— Не долго. Шагов сорок прямо, потом налево, еще шагов десять мимо трапа...
— Трап куда ведет?
— Наверх. Так вот, налево шагов десять — и вот она, каюта. Она как бы в тупике.
Все посмотрели на Александра.
— Какой-то детский сад. Прощупывают, что ли, кто из нас слабину даст? — Турецкий прикусил губу. — Ну ладно. Мы им подыграем. Я думаю, сейчас кого-то из нас опять поведут. Надо держаться спокойно. Он молчит, и я молчу. А вот когда третьего поведут...
Раздались приближающиеся шаги.
Дверь открылась. Штатский опять осмотрел всех, улыбнулся, ни слова не говоря, указал пальцем на Турецкого и с шутовским поклоном пригласил его на выход.
Турецкий молча, заложив руки за спину, поднялся и вышел из каюты.
— Ну че? — горячечно зашептал Митяй, когда шаги стихли. — Когда командира приведут, начинаем?
— Погоди, он, кажется, что-то другое придумал, — сказал Сотников.
— Да что он там придумал?!
— Он же сказал — «а вот третьего»...
— И что — третьего?!
— Слушай, достал, честное слово!
— Это ты меня достал!
— Что-что? Ты что-то вякнул, артист?..
Они уже готовы были перессориться, и драка бы получилась у них натуральная, но в этот момент дверь снова раскрылась, и матросы сбросили Турецкого на едва успевшего подставить руки Василия. Александр был без сознания. На голове у него была огромная шишка. Из небольшого пореза на шишке сочилась кровь. Голова и рубашка Александра были залиты жидкостью с сивушным запахом деревенского самогона.
Через несколько минут Турецкий, которого ребята положили на койку, пришел в себя.
— Вот черт! — проговорил он, осторожно трогая шишку одним пальцем. — Ловко он меня.
— Да что случилось-то?
— И главное неожиданно, — перекошенным ртом проговорил Турецкий.
— Били? — прошептал Сотников.
— Сам виноват — расслабился, думал, ни о чем спрашивать не будут. А этот мужик мне вдруг говорит: «Виски хотите?» Я ему: «Хочу», а сам думаю, началось, способ известный — задушевная беседа.
Он действительно берет бутылку, стакан. Подошел и прямо как-то не размахиваясь хлоп мне по лбу. — Турецкий поморщился. — Профессионал.
— Блин, этих америкашек не поймешь, — зло проговорил Митяй.
— А я ему даже благодарен,— сказал вдруг Александр.— В голове прояснилось. Надо их в каюту заставить зайти без драки, а то они могут подмогу позвать. И поэтому действуем так: тот которого сейчас вызовут, должен истерику закатить вроде струхнул. В это они поверят. Они же меня долбанули специально, чтобы запугать нас. Штатский этот пошлет охрану вытащить «труса». Нас четверо. Я беру штатского, Василий и Дима ближних к ним матросов, Вениамин на подхвате. Вырубаем — и на палубу.
— А потом? — спросил Сотников.
— Ты забыл, на чем мы сюда приехали?
— Вертолет?! — не поверил своим ушам Сотников.
— Точно.
— А если его нет?
— Не один же у них вертолет.
— Да хватит тебе, Митяй, «если, если»,— перебил Веня. — Откуда мы знаем, что там будет.
— Сейчас бы сюда Кирюху, он бы нас развеселил, — сказал Гладий.
О Кирюхе в последние суетливые и опасные сутки как-то подзабыли, а сейчас вспомнили.
— Может, он до сих пор здесь? — сказал Митяй.
— Не-а, — покачал головой Веня. — Он уже где-нибудь в Штатах. Станут они на военном корабле держать русского разведчика...
Веня ошибался. Кирюха был здесь. И от ребят его отделяло не так уж много — метров десять переборок и коридоров.
Нога после перевязки болела меньше. Рана просто тупо ныла. Кирюха понимал, что при желании он снова может встать и двигаться. С напряжением, превозмогая боль, но двигаться.
«Надо же, опять в ту же ногу попали! Ну ничего, я живучий. Хорошо хоть, слабо задели. Выживу и все равно уйду. А они пусть думают, что мне очень больно, что я не могу ногой даже пошевелить, что я слабак, что я сдался!.. Я им еще покажу! Лечить они меня вздумали. Ну лечите, лечите, на свою головушку! Потом, дай Бог, и на моей улице будет праздник. Вот тогда я вас полечу. Я вам, сукам, клизму вставлю и канкан плясать заставлю!»
Русскоговорящий афроамериканец-охранник встрепенулся.
Кирилл напряг слух. Шаги за дверью. Двое.
