– Нет уж, – уже немного насмешливо провозгласил Юдин. – Не думаю, что я бы к вам хотел вернуться. У меня к вам просто важное и неотложное дело. Тут у меня пациент один – очень тяжелый случай, сплошной перелом, как выжил – непонятно, недавно в сознание пришел и хочет видеть почему-то вас. Откуда он вас знает, рассказывать отказался. Но требует нешуточно – говорит, дело жизни и смерти. Так прямо и говорит. Так что вы, Сергей Владимирович, уважьте, если сможете. И чем скорее, тем лучше – состояние критическое, не знаю, как все повернется...
Я был заинтригован и не знал даже, что и предположить. И пообещал явиться, как только смогу. После этого я попытался связаться с Чеховым. Чехов отсутствовал. Мне сказали, что он ездит по каким-то срочным и важным делам. Я в который раз пожалел, что он чужд всяческим достижениям прогресса и до сих пор не обзавелся ни пейджером, ни тем более – мобильным. Что ж, придется действовать самостоятельно – не маленький уже.
Я на прощание снова сбегал проверить самочувствие Головлева и посоветовал Воробьеву привязать того к кровати, на случай, если проснется. Потом оставил свои координаты и поспешил в Склиф.
Там я с огромным трудом нашел своего Юдина, который уже заведовал целым отделением. Мы обменялись рукопожатиями, и он меня повел к загадочному больному, который лежал в палате отделения тяжелобольных.
– Его сюда только что перевели из реанимации, – неторопливо рассказывал мне Юдин по дороге. – Я не думал, что он выживет. Многочисленные переломы, ушиб внутренних органов, сотрясение. Когда его привезли, мы его из машины вдесятером вытаскивали: под каждую косточку пришлось руки подкладывать. А потом собирали, как конструктор. Если бы я не занимался этой проблемой вплотную, его бы тут просто под систему положили и умирать оставили. Но я настоял, и мы его прооперировали. Все ждали, когда умрет. А он нет – выкарабкался. Вот что значит – молодой здоровый организм.
В палате на высокой койке лежала мумия – такие ассоциации рождало это сплошь загипсованное перебинтованное тело, распятое на противовесах. Было видно только лицо с ввалившимися глазами.
Рядом с кроватью сидел неопрятный дед и что-то штопал. Увидев нас, он осторожно поднялся и вышел на цыпочках в коридор.
Честно говоря, я не мог узнать этого человека, который в столь критическом состоянии захотел видеть не кого-нибудь, а именно меня. Юдин кивнул головой и сказал:
– Вот, я вам его привел.
Потом мне:
– Если что, я в коридоре.
Я присел в кресло рядом с кроватью, чувствуя себя не очень уверенно. Может быть, произошла какая-то ошибка?
Человек перевел на меня глаза и тихим, чуть осипшим голосом спросил:
– Вы меня не помните, Владимир Сергеевич?
Что-то шевельнулось во мне, но так и не оформилось в мысль. Я отрицательно покачал головой.
Он слабо улыбнулся:
– Да, видно, меня действительно прилично изуродовало! Я – Дима Красников, в вашей клинике моя девушка... лежала. Помните?
Я с удивлением смотрел на это изможденное лицо, которое мне запомнилось таким привлекательным, и понял, что этот юноша отнюдь не оставил просто так той истории, которая позабылась уже всем.
К моему удивлению, он не стал задавать мне вопросов, а начал говорить сам.
– Видите, доктор, инициатива наказуема. Я был настолько самонадеян, что решил справиться со всем в одиночку. Вот чем все кончилось. – Он показал глазами на свое загипсованное тело. – Но это было бы ничего, если бы я добился каких-нибудь результатов, а то...
Он вздохнул и рассказал мне всю свою историю от начала и до конца. И про слежку за клиникой, и про желтую машину с зеленой полосой, и про сторожку, и про его работу в санатории. И, наконец, про кражу документов из кабинета директора.
– И где теперь эти документы? – с замиранием сердца спросил я, понимая, что судьба преподнесла мне в подарок последний кусок этой головоломки.
Дима вздохнул.
– Я же вам говорю, что все было напрасно. У меня их вытащили.
– Кто?
– Те двое, что сбили меня машиной. Я бы умер, если бы не Матвеич...
– Какие двое? – не очень вежливо перебил его я. – Инкассаторы?
– Ну да, а вы откуда знаете?
– О, эти люди уже многим намозолили глаза. Думаю, их скоро поймают.
– Хорошо бы, – прошептал Дима. – Кстати, я не все вам сказал. Во-первых, кое-чего у меня все же осталось. Вон, посмотрите в тумбочке.
Я порылся в ящичках и нашел две сложенные и помятые бумажки:
– Это?
