С этих пор комиссар перестал беспокоиться, что появление женщин в таборе может внести смуту. Да и дело показало, что после боя в Мокше женщины появились вовремя. Все они помогали Ятросову выхаживать раненых.
Об Оле Осокин слышал много и наконец встретился. А с Румашем все жизнь разводила. Увидев Олю, он порадовался за друга, а оказалось, к партизанам ее привело тоже не только желание быть с любимым.
— Я, — заявила она, — красногвардейца!
Илюша научил ее обращаться с оружием. А вот с любимым она разминулась, удастся ли повидать?!
Авандеев сообщил в записке Осокину: «Румаш побывал на Волге, у Куйбышева, сейчас мы его направили к Чапаеву. Способный парень! Поговаривают, что в Красной Армии должен выйти закон о награждении за героические дела. Румаша обязательно представят к награде…»
Комиссар относился к Оле с нежностью. На этот счет, не то смеясь, не то серьезно, предупредила Олю Анук:
— Смотри, Оля, на комиссара не заглядывайся, он — мой жених. Как только прогоним белых, закатим пир на весь мир — красную свадьбу сыграем!
Таборная жизнь шла к концу. Скоро отряд, состоящий уже из пятисот человек, должен выйти в поход. Давно уже из города ревком сообщил маршрут продвижения партизан. Вести поступали хорошие: красные все упорнее и с запада и с востока теснят войска Учредительного собрания. В городе уже не оставалось силы, которая могла бы остановить отряд Осокина… Назар взят в плен, а его банда разгромлена в Мокше.
Комиссар и командир сейчас были озабочены подготовкой отряда к походу: дорога партизан теперь вела к дивизии Чапаева.
Федотов хорошо знал свое дело, Осокину и Семену не хватало опыта.
Осокин часто задумывался — как правильно вести дела ревкома и отряда?
«Не особенно удачен и состав ревкома, — размышлял Осокин. — Леонид — человек с добрым и отзывчивым сердцем. Иногда теряет классовое чутье и склонен жалеть даже врага. Семен, — возможно, оттого что вырос в семье старшины, иногда впадает в сомнения…»
Осокин не раз жалел, что из отряда отозвали Румаша. С другой стороны… кто знает? Румаш по собственному решению расстрелял сразу семь человек, — может, это анархистский душок, как у Вись-Ягура?
Нет, Румаш поступил так, как следовало, — просто не было времени ждать указаний, согласовывать. Вот и решил сам. Не надо было отпускать Румаша…
Настало время решить судьбу заложников: расстрелять или выпустить на свободу? Судьба двоих ясна. С Назаром и другим офицером, столь гнусно проявившим себя в Чулзирме, надо покончить через суд, по приговору. А что делать, например, с Половинкиным? Румаш вон пристрелил и рядовых карателей… В то же время некоторых отпустил на свободу…
В конце Осокин решил так:
«Если из города не будет никаких указаний… надо будет спросить у народа. Как бы там ни было, пятьсот человек умнее и опытнее пятерых».
Горшков в таких делах неопытен. Малинин хотя и состоит в партии с 1904 года, но он действительно уж стар и, кажется, слишком «добренький».
Вспомнив старого большевика, невольно улыбнулся. Высокий, крепкий. Длинная белая борода закрывает грудь. То ли очень храбр, то ли чрезмерно наивен.
Когда в Мокше каратели начали пытать людей, стремясь что-либо узнать о старом большевике, Малинин, словно вынырнув из-под земли, взобрался на бочку и оттуда стал разоблачать карателей, призывал народ бороться против врагов Советской власти.
Ошарашенный Назар сразу ничего и сообразить не мог.
— Кто этот сумасшедший старик? Уж не поп ли расстрига? — спросил он у одного богача мордвина.
— Это тот самый Малинин, которого вы ищите, — ответил тот.
Назар, расталкивая всех, стащил наивного оратора с импровизированной трибуны и накинулся на пего с кулаками. Как раз нагрянули партизаны, Назар не успел добежать до коня, его поймали и связали.
Он и в плену успокоился не сразу. Громче других в помещении заложников раздавался голос Назара — голос отъявленного, яростного офицера-карателя. Даже задумал бежать из землянки. По этому поводу он рассорился с «болваном Чередниченко», который советовал не лезть на рожон. Не было согласия и между другими карателями.
Офицер, расправившийся в Чулзирме с Шатра Микки и Палли, присмирел. Он надеялся, что его простят, и последнее время перестал буянить.
Он готов был и Назара отговорить от побега.
Назар потребовал у Леонида встречи наедине. Сначала посулами пытался его расположить. Федотов посмеивался. Тогда Назар перешел к угрозам, Леонид только пожал плечами.