Кто-то вошел в каюту. Барковский медленно, незаметно приоткрыл веки и чуть не вскочил от радости со своей кровати: перед ним стоял Игорь Степанович Немой. В следующую секунду Кирилл взял себя в руки, продолжая лежать неподвижно, так как за спиной у капитана стоял человек, уже несколько раз заходивший в каюту, когда он лежал «без памяти». Этот человек просто заходил, долго смотрел на лежащего Барковского и ни слова не говоря уходил, закрыв за собой дверь.
«Как мне себя вести? Узнавать ли мне Немого? Что он здесь делает? А где ребята? Что мне говорить? Хоть бы какой знак подал, что ли! — Лихорадочно думал про себя Кирюха, лежащий трупом под простыней. — Ну скажи ты что-нибудь, Игорь Степаныч, скажи, дорогой!»
И капитан Немой сказал:
— Кирюша, дорогой, хватит ваньку валять! Это ты наших американских друзей можешь обдурить, а меня не стоит! Ты же здоров. Ты даже танцевать можешь или, лучше, маршировать! — И обратился к молчаливому: — Вы не думайте, сэр, что он спит. Я его знаю! Он злится, дурачок, что проиграл.
— А мошет, он и прайфда бес памьять? — Наконец-то услышал Кирилл голос с акцентом, принадлежащий «молчаливому».
— Может, и так! Сэр, а давайте-ка мы к нему попозже зайдем. И уж если он и тогда «спать» будет, у меня сотни способов его разбудить! Ну как, о'кей?
— О'кей!
— Спи, скоро я за тобой приду и буду твою ножку гладить!
И они вышли из каюты.
«Ах какой же сукой ты оказался, товарищ капитан! — Кирилл хотел вскочить и броситься вслед за Немым, но понял, что опоздал. — Ну ничего, обещал прийти, приходи! Больше ты отсюда не выйдешь! Я тебя и с больной ногой насмерть уделаю, только бы до горла твоего поганого добраться! Гладить он меня собрался... — Кирюха вдруг словно прозрел. — Гладить?.. Что за глупости? Чего он так разнежничался? Гладить... Мама родная, Гладки! Стоп, стоп! Как он говорил — «маршировать»! Ну, конечно, турецкий марш! «Сотни способов» — это про Веньку Сотникова. Мама родная. Да Немой мне тут целое послание выложил, а я на него злюсь. Это выходит — ребята тоже здесь? Это выходит — они рядом?! Это что же такое выходит?!»
— Слышь, Петя, — обернулся он к афроамериканцу. — Помоги мне встать, пройтись хочу. Залежался... Питер самодовольно улыбнулся.
— Ну ладно тебе лыбиться. Ну раскололи вы меня, раскололи!
План Турецкого сразу развалился, как карточный домик...
Венька, на которого указал пальцем штатский, сыграл испуг по системе Станиславского — схватился за койку и трясся в истерике, повторяя: «Не меня, только не меня! Кого-нибудь другого! Я боюсь!»
Матросы вошли, стали его отрывать от спинки кровати, их, как и договорились, мгновенно отрубили Митяй и Василий. Штатский не успел моргнуть глазом, как уже сползал по стенке после удара Турецкого.
— Вперед, — скомандовал Турецкий.
Но ребята успели только выскочить из каюты, как наткнулись на автоматы неизвестно откуда взявшихся морских пехотинцев.
Вояки дружно заржали.
Турецкий, а за ним и все остальные подняли руки. Среди морских пехотинцев стоял, улыбаясь, Игорь Степанович Немой.
И уж совсем убило их, когда тот, суетясь вокруг выносимого на руках матросов штатского, скороговоркой говорил:
— Я же вас предупреждал, сэр! Они что-то задумали! Я же их знаю!
— Fuck you! — Произнес штатский, глядя с ненавистью на Турецкого.
Тот и сам ругал себя, но более понятными словами — дважды один и тот же план не срабатывал никогда. Всех четверых прикладами загнали обратно в каюту. Говорить было не о чем...
Глава десятая ХРУСТАЛЬНЫЙ ШАР
Елена Игнатьевна Немая стояла перед раскрытым платяным шкафом и судорожно соображала, что надеть. «По одежке встречают», но сейчас встречала она, и встречала абсолютно незнакомого человека.
Вот задача!.. Раньше, когда еще жили в Пярну, Лена, славившаяся своим вкусом, частенько давала советы подругам — что, куда и как лучше надеть.
Для подруг она служила эталоном вкуса.
Лена уже злилась на себя за это приглашение. «Дура наивная, верю всему, что по телику увижу».
Лена обычно ложилась не поздно — не хотела распускаться и терять привычку рано просыпаться на работу. Она всегда выгодно отличалась по утрам подтянутостью и бодростью от многих своих заспанных коллег...
Как только они с мужем перебрались в Москву, Лена сразу захотела устроиться на работу.
— Ленка, ты прямо человек будущего. Для тебя труд — это потребность, — смеялся муж.
— А что мне делать? В Пярну — родня, знакомые, и то, если бы не работа, пока ты в плавании, с ума сошла бы.
