Я едва не рассмеялся.
В доме Боки была всего одна комната. Ниша в задней ее части служила ванной; за полупрозрачной шторой просматривалось дорогое современное оборудование. Одну стену целиком занимали книжные полки. Дорогих книг я не заметил — в основном дешевые, в бумажных обложках. И все по крайней мере открывали. Единственным источником света была лампа на тумбочке у кровати.
Подбросив в стоящую в углу печь дров, Бока указал на стул:
— Пожалуйста, садитесь.
Я сел к деревянному столу. Бока опустился на край кровати. Кровать была аккуратно застелена. Не знаю почему, но мне это показалось странным. Не думаю, что я стал бы заправлять постель, живя в одиночестве на полдороге к небу.
Наверное, он заметил, что я смотрю на лампу.
— У меня на крыше установлены панели солнечных батарей. А на всякий случай есть бензиновый генератор. Я много читаю. Слушаю джаз. Если не считать этого, электричество мне не так уж и нужно. А согреться можно и дровами. Их здесь хватает.
— Здесь очень красиво.
— Да. Вы сломали руку?
— Споткнулся о собаку. Я немного неуклюжий.
Его взгляд смягчился.
— Вы ведь психолог, да? Так сказал Том.
— Да, сэр. Точнее, психотерапевт.
Бока подался вперед:
— Том… он психически неуравновешенный? Поэтому он…
Мне не хотелось, чтобы этот приятный человек задавал вопросы, на которые я не мог ответить. Прежде чем Бока успел продолжить, я поднял руку.
— Том рассказал вам, что с ним случилось?
— Можно и так сказать. Кое-что я уже знал. Бывая в городе, я читаю газеты. Том рассказал кое-что.
— Да, ему через многое пришлось пройти. А когда человек через многое проходит, это так или иначе сказывается на нем.
Мои слова подействовали на него совершенно неожиданно — Бока вздрогнул, как от удара. Восстановив самообладание, он медленно закатал рукава рубашки. Сначала левый, потом правый. У локтя я увидел татуировку. Совсем простую. Черные, в дюйм высотой, римские цифры — «IX–XI». Под каждой — вытянутая, словно стекающая, ярко-красная слеза.
Мне вдруг стало трудно дышать, как будто к сердцу подвесили гирю. Я сглотнул подступивший к горлу комок и кивнул, не сводя глаз с мускулистой руки этого достойного, сдержанного человека, который, не сказав ни слова, прочитал мне, может быть, самую драматичную главу своей жизни.
— Вы ведь недавно в Колорадо, Бока?
Он чуть улыбнулся.
— Да. Да, сэр. Я здесь меньше года. Когда-то я жил… на восточном побережье.
Вспомнив его рассказ о человеке с пистолетом, я спросил:
— Полицейский?
Он покачал головой.
— Пожарный?
Он кивнул.
«О Господи!» — подумал я.
Бока не для того проехал две трети страны и уединился в домике на высоте девяти тысяч метров над уровнем моря, чтобы какой-то чужак расспрашивал его о причинах добровольной ссылки. По крайней мере я так решил. Можете назвать это интуицией.
— Том не сумасшедший. Он лишь пытается приспособиться к новым условиям. После того что случилось с ним в последние дни, ему придется кое в чем начинать сначала.
Мне показалось, что Бока немного расслабился.
— Вы ведь не уверены в нем, верно?
— Не понимаю, о чем вы.
Конечно, я прекрасно все понял, но не хотел отвечать на этот вопрос.
Бока не стал притворяться, не стал ходить вокруг да около. У меня сложилось впечатление, что если он когда-то и умел исполнять этот танец, все необходимые движения вылетели у него из головы еще до того, как успела осесть пыль 11 сентября.
— Вы не уверены в том, что не он убил ту девушку. Вот в чем вы не уверены.
«Какую девушку? Ту, в округе Парк? Или другую, которую ее подруга звала Джонс?»
Я хотел спросить его об этом, но не стал. Я еще знал, как ходить вокруг да около. И этот танец у меня неплохо получался. Почему бы не исполнить его с Бокой?
И все же мой собеседник не ошибся в своих подозрениях. Хотя Том и утверждал, что никогда не был на Гавайях, я вовсе не был в нем уверен. Рассказ Кельды о дневнике Джонс, в котором та поведала о своих страхах перед Томом, не выходил у меня из головы. Подозрения Сэма Парди подкрепили мои собственные. Сомнения в отношении Тома, зародившиеся вскоре после первой встречи с ним, росли в последние часы как грибы после дождя.
— Не обижайтесь, доктор, но Том нуждается в вашей помощи. А сомнения нужно отбросить в сторону.
— Знаю.
