Позднее на улице Васюк повстречал своего друга Куштан-Теменя. В беседе отвел душу, ругая дурака карателя.
Верук, как только вернувшегося свекра увели каратели, побежала к тетушке Марье.
Добросердечная старушка посоветовала молодой женщине домой не ходить, уложила на полатях, спрятала за подушками.
Когда пришел Темень, тетка Марье нарочно стала его расспрашивать. Тот пересказал старухе все, что слышал сам от Рыжего Васюка.
Старуха не доверяла своему старику-куштану — о Верук даже не заикнулась.
На утренней заре втайне от мужа проводила жену Шур-Праганя до калитки.
— Слышала, что сказывал дядя-то твой? — спросила старушка на прощанье.
— Все слышала.
— В лес пойдешь, что ли?
— А как же? Ведь не только муж там, но и братишка.
— Пусть от добра добро и будет. Иди же, — тетушка поцеловала Верук в лоб.
Верук прибежала в табор утром. Решено было действовать немедленно. Партизан с оружием Румаш и Ларион оставили у дуба.
Двор Аристарха Дятлова, обнесенный каменным забором, стоял на развилке главной улицы, в сотне шагов от леса. На опушке шелестело листьями огромное старое дерево. Аристарх так его и называл — «мой дуб».
…Румаш осторожно вышел из лесу и мигом вскарабкался по корявому стволу. Село с этого дуба просматривалось из конца в конец. К Кузьминовке протянулись улицы, на которых стоят дома чувашей, в сторону Самлея, расходились на два рукава улицы русских.
Безоружных Шур-Прагань повел в конец села, где жили чуваши. У шестерых из отряда дома примыкали прямо к лесу. Партизанам по три-четыре человека предстояло спрятаться в этих домах. Если каратель подскачет к двору, спешится, зайдет в дом — партизаны смогут схватить его и обезоружить. Иначе поступать нельзя: оружия слишком мало.
Румаш наблюдал с дерева: в чувашский конец села направились восемь всадников. Вот один спешился у дома Шур-Праганя, постучал в окно; видимо, не ответили, он вошел во двор.
«Этот попался, — решил Румаш, — Шур-Прагань уж его не выпустит».
Вскоре во вдоре Аристарха громко крикнула женщина. Чее Митти, видимо, приступил к делу.
С улицы, где жили русские, возвратилось шесть всадников — они гнали нагайками трех пленников. С чувашского конца прискакало двое. Шесть оседланных коней стояли перед воротами. Вскоре и коней завели внутрь.
…Во дворе Аристарха вместе с Чее Митти орудовали три карателя. Двое охраняли ворота.
Румаш наблюдал: всадники со двора Дятлова снова поскакали в разные концы села. Румаш приготовился было свистнуть — но во дворе за каменным забором вдруг прогремел выстрел. Партизаны выбежали из леса, а Румаш спрыгнул с дерева.
Чее Митти и сам не думал, что так рассвирепеет: он не намеревался стрелять.
Можно сказать, ни за что ни про что кроткий на вид остробородый старик неожиданно взбунтовался: вместо того чтобы лечь на скамью, он бросился на командира карателей. Чее Митти даже посторониться не успел. Остальные участники расправы даже и не поняли, что произошло.
События развивались молниеносно.
Громко закричали люди в амбаре, а все находившиеся во дворе с воплями отчаяния бросились к воротам. Каратели безуспешно пытались их задержать.
Митти, выкрикнув: «Молчать!», не целясь, нажал на курок. Увидел: женщина с трудом ползла по крыльцу к двери. Чее Митти схватил ее за косу. Совсем близко прозвучали выстрелы, кто-то повалил Чее Митти наземь…
К полудню в Ягали состоялся суд. Председатель местного ревкома прочитал народу приговор. Решением суда ревкома, именем революции Аристарх Дятлов, Чее Митти и пять негодяев из его отряда были расстреляны.
Четыре карателя и два партизана погибли во время схваток.
Пятерым карателям удалось удрать в сторону Самлея.
Двум недавно поступившим в отряд и во время стычки добровольно сдавшимся ревком оставил жизнь.
Еще троих из отряда Чее Митти — Рыжего Васюка и еще одного из Дятловых — ревком решил захватить с собой.
— Если кулаки или прочие враги революции начнут притеснять семьи сельских партизан, — объявил Румаш, — заложники будут расстреляны без всякого суда, а мы сами снова вернемся в Ягаль. Не бойтесь, товарищи! Скоро белые будут разгромлены. Смотрите, вон какие молодцы уходят сражаться за революцию…
Никто так и не узнал, что Румаш — брат Верук. Ни присоединиться к партизанам, пи уехать на время в Чулзирму Верук не согласилась: она осталась присматривать за больной свекровью. Остробородый старик, которого застрелил Чее Митти, был ее свекром, отцом Шур-Праганя.
