стены, защищающие тебя от всего на свете. Лизу трясет, она снова потеет, одежда, еще сырая, опять промокает и облепляет тело, будто Лиза теперь выброшенная на берег рыба. Разжаловали из зениц-то, а, Лизок, – думает Лиза бабушкиным голосом. – Выгнали из ока. Будешь теперь по буре околачиваться, пока окончательно не прибьет. Кранты без таблеток. Это все из-за них. Завтра нужно будет продолжать работать, а потом, вечером, пойти по следующему адресу. Действовать по схеме. Но как, если нечем защититься?
Лиза заставляет себя встать, найти телефон. Буквы бегают по экрану, не даются Лизе, но кое-как, спотыкаясь и путаясь, она все же умудряется отправить Максу сообщение. Нужно узнать, как там бабушка. Звонить в больницу нельзя. Идти в больницу нельзя. Если он ей друг, пусть расскажет про бабушку. И пусть найдет таблетки. Пусть спасет Лизу. Просить больше некого.
Лиза с удовольствием спряталась бы в шкаф, но шкаф оказывается пустой гардеробной, а за ней обнаруживается ванная. Не останавливаясь, чтоб ненароком не задуматься, Лиза сдирает с себя одежду, лезет в крохотное джакузи, кое-как принимает душ, в том же джакузи замачивает и стирает белье и платье с колготками и тут же обсушивает, закатав в полотенца, а потом еще немножко проходится феном.
За окном светает, а значит, женщина больше не придет. Прекращается изматывающий озноб. Расчесывая влажные волосы, Лиза несколько раз гладит себя по голове. Молодец Лиза. В который раз собирает свою жизнь из осколков отрицательных величин.
Дожидаясь, пока дойдет на полотенцесушителе платье, она проверяет сообщения – от Макса тишина.
В одном белье Лиза потихоньку выскальзывает из ванной и обходит комнату по кругу, нажимая на все выключатели. Зажигаются потолочные светильники, торшеры у дивана, лампа над столом, два светильничка над изголовьем кровати и, наконец, подсветка зеркала над комодом. Очень хочется хоть что-то контролировать. Лиза так увлечена игрой в свет, что, только второй раз стукнувшись бедром, замечает, как странно выдается вперед кровать, и понимает, что матрас лежит в большой лодке, а лампа над столом вмонтирована в старый штурвал и подвешена на корабельных канатах.
Комната явно принадлежала мальчику, но Лиза никак не может его увидеть, будто кто-то специально зачистил пространство, не оставив никаких следов. Как так может быть, чтобы ничего не осталось?
Лиза присаживается на корточки у кровати, вглядывается в лакированные доски обшивки, пытается рассмотреть в их узорах, каково было мальчику спать в лодке. Ждал ли он ночи? Представлял ли, как лодка качается на волнах и убаюкивает его?
Но ничего не выходит – Лиза охает, глядя, как какая-то женщина в фартуке в который раз зашибла бедро об острый лодкин нос, и на этом истории кончаются. Ящики стола и комода пусты, полки над кроватью покрыты пылью. Ни книг, ни безделушек. Обычно такое положение дел радует Лизу, но сейчас только будоражит. Ее охватывает давно забытое ощущение: она хочет докопаться до сути, хочет победы – и сделает все, чтобы ее приблизить.
Лиза вдруг вспоминает раннее утро на пыльном рынке. Они с бабушкой уехали тогда в Казань, к бабушкиной подруге. Лиза никак не засыпала на новом месте, и они пошли бродить по городу. Продавцы на рынке только начинали раскладывать товар. Лиза зависла у одного из прилавков – бабушка дергала ее за руку, звала, но оторваться от происходящего было невозможно: бережно и в то же время с огромной скоростью продавец наметывал на распяленную скатерть плотные ряды расписных тарелок и тарелочек, огромных чаш и крохотных пиалушек. Лиза тогда только возвращалась к словам, все еще редко и нехотя выпускала их из себя, поэтому просто молча вцепилась в маленькую пиалку.
– Положи на место, – сказала бабушка. – Положи – и пойдем. Много дел.
Лиза помотала головой.
– Возьмите девочке пиалку, смотрите, как ей хочется! – отвлекся от тарелкометания продавец.
– Лиза, кому сказала, положи на место и идем поскорей. – Бабушка повысила голос, будто Лиза плохо услышала в первый раз. Лиза снова помотала головой и прижала добычку покрепче.
– Возьмите, совсем недорого, специальную цену сделаю для вас, – не сдавался продавец.
– Сколько? – вдруг неожиданно для самой себя спросила Лиза.
– Двести, – ответил продавец, и бабушка охнула.
Лиза поняла: так не пойдет.
– Двадцать пять, – уверенно сказала она.
– Ско-о-олько? – попятился продавец.
– Двадцать пять, – повторила Лиза, водя пальцем по нежному узору из выпуклых глазурованных пятен.
– Ты хоть знаешь, девочка, сколько труда положено на эта вещь? Не смотри, что она маленькая! Ручная работа! Понимать надо! Моя сестра ночь сидела, чтобы только внутри ее расписать! Так что сто пятьдесят – и ни рубль меньше.
Вокруг начал собираться народ.
– Сорок, – сказала Лиза. Она хорошо помнила, сколько денег бабушка взяла с собой, и знала, что потратить на сокровище можно не больше пятидесяти рублей.
– Забирай так и совсем уходи! – Продавец закрыл ладонями лицо, заломил локти к небу, тут же убрал руки. – Маленькая девочка, а ведешь себя как собака какая! Сто давай, разбойник, и ни рублем меньше! Пусть все видят, как я люблю детей!
– Сорок пять, – сказала Лиза. – Максимум.
– Семьдесят пять, – ответил продавец. – И это страшное преступление. В аду гореть будешь, девочка.
– Пятьдесят, – ответила Лиза.
Бабушка молча вытащила пятидесятирублевку из кошелька. Продавец тут же перегнулся через прилавок и вытянул ее из бабушкиных пальцев:
– А-а, давай уже сюда. Первая покупательница – и такая хищная попалась! Даром что ребенок! Зато теперь весь день торговля хорошо пойдет! Красивая какая, новенькая! – Он рассмотрел купюру на просвет, а затем тщательно обмахнул ей свои тарелки, хотя они еще не успели запылиться. – Давай заверну покупка твоя, пока не разбила. Разобьешь – плакать будешь, обратно прибежишь, снова торговаться станешь… Так и разориться недолго, не дай Аллах, – сказал он уже совершенно другим тоном, убирая деньги в пухлую барсетку на пузе.
Лиза развернулась и зашагала к выходу. Она до сих пор отлично помнит, о чем думала тогда, прижимая к груди с боем добытую пиалушку. И еще помнит лицо бабушки: странную улыбку, вздернутые брови. Противоречивые сигналы. Как такое дешифруешь? Но в груди – возле пиалушки – теплело, и Лиза улыбалась в ответ. Именно тогда Лиза поняла, каким могуществом обладают цифры и как много могут дать тому, кто умеет ими манипулировать.
– Какое счастье, что мы к тебе выбрались, Милочка, – говорила бабушка подруге вечером. – Перемена места все же чудеса творит. Ты бы ее видела! Я уж забыла, как голосок звучит, а она всю обратную дорогу болтала не замолкая! Про какие-то проблемы тысячелетия мне пыталась объяснить! Будто включили девчонку! Кто бы мог подумать, что какая-то там тарелочка…
Дослушивать Лиза не стала. Дело было совершенно не в тарелочке.
Время к семи, это значит, что скоро придется надевать платье, даже если швы и кармашки все еще не просохли до конца.
