алтаря. Давайте подыщем для нее подходящее место.
— В Трое хватает предсказателей, — сказал Приам. — Как жену Париса мы готовы принять тебя, Елена, но как предсказательницу — нет!
Итак, мои надежды оправдались: он согласен принять меня.
— Змейка просто моя спутница, бесценное напоминание о Спарте.
Приам улыбнулся. Побеждать мужчин легко. Женщины так легко не сдаются.
— Я полагаю, Парис, ты разместишься в своих прежних покоях? — спросила Гекуба.
— Только на первое время. Затем я построю прекрасный дворец для нас с Еленой.
— Как, ты покинешь братьев и сестер? Поселишься отдельно?
— Милая матушка, — сказал Парис, выступив вперед, — ведь теперь у меня своя семья — прекрасная Елена согласилась стать моей женой.
Парис протянул мне руку.
— Проходи, жена. Если отец с матерью не предлагают тебе сесть, это сделаю я.
Он указал на гору ярких подушек. Мы опустились на пол, который был застелен удивительными узорчатыми тканями, не похожими на те, которые я видала прежде.
— В Трое принято класть на пол ткань такой красоты? — спросила я, восхищенно поглаживая рукой узорчатую мягкую поверхность.
— Их привозят откуда-то с Востока, — ответил Парис. — Мы первыми встречаем караваны, выбираем все, что нам нравится, а потом пропускаем дальше. Это одно из преимуществ троянцев: держать торговлю в своих руках.
Парис рассмеялся.
— Поскольку вы уже сидите, приглашаю всех присесть, — произнесла Гекуба. — Не угодно ли освежиться?
Наконец она сочла возможным проявить гостеприимство, хоть и весьма сдержанное.
— Да, — ответил Парис. — Угодно.
Приам подал знак рабу:
— Принеси, что они пожелают!
— Похоже, боги все решили за нас, — вздохнула Гекуба, садясь. — Так тебе понравились ткани, которыми мы застилаем полы? Их привозят с Дальнего Востока. Они называются ковры. Это необычно — покрывать полы. Зато тепло. Зимой у нас бывает очень холодно. Сама увидишь.
И Гекуба улыбнулась мне несколько отчужденно.
XXXI
Эней, который все время сидел молча, встал и направился к выходу.
— Ничего не говори Креусе! — приказала ему Гекуба. — Поклянись, прежде чем выйдешь из дворца.
Эней нахмурился.
— Но мы уже виделись. Она встретила нас по дороге во дворец. Я хочу к ней как можно скорее.
— Делай что хочешь. Только ничего не говори ей. Думаю, тебе будет не трудно. Вы, мужчины, большие мастера быть с женщиной и не говорить с ней ни о чем важном.
— Она уже видела меня. — Мне показалось, я должна вступить в разговор. — Она знает, что я здесь и кто я.
— Так пусть это будет все, что она знает! — повысила голос Гекуба. — А ты не должна показывать свое лицо на улицах Трои. Будешь носить покрывало.
— Нет, не буду, — ответила я тихо, но твердо: невыносимо вернуться к тем временам. — Я не животное, чтобы ходить в наморднике. Покрывало — все равно что намордник. Пусть люди видят мое лицо, и будь что будет. Я не заметила, чтобы троянские женщины носили покрывало.
— Ты не троянская женщина, — наконец открыл рот Приам. — Поэтому не примеряй на себя троянские обычаи.