Румаш приказал трем партизанам войти к Куштан-Теменю. Те вытащили его из избы и заперли в конюшне.
Румаш забежал к тетке, обнял перепуганную старушку.
— Это я, Румаш, тетушка Марье, не бойся, кукке ничего плохого не сделаем, — пообещал он. — Мне нужно с полпуда соли. Он добровольно с солью не расстанется.
Сына Захара тетушка Марье узнала сразу, как только тот заговорил.
— Благословляю тебя, сынок, благословляю! Где твои отец? Живой ли? — оторопев, бормотала старушка.
— Не знаю, тетушка Марье, ничего не знаю. Береги Верук! Вдруг нагрянет беда — спрячь ее. Как только выздоровеет свекровь, пошли Верук в Вязовку к учителю Ятросову или в Чулзирму. Появится Тражук, расскажи, что произошло, пусть быстрее возвращается назад.
Старушка с мешком спустилась в подпол.
«Тражук говорил, что соль — в амбаре. Оказывается, перепрятал хитрый старик», — усмехнулся Румаш.
— Выпустишь своего старика, — сказал Румаш, прощаясь. — Напугай его, скажи: «Благодари, мол, если бы не я — расстреляли бы и тебя. С кулаками, мол, не связывайся».
Старушка снова обняла парня:
— Эх, Румаш, Румаш! Хотя и в огневое дело вошел, а веселый, как и раньше. Всегда будь добр душою. Береги голову. А за Верук не беспокойся…
Добродушная старушка, провожая, осенила Румаша крестным знамением.
8
Румаш, привыкший скакать верхом, давно мечтал о конном отряде. Теперь, можно сказать, половина его отряда — на конях: значит, есть кавалерия и пехота. Оседланные кони карателей отважным партизанам пришлись по душе: когда дело терпит, верховые могут обмениваться с пешими, а когда спешка — на коне усядутся и двое.
Румаш в лесу посовещался со своим «малым ревкомом». В какую сторону лучше направиться? Между Вязовкой и Самлеем — опасно, об этом Ятросов заранее предупреждал Румаша. Прагань и Ларион с этим согласились. Если же к дремучим лесам Самлея нельзя подобраться от Вязовки, тогда следует подойти со стороны Тарынвара. Там есть надежные места. Румаш знал это. Как бы там ни было, и основной отряд неподалеку.
После маленького совещания тронулись в путь.
«Пройдет денька два, пока из города станут пас преследовать. За это время необходимо связаться с большим ревкомом и подготовиться к встрече с врагом», — размышлял Румаш.
К вечеру отряд с востока подошел к Самлею. Надо было послать кого-то в Вязовку. Кого же? Надежнее Дятлова и Праганя никого нет, хотя Румаш твердо знал: не только они преданы делу, теперь уж и Чашкин, и Воронин готовы по его приказу идти хоть на край света.
В другое время Румаш мог бы послать и других, однако дело слишком ответственное: нужен человек, готовый умереть, не издав ни единого звука…
…Настало, оказывается, время и основному отряду срочно действовать: торопили вести, полученные из города. Белые в сторону Оренбурга отправляют вагон с оружием. Партизаны должны на безымянном разъезде, верстах примерно в двадцати пяти от Вязовки, встретить поезд. На площадке, видимо, будет кондуктор и несколько солдат… Белые ничем не захотят выделять этот вагон.
Поезд можно остановить и прямо среди поля, подать сигнал — и машинист — человек свой — сам остановит. Отряду следует заранее связаться с обходчиком на разъезде. Лишь через него можно узнать, какой именно поезд надлежит остановить. Пока еще не ясно, насколько надежным может быть обходчик.
Вот тогда и понадобился рабочий, которого привел из Сороки Филька. Человек на разъезде, оказывается, родственник Горшкова.
Осокин отобрал пятьдесят партизан. Понадобится и несколько подвод.
Отряд ночью проберется к железной дороге и спрячется в лесу. Горшков с одним надежным человеком отправится прямо на разъезд. Нужен человек храбрый, верткий и сильный. Вись-Ягур может только испортить дело своим нетерпением и резкостью.
Вызвался Киргури, но его не отпустил Осокин, сказав, что он потребуется в другом, не менее важном деле.
Авандееву нужен человек, способный пройти сотни верст и, не попав в руки белых, выйти к Волге, на связь с самарским ревкомом.
Осокин тут же вспомнил про Румаша: тот сумел скрытно добраться от Стерлибаша до Ягали, значит, от города до Волги тоже сумеет дойти.