Я действительно знал, что Том нуждается в моей помощи. Однако в глубине души сомневался, что искренность моих чувств соответствовала искренности слов.
— Людям иногда приходится делать то, в чем они не уверены. Во имя гуманности нам приходится иногда протягивать руку. Иногда приходится делать шаг в темноту. Этот шаг может вести в никуда, но мы все же должны его делать.
У меня перехватило дыхание.
— Спасибо.
— Да.
Он рассеянно потер локоть.
Может быть, этим бессознательным жестом Бока приглашал меня к разговору о своей татуировке, может быть, ждал возможности рассказать о том, как сам когда-то протянул руку и сделал шаг в темноту. Но я решил, что в отсутствие более явно выраженного желания самым лучшим будет двинуться дальше.
Дальний удар грома эхом разнесся между Индейскими пиками.
— У нас здесь каждое лето бывают муссоны. Вы знаете об этом? Иногда приезжие даже не знают, что в Колорадо бывают муссоны.
Он поднял брови:
— Муссоны? Как в Индии? Это когда все время идет дождь?
— Ну, не все время, но часто. Бури приходят в июле из Мексиканского и Калифорнийского заливов. Когда сегодня вечером началась гроза, я принял ее за начало сезона муссонов. В этом году в горах было необычайно сухо.
— Муссоны? — задумчиво повторил Бока. — Меня все предупреждали о зиме. А вот о муссонах не рассказывали.
— Если вы не фермер, то беспокоиться из-за них не стоит. Фермеры — другое дело. Мало дождей — плохо. Много дождей — тоже плохо. Град — плохо. Молния может создать настоящие проблемы. Но большинство из нас их почти не замечают. Обычные летние дожди.
Он смотрел в сгустившуюся за окном черноту с такой напряженностью, как будто ждал, что вот сейчас, с минуты на минуту, из-за Передового хребта придет муссон.
— У вас есть соседи, Бока?
Он взглянул на меня, как мне показалось, с подозрением, и я подумал, что переход на уровень тривиальной беседы ни о чем немало его озадачил.
— Ближайший домик в полумиле отсюда. По уик-эндам туда приезжает какой-то парень. В другие дни в доме никто не живет. Второй сосед еще дальше. — Бока улыбнулся. — Могу я предложить вам чаю? Плита горячая, так что это займет всего пару минут.
— Нет, спасибо. А вы знаете того парня, вашего соседа?
— Нет, сэр, не знаю. Молодой человек. Приезжает на зеленом внедорожнике, который часто моет. Люди в городе говорят, что его имя Оливер. Но мы с ним никогда не разговаривали. Ни разу.
— Пока Том был здесь у вас, он рассказывал о чем-то еще? Что-то такое, что помогло бы нам понять, как быть дальше?
— С годами непоколебимых истин становится все меньше. Но я хорошо знаю, как выглядит лицо страха. Когда Том вошел в эту дверь, у него было такое лицо. — Голос моего собеседника снова перешел с тенора на баритон. — Страх был пеленой в его глазах. В его словах я слышал песню недоверия. Дух его сгибался под бременем отчаяния.
Он цитировал что-то. Строки из некоего гимна, который читал или сочинял после того, как сам побывал в аду. Я считал, что знаю, что такое ад. Это то, что было в секторе Газа.
Я видел ад по телевизору.
Словно отвечая на мои мысли, Бока продолжил:
— Том — человек, который прошел половину пути в ад, и он еще не уверен, что сможет вернуться.
— Даже так?
— Он постоянно говорил, что в последние дни ему давали уроки страха.
— Уроки страха?
— Да, сэр. Вы проходили когда-нибудь урок страха, доктор? Том прошел его здесь, на этой самой горе. Я видел это по его лицу. И, видит Бог, в моей жизни их хватало.
— Я не знаю… не понимаю, о чем вы.
— Поймете. Поймете, когда придет ваше время постичь урок страха.
Резкий сухой треск пронзил ночь.
Я вздрогнул. Бока не шевельнулся. Но его глаза наполнились слезами.
— Боюсь, это был выстрел.
— Ружье?
— Я бы сказал, пистолет.
Он поднялся и прошел в дальний угол комнаты.
Я отметил, что Бока старается держаться подальше от двери.
— Мне нужно посмотреть, как там Кельда и Том.
— Если вы не против, я бы предпочел остаться здесь. — Он выдвинул ящик стола и достал что-то. Это был свисток. Бока подал его мне. — Свистните один или два раза, и я позвоню девять-один-один. Извините, но большего я сделать не могу.
«Поймете, когда придет ваше время постичь урок страха».
Когда я закрывал за собой дверь, что-то подсказало мне, что это время пришло.
