следственного комитета, мы не можем ему отказать. Что ты натворила, Лиза? Почему тебя следователь разыскивает?”
Конечно, они ему сообщат. Удивительно, что еще не сообщили. Что он будет делать, когда узнает, где она?
Лиза хохочет в голос. Глупая, смешная Лиза. Сказано ж тебе: он из следственного комитета. У него документы. Приедет и арестует, вот что он сделает. И на этом все закончится. Потому что предупреждали Лизу в агентстве: не бери, Лиза, левых клиентов. Оформляйся, Лиза, только через нас. Только так мы сможем тебя защитить, случись что. Запомни, Лиза: самонадеянность до добра не доводит. Вот и наступило то самое “случись что”, а защиты не жди. Потому что Митя им сейчас расскажет не только о том, что она в обход договора работала у Дервиентов, но и о том, что они заявили на нее в полицию, в краже обвинили. Что сделает порядочная организация, которая бережет свою репутацию? Правильно, пришлет Стасу другую уборщицу, на сей раз такую, которую никто в кражах не подозревает. А Лиза тем временем из замка переедет в тюрьму. Тоже своего рода замок, а, Лизок?
“Пожалуйста, не надо, не сообщайте. Лиза ничего плохого не сделала. Но он не должен найти. Можно сказать, что Лиза уехала в Киров. Поезд 30 ноября, в 5:39”.
До семи остается одна минута, когда наконец приходит ответ: “Хорошо, попробуем. Но ты должна как можно быстрее все нам объяснить”.
Ровно в семь часов Лиза включает плиту и решает, что сегодня на завтрак подаст яичницу-глазунью.
Целый день Лиза не разговаривает с вещами. В ней зреет бунт. Это очень хорошо для работы. Она трет, моет, перебирает, стирает, чистит, принимает доставку, готовит, даже не замечая собственных действий, они не занимают ее по-настоящему, потому что внутри она уже занята – в ней крутится и крутится бесконечный разговор с Ильей. Лиза никак не может разобраться, что разозлило ее сильнее: мнение Ильи, что Лиза, очевидно, не сможет сделать единственно необходимого, или то, что она с этим мнением тут же согласилась и вообще-то продолжает соглашаться.
Лиза снова и снова воспроизводит внутри себя визг тормозов. Запрещать много ума не надо. Опытная бабушка, старший Илья – им всем, разумеется, виднее, как будет лучше для Лизы. Но где они все, когда Лизе нужна помощь? Лиза плюхает тряпку в таз и морщится: брызги летят во все стороны, попадают на лоб. Она обтирается тыльной стороной руки, отжимает тряпку, продолжает тереть плинтус. А и не нужны они! Она и сама справится! И все будет нормально, потому что Лиза – взрослый человек. В своей собственной жизни старшая – она. Никто не живет ее жизнь дольше. Поэтому, если она решит все же пойти на концерт, никто не вправе ее останавливать. Она сама будет принимать такие решения.
Но где взять денег? Макс не отвечает, Илья уже отказал, Костя не станет обсуждать с ней никакие финансовые вопросы. Значит, придется просить у Стаса. На билет нужно пять тысяч. У нее есть еще пятьсот тридцать семь рублей, так что можно попросить неровную сумму, тогда ему тяжелее будет отказать. Он сразу поймет, что ей нужны конкретные деньги на конкретную покупку, что она не разбазарит полученное на всякие глупости.
Лиза пару часов подбирает слова и готовится к отказу, поэтому переходит к делу, как только Стас появляется в дверях:
– Добрый вечер. Не могли бы вы одолжить Лизе денег. Пожалуйста?
Ну вот, пожалуйста не там, вопрос не туда. Теперь точно не даст.
– Денег? Двух дней не проработали, уже просьбы о деньгах? – Стас притопывает, стучит одним ботинком о другой, стряхивает снег и грязь на свежевымытый пол – Лиза изо всех сил давит в себе желание тут же подтереть. – Сколько нужно?
– Четыре девятьсот. Это на лекарства. – Лиза поражается, как легко слетает с языка это вранье. Стас, конечно, понимает, что никто не даст Лизе никаких лекарств, у нее ведь нет рецептов. Владимир Сергеевич был тысячу раз прав. Все врут. Теперь врет даже Лиза. Она все же подтирает пол. Теперь в прихожей снова чисто.
– Ладно, я отсюда вижу, сколько вы успели за день, – вдруг говорит Стас. – Кое-где теперь даже можно жить. И завтрак был съедобным. Сейчас скину вам шесть тысяч на хозяйственную карту. Как бы аванс. На лекарства. – Тут он корчит непонятную гримасу. – Еще купите новое белье себе. А старое выкиньте. От вас, извините, конечно, Лиза, за откровенность, мы вам благодарны за помощь и все такое, но вчера чувствовался ощутимый… – Он встречается с Лизой взглядом, снова кривится. – Ну, вы понимаете, я видел ваш рюкзачок, вряд ли там найдется смена одежды.
– Спасибо, – говорит Лиза.
Концерт в восемь, осталось сто двенадцать минут, времени с избытком.
Ровно в семь Лиза поднимается к себе. Она торопливо раздевается, снова стирает платье и смену белья – яростно трет ткань между пальцев, стесывает пару костяшек в кровь, но запаха на белье остаться не должно – купить новое Лиза сможет нескоро. Свое обычное, хлопковое и льняное, без лишних швов и косточек, Лиза покупает на распродажах, а до них еще нужно дожить. Об альтернативах даже думать не хочется. Она как-то купила в переходе симпатичный кружевной лифчик. При мысли о том, чем это кончилось, у Лизы темнеет в глазах. Зато можно включить в завтрашнюю доставку дезодорант. Теперь есть чем за него заплатить. А когда все уйдут, Лиза сунет свою одежду в машинку, потом в сушилку, потом отгладит как следует – и будет пахнуть альпийской свежестью, а не Катькой с вокзала.
Прежде чем надеть штаны и худи, Лиза пристально обнюхивает их в промежности и у подмышек. Неидеально. Ну так она и куртку снимать не планирует. К тому же вряд ли ее выгонят из зала за запах.
В кассы приходится выстоять громадную очередь. Времени все меньше, и каждый стоящий впереди человек уносит с собой билет, которого может не хватить Лизе. Глядя на часы, Лиза чувствует, как каменеет диафрагма. Когда она наконец подходит к кассе, до концерта остается четыре минуты. Но с билетом везет: во-первых, получается даже дешевле, во-вторых, четырнадцатый ряд, четырнадцатое место. Лизе нравятся совпадения, да и от сцены достаточно далеко. К тому же тринадцатое место до сих пор пустует. Если не обращать внимания на оставшуюся очередь, можно помечтать, что слева от нее никто не сядет.
Лиза никогда ни на каких концертах не бывала. Она велит себе делать то же, что другие, но другие входят, а она застывает на крыльце, глядя, как в двери вливается нескончаемый поток людей. Они очень красиво одеты, громко говорят, смеются. Уже восемь, но никто
