хорошо мне знакомая. Проходя мимо подъездной дорожки дома номер 16, я хватаю с ворот расшатанный кирпич и пригибаюсь, не сбавляя шага. Господи, как же холодно. Я подбрасываю кирпич в руке, как мячик, словно вышел поиграть на улицу, как обычные дети, на которых я смотрел из окна своей спальни, не осмеливаясь приблизиться.
Машина уже просто огромная. Страх обволакивает мое сердце и берет в тиски. Осталось всего двадцать шагов, двадцать шансов передумать. Я слышу хруст своих подошв по морозному тротуару — шансы раздавлены ими.
Девятнадцать, восемнадцать, семнадцать…
Паника сковывает горло, и дыхание вырывается мелкими клубами пара, как из трубы паровоза. Вопрос Ингрид эхом отдается у меня в голове: «Пит, да как ты вообще…»
Я думаю о Шеймусе, вперившем в меня взгляд. Об ужасе, отразившемся на его лице за мгновение до того, как пуля Бел размозжила ему череп. Думаю о Доминике Ригби. Бел истязала его, но там, в больничной палате, он бросал на меня такие жалкие, перепуганные взгляды, как будто это я довел его до больницы. Это от меня он так старательно отводил глаза.
Четырнадцать, тринадцать.
Бел причиняла им боль, Бел убила их, но боялись они меня. Не знаю почему, но факт остается фактом. Я вселял страх.
Я спрыгиваю с обочины, и мне кажется, что я стою на платформе перед мчащимся поездом.
Десять, девять, восемь, семь. Я равняюсь с капотом машины. Должно быть, водитель уже видит меня в зеркале. Может, он прямо сейчас разговаривает со снайперами в окнах; может, мой затылок уже взят ими на мушку. Самоубийство в семнадцатой степени.
Каждое нервное окончание внутри меня кричит: волк волк волк.
Три… два…
— Но волк — это моя сестра, — шепчу я вслух, поравнявшись с водительской дверью. — А страх — это мой друг.
Один.
Я замахиваюсь кирпичом.
Окно рассыпается сверкающим дождем, нарушая тишину. Я успеваю заметить испуганные глаза и просовываю руки в пробоину, разрывая рукава о стеклянные зубья, оставшиеся в раме. Я жмурюсь от страха, но кое-как могу разобрать мельтешащую фигуру мужчины: он лезет в куртку, нашаривает что-то под мышкой. У него пистолет. Мои слепо ищущие руки хватают его за волосы, мокрые от пота. Они выскальзывают, и я хватаю его за уши, разворачивая лицом к себе.
Сильные руки стискивают мои запястья. Кислота бурлит в горле. Проклятье! Сейчас он отцепит меня от себя, сейчас он меня застрелит. Пиф-паф, Питти. Ты труп. ТЫ ТРУП! Он так сильно дергает меня за запястья, что, кажется, вот-вот переломает мне руки. Я представляю, как трещат кости, разрываются артерии, мои руки становятся лилово-черными, а я истекаю внутренним кровотечением. Он занимался единоборствами, а я тощий и слабый, я недостаточно силен, чтобы выстоять…
Но тебе и не нужно быть сильным, Питти, тебе нужно лишь сделать его слабым.
Я заставляю себя открыть глаза и посмотреть на него в упор. Сердцебиение успокаивается. Давление на мои руки ослабевает. Он смотрит на меня через разбитое окно, кровь отливает от его лица. Он пытается отодрать от себя мои руки, но он слаб, как младенец, и сопротивляться ему легко. Он дрожит, его рот беззвучно открывается и закрывается вокруг мертворожденных протестов.
Вот и она. Она внутри него, я чувствую.
Паника. Моя паника.
Я понимаю это по тому, как дрожит его голова в моих ладонях, по запаху кислого пота, пропитавшего его волосы, я слышу это в его судорожном дыхании. Я понятия не имею, сколько времени проходит. Может, часы, а может, микросекунды.
Я даже сочувствую ему. Я точно знаю, где он сейчас: я пропадал в этой шахте столько раз, что и не счесть. Я бью его кирпичом по затылку. С остекленевшими глазами, он резко падает вперед.
— Пит. — Я оборачиваюсь и вижу Ингрид, которая стоит в дверях моего дома с вылезшими на лоб глазами. — Что ты с ним сделал?
— Я не знаю, — отвечаю я.
Но я знаю. Я передал ему свою панику, я заразил его ею, и меня медленно осеняет… Как всегда.
Мне тошно, и я чувствую свою вину перед ним, но какая-то часть меня захлебывается восторгом от этой силы, а другая часть из самой глубины смотрит на мои окровавленные руки и думает, что в следующий раз выйдет лучше.
«Нужно практиковаться», — шепчет мне голос Бел.
Заткнись.
Ингрид быстро шагает вперед и открывает дверцу машины. Она нащупывает под мышками обмякшего мужчины телефон и пистолет и проверяет пульс.
— Хм, — задумчиво произносит она. — Он может проснуться в любой момент. В багажнике есть буксирный трос. Возьми и свяжи его, ладно?
Я повинуюсь, а она убегает и возвращается, сминая в руках какую-то темную ткань, и засовывает комок в неподатливый рот шпиона. Я перевязываю его тросом, и он сонно шевелится. Ингрид раздумывает, не врезать ли ему снова, но отказывается от этой мысли и только проверяет его дыхание.
Я все-таки не могу не спросить.
— Ингрид?
— Да?
— Это мои носки у него во рту?
— Первое, что попалось под руку, — оправдываясь, отвечает она.
— Но… у меня ноги сильно потеют.
Она пожимает плечами и направляется обратно в дом.
— Извини, — шепчу я бессознательному шпиону, — за носки. — Темная кровь блестит у него в волосах и на шее. — И… за все остальное.
Я поворачиваюсь и бегу за Ингрид.
Она стоит у подножия лестницы, спиной ко мне. Длинные тени, отбрасываемые уличным фонарем, ползут к ней по паркетному полу. Я автоматически тянусь к выключателю, но отдергиваю руку. Все двери из прихожей открыты, кроме той, что ведет в гостиную. На ручке темнеют отпечатки пальцев.
— Второй агент? — спрашиваю я.
— Да.
— В гостиной?
— Да.
— Ты его… — я делаю шаг к двери.
— Пит! — она все еще стоит ко мне спиной, и ее голос звенит, как натянутая струна арфы. — Не надо, пожалуйста. Он… мне пришлось… — она судорожно глотает воздух, а потом успокаивается. — Я не хочу, чтобы ты его видел. Не хочу, чтобы ты так обо мне думал.
Я опускаю руку. Не открывая двери, я ныряю налево, в прачечную, роюсь под стиральной машиной. Нашарив то, что искал, я вытаскиваю на божий свет допотопный ящик с инструментами. Ингрид, тихая как мышка, топчется за спиной.
— Подвал, — говорю я.
Мы с топотом спускаемся по голым деревянным ступенькам к двери маминого кабинета, запертого на кнопочный кодовый замок.
— Ты знаешь комбинацию? — спрашивает Ингрид шепотом.
— Нет.
— Знаешь хотя бы, сколько там цифр?
— Вроде бы шесть.
— Господи, Пит! — сердится она. — Это же миллион комбинаций. Как только наблюдатели, которых мы