А Назар и ведать не ведал, что в отряде, кроме Леонида, — комиссар, связанный с городским ревкомом Михаил Осокин, прекрасно знающий все о деятельности сына Мурзабая, а кроме того — Палли и Шатра Микки…
11
На развилке дорог между Хурнваром и Вязовкой Мурзабай спрыгнул с тарантаса, Тимука на взмыленных копях послал в Хурнвар. Сам пешком пошел по прямой дороге в Вязовку.
Дом учителя — за школой, в стороне от других построек. В нем всего лишь одна маленькая комната, сени — просторные, чистые, светлые. Летом большую часть дня хозяин проводил здесь.
Сад, засаженный плодовыми деревьями и ягодным кустарником, тянулся до самого леса.
Мурзабай на этот раз в дверь входил осторожно, с опаской.
— Что, хозяина дома нет? — спросил он из сеней.
Молчание было ему ответом.
Гость небрежно перекрестился, искоса бросив взгляд на икону. Раскрашенная дощечка изображала не то Николая Угодника, не то Серафима Саровского. А присмотришься попристальней, вроде портрет самого Ятросова.
Хотя настроение было не из веселых, Мурзабай не удержался, чтобы не ухмыльнуться: «А не поставил ли этот безбожник вместо иконы свое изображение? Недаром у него такая дочь-озорница! И сам при случае посмеяться умеет…»
До появления хозяина гость решил осмотреть сад.
Оставшийся за связного с отрядом Яхруш, увидев Мурзабая, перепугался не на шутку. Когда гость входил в дом, он в саду присел за кустом, потом, так же пригнувшись, осторожно ступая, прокрался в более густую тень.
Мурзабай услышал шорох пожухлой травы. Уж не забрались ли в сад любители полакомиться, пока нет хозяина, — и пошел в сторону Яхруша.
Мурзабай, возможно, и словил бы Яхруша как воришку, однако, дойдя до смородины, задержался: никак, на смородиновом кусте растет ежевика? Нет, это не ежевика, а малина. Отведал на вкус: верно, так. А поспела поздно, как ежевика. И он снова вспомнил свой спор со школьным учителем.
«Ведь не соврал эсер! Действительно, сам вырастил удивительные ягоды! Божьи ягоды малины — красные, эти — черные. Чертовы ягоды… Ятросов говорил, что-де запутанные божьи дела исправляем, приводим в порядок. Хочет стать умнее бога. Совсем как главарь чертей — Сатана».
Яхруш лежал в траве, сдерживаясь, чтобы не раскашляться. Вот гость вернулся в дом. Вскоре из сеней донеслось погромыхивание железа. Из трубы столбиком поднялся дымок.
Яхруш решил предупредить хозяина, что явился нежданный гость, и, возможно, с ночевкой. Пройдя с версту по лесу, Яхруш засомневался и остановился.
Не близкий путь до табора! Может, вернуться назад? Если не знающий в лицо учителя человек явится из города, примет Мурзабая, пожалуй, за Фрола Тимофеевича Ятросова. Невесть что может приключиться! Вроде и уходить нельзя. То так прикидывал растерявшийся Яхруш, то иначе: неспроста ведь Мурзабай приехал в Вязовку?! Об его приходе надо дать знать! Как правильнее поступить?
Вместо того чтобы быстро решить — бежать ли вперед или вернуться назад, Яхруш полчаса топтался на месте, — к его счастью, командир отряда на сегодняшнюю ночь перевел патрули ближе к селению. Из чащобы перед Яхрушем выросли двое.
— Сейчас же возвращайся обратно, — сказал один из партизан, когда Яхруш рассказал о своей растерянности. — Комиссар ждет человека из города. Пропал Хведюк. Поэтому не исключено, что связной поначалу завернет к учителю. О приходе Мурзабая сами доложим ревкому.
Яхруш вернулся в Вязовку…
Мурзабай, в ожидании друга, устроился в сенях и попивал чай с черной малиной, которую успел собрать в блюдце. Хозяин все не появлялся. И лишь теперь гость удивился: «Этот неверующий негодник и сам живет как святой пустынник. Оставил двери открытыми, самого куда-то унесло, и за домом никто не присматривает. Некому охранять сад, богатый ягодами и плодами…
После того как жена умерла, ни на одну бабу не посмотрел. Один дочку вырастил».
И перед глазами, как наяву, предстала веселая молодая женщина, Анук… А не мечтал ли Мурзабай встретить здесь дочь учителя? Да нет, она, скорее всего, где-то с теми… как он и предполагал. А он лишь для того, чтобы развеяться, забыть о сыне, одно воспоминание о котором вызывало сердечную боль, решил прийти сегодня к старому учителю.
