Неподалеку от того места, где притаились европейцы, лежали останки только что освежеванного человеческого трупа, у которого была отрубленна голова, руки и ноги по колена. Полуголый индеец старательно извлекал из брюшной полости четвертованного человека кишки и аккуратно перекладывал их на зеленые листья.
Остальные дикари с копьями в руках окружили костер и размеренно притоптывали под звуки маленького барабана из выдолбленной тыквы, в который бил ладонями пожилой туземец.
Кроуфорд оцепенел от ужаса и омерзения. Он чувствовал, как замерли и стоявшие подле него пираты. И дело было не в том, что кого-то убили. Бывало, угодившее в человека пушечное ядро творило дела и пострашнее, и кишки приходилось снимать аж с грот-реи, вытирая при этом с собственной физиономии разлетевшиеся мозги своего приятеля. Но то была война. А здесь как поросенка потрошили человека.
— Людоеды, — прошептал Сэм.
— Каннибалы, — произнес Кроуфорд одними губами.
— Вот дерьмо, — беззвучно выругался Ришери.
А Чилан ничего не сказал, только лениво почесал подбородок.
Они застыли, не в силах пошевелиться или хотя бы отвести глаза от жуткого зрелища. Все их существо протестовало против чудовищного в своем будничном нечеловеческом спокойствии дикаря, аккуратно раскладывающего человеческие органы по листьям, как по тарелкам.
Постепенно барабанный ритм все учащался, индейцы мерно поднимали правые ноги и в такт ударам притоптывали ими об землю, одновременно с этим вздымая вверх копья и воинственно потрясая ими. Они исполняли ритуальный танец охотников, благодаря своих идолов за богатую добычу. Из глоток их вырывалось пение, которое сменялось то лаем, то рычанием, то птичьими криками.
Кроуфорд повернулся к компании и махнул рукой, привлекая к себе внимание.
— На счет три заряжаем мушкеты, на счет двадцать выбегаем, — скомандовал он и принялся считать.
— Двадцать! — шепотом крикнул он и, подняв тяжелую абордажную саблю, первым с громким кличем кинулся на поляну.
Обнаженные, в одних только набедренных повязках, размалеванные черной и голубой глиной, краснокожие дьяволы оставили свои пляски и, дружно подняв копья, ринулись навстречу маленькому арьергарду.
Уильям вдруг увидел прямо перед собой две квадратные физиономии, украшенные черными полосами. Две пары горящих ненавистью глаз уставились на Харта. Один из них поднес к губам маленькую трубку, но подоспевший Ришери опередил его, выстрелив из мушкета, а через мгновение Харт, сжимая в левой руке саблю, ткнул другого в живот. Пороховой дым повис в горячем воздухе, и сквозь это облако Уильям заметил, как дикарь, которому пуля попала в лицо, превратив его в кровавое месиво, упал на спину. Второй молча оседал на землю, держа руками вываливающиеся кишки. Он выкатил обезумевшие от боли глаза на Уильяма, и тот подумал, что до самой смерти не забудет выражения его лица.
Ришери еще сжимал в руках разряженные пистолеты, когда еще один индеец с воинственным криком поднял над головой топорик, намереваясь разрубить противника на две половины. Это была не пустая угроза, потому что судя по лоснящимся мускулистым плечам, силищей этот дикарь обладал бычьей.
Уильям даже не успел сообразить, что ему делать. Тело его само выбрало тактику боя. Прежде чем людоед успел обрушить топор на череп француза, Харт, оттолкнув капитана, вонзил дикарю саблю в грудь, и тот всей массой тела, рванувшегося вперед для нападения, рухнул на саблю, едва не сломав под своей тяжестью англичанину руку. Уильям еле успел рвануть клинок на себя. Сталь с мягким чавканьем покинула горячую плоть, и индеец рухнул на землю.
Ришери отшвырнул бесполезный мушкет, который у него просто не было времени перезарядить, и выхватил из-за пояса нож. Схватка перешла в рукопашную.
Ни Уильям, ни Ришери, ни Кроуфорд, отбиваясь от дикарей, уже не видели, как в схватку бросились остальные англичане и голландцы. На утоптанной поляне началась резня, в которой никто не ведал пощады. Солнце скрылось за верхушками деревьев, и люди бились в темноте. Опрокидывая обмазанные глиной корзины, расшвыривая пылающие головни, они резали друг другу глотки и падали на жирную влажную землю, щедро поливая ее своей кровью.
В живых не осталось ни одного индейца. Так велики были ужас и омерзение белых при виде отвратительного пиршества, к которому так старательно готовились людоеды, что они не могли остановиться, пока хоть один дикарь стоял на ногах.
Когда люди Кроуфорда остановились и опустили оружие, на усеянную мертвыми и ранеными телами поляну, стремительно опускалась ночь. Рассыпая искры, дотлевали разбросанные головни костра, пронзительно стенали раненые, где-то неподалеку заревел вышедший на охоту ягуар. Лес дружно ответил на его рык воплями, криками и завываниями.
— Разожгите костер, — приказал Кроуфорд, вытирая саблю широким листом юки. — Судя по всему, нам придется здесь заночевать.
— А как же Элейна и остальные? — встревоженный Харт шагнул к сэру Фрэнсису.
— Там есть еще мужчины. Идти ночью по лесу с ранеными, оставляя кровавые следы — чистое безумие. На запах крови к нам сбегутся все хищники в радиусе десяти миль. А здесь, по крайней мере, есть все, что нам надо. Запас дров, воды, кассавы. Индейцы готовились к сытному ужину, так не пропадать же его вегетарианской части зря. Кстати, Уильям, вы бы глянули, а что там с деликатесами? Они там еще живы, или со страху отдали Богу души?
Уильям с отвращением оглядел залитую кровью поляну и направился к сплетенному из прутьев импровизированному загону, где связанные пальмовыми волокнами томились те, кто должен был стать на этом празднике ужином.
Проходя мимо растоптанного костра, усыпанного осколками разбитых горшков, Уильям содрогнулся, едва сдержав невольный приступ тошноты. В неровном сумеречном свете ему показалось, что он видит среди тлеющих угольев обрубленную человеческую руку. По-видимому, это были остатки того несчастного, чей крик они слышали в лесу. Подхватив тлеющую головню и используя ее как факел, Уильям подошел к частоколу и перерубил веревку.
Внутри клетки на земле лежало несколько человек. При виде его один из них глухо застонал. Юноша склонился над пленниками.
— Святые мощи! — услышал он знакомый голос, — это же Харт!
Перед ним собственной персоной лежал на земле Потрошитель в компании Боба и Питера.
— Боже, Джек! Какое счастье! А где же остальные! — вскричал Харт, выхватывая нож и торопливо перерезая стягивающие их веревки.
— Здесь все, кто остался, мой мальчик, — ответил Потрошитель и шмыгнул носом.