Дима кивнул:
– Да. Это какие-то договора. Видимо, что-то они затевают с иностранцами. А еще я нашел одежду двух девушек, которые прибыли в санаторий, но оттуда больше не выходили. Я спрятал одежду поблизости.
– Девушки? – Я решил не говорить парню, что мы нашли и их тела. – Это интересно. А можешь мне набросать планчик? Изобрази, где искать эту «Сосновую шишку». И про свои улики тоже не забудь.
– Я вам бы нарисовал, но мне нечем. Позовите лучше Матвеича – он вам толково объяснит.
Я высунул голову в коридор и окликнул деда, сидящего на кушетке напротив двери. Тот встревоженно прошел внутрь, думая, что с его подопечным нехорошо.
Узнав, что от него требуется, он присел на краешек стула и стал монотонно и обстоятельно объяснять:
– Проезжаете Софрино, проезжаете еще километра два. Потом съезжаете налево, там дорога в лесу. Едете по ней и упираетесь прямо в ворота. Это и есть та самая «Шишка»...
– А от «Шишки» – через задние ворота по тропинке до развилки. Там есть корявое дерево с сухой верхушкой. Все – под ним.
Я не стал больше утомлять парня, к тому же времени снова было в обрез. Не успел выйти, как меня снова окликнули:
– Чуть не забыл, Владимир Сергеевич. Есть еще один свидетель – он ведь, как я понимаю, следствию тоже необходим. Его зовут Егор Зимин. Он работал переводчиком.
* * *
Я пулей вылетел из Склифосовского, торопясь отыскать Чехова. Юдину я долго жал руку и обещал, что непременно наведаюсь к нему в ближайшие дни и обязательно во всех подробностях расскажу ему о всех тех неприятностях, которые он когда-то так прозорливо предсказал.
К моему счастью, Чехов оказался на месте.
– Слушай, Ладыгин! – закричал он в трубку, не давая мне раскрыть рот. – Я тут кое-чего нарыл! Помнишь того хрена из «Медтехники»? У него, как оказалось, нормальный такой послужной список. Тут у него чего только нет! И мошенничество, и крупные финансовые операции, и контрабанда. Это все – секретные данные. Но они – не полные. Здесь его славный путь прослеживается до мая 1982 года, а потом... Потом – концы в воду. Но я – мужчина умный. Я же умею сопоставлять. И вот чего я насопоставлял: если эти два придурка на него работают, то и он должен быть в это дело замешан. Где? Не в вашей клинике – это уж точно. И не в «Эдельвейсе» – это для него мелковато. Что, если он как раз один из тех, кто это дело организовывал? Что, если он один из пауков, сидящих в центре паутины? Как пить дать, что он – либо какой-нибудь управленец, либо имеет отношение к какому-то медучреждению, которому позарез нужны были органы. Я стал наводить справки, и оказалось, что таких учреждений в окрестностях Москвы не так уж и много...
– «Сосновая шишка»! – наконец смог вклиниться я в этот хвастливый монолог.
– Что ты сказал?
– Санаторий «Сосновая шишка».
– Да, такой есть у меня в списке. Так вот, я послал запрос...
– Ничего не нужно больше посылать. Нужно брать людей и ехать туда. У вас же есть люди?
– Ну да, – опешил Чехов. – Могу достать пару десятков. А откуда ты знаешь, что это именно там?
– У меня свидетель имеется. Надежный.
– Ладно, Ладыгин, жди меня и моих парней.
Что мне нравилось в Чехове, так это его привычка быстро реагировать, без лишних вопросов.
* * *
Картина была та еще. Санаторий окружен патрульными машинами с мигалками, на капот каждой опирается крепкий парень из ОМОНа с «АКМ». Все, как в кино.
Чехов стоял с развевающимися на холодном ветру волосами и орал в мегафон:
– Здание окружено! Любая попытка оказать сопротивление будет подавляться немедленно! Нам нужен ваш директор – Козлов. Пусть выходит немедленно, с поднятыми руками!
Через некоторое время из здания вышел какой-то человек и стал размахивать над головой кухонным полотенцем, как поднятым флагом.
Мы дождались, когда он приблизится.
– Это он? – спросил я у Чехова.
Тот покосился на фотографию, достав ее из-за пазухи:
– Что-то не похож. Хотя, если он владелец этого санатория, то мог и пластическую операцию сделать – для пущей конспирации.
Человека между тем схватили и привели к нам. Он был ужасно напуган и совершенно не соответствовал моим представлениям о негодяях и директорах.
– Господа, я от всего нашего коллектива убедительно прошу – выключите ваши ужасные лампы и не пугайте наших клиентов криками. Вы просто не представляете, какая нас всех ждет выволочка. Мы просто останемся без работы! – начал лепетать он.
