— Она тебя видела? — пристально смотрю в глаза девочки.
— Нет, наверно, — говорит Аня, — я быстро убежала, она меня видеть не могла, ушла зачем-то наверх.
— Хорошо.
— Не выдавайте меня, Вероника Васильевна! Пожалуйста! — в глазах Ани ужас.
— Конечно, нет…
— Не разговаривайте с ней ни о чем! Я же знаю, как все учителя делают! Подзывают, разговаривают, ты, типа, неправильно себя ведешь, зачем и все такое. Она сразу поймет, понимаете, кто вам сказал? Просто будьте осторожны, я не хочу, чтобы с вами что-то случилось…
— Ты смелая девочка и настоящий друг, — собираю все остатки силы воли и ласково улыбаюсь Ане, — не будем пока сильно волноваться, хорошо? Мало ли что кому сказал при разговоре. Я буду осторожна, конечно, раз ты говоришь, что у нее такие друзья…
— Спросите Кристину. Она вам много чего расскажет.
Отлично. Мне еще не всю информацию выдали. Неужто в целях исключительно гуманных?
Уже половина класса знает, что Лена — проститутка?
— Аня, я тебя тогда тоже хочу предупредить. Сама веди себя так, будто ты не слышала этого разговора, и его не было. Хорошо?
— Да.
— Не подходи к ней. Не разговаривай с ней ни о чем. Все так, как раньше. Ведь ты особо с Леной не общалась, верно?
— Никогда не болтала.
— Все как раньше. А я тебе обещаю, что твои слова останутся между тобой и мной — и никем больше.
— Х-хорошо…
Аня кладет мне на стол листок, и я смотрю на него. Совершенно чистый.
— Это чтобы никто не подумал, — следит за моим взглядом Аня, — типа я стих написала и несу, как Яна. Я в туалете два часа просидела, Вероника Васильевна. Сначала ждала, когда все уйдут. Потом за вами пришел мужчина в пальто, и вы ушли, но я видела, что без сумки, а без сумки вы домой никогда не ходите, значит, вернетесь…
— Да ты моя хорошая, — встаю я и обнимаю Аню. Между нами разница в возрасте не так уж велика, и она могла бы быть моей младшей сестренкой, поэтому мои объятья Ане привычны. Я и раньше их обнимала, когда они были пузатенькой мелочью, только-только пришедшей ко мне из начальной школы…
Аня всхлипывает.
— Вероника Васильевна, мне не нравится, что сейчас творится в нашем классе. Ленка мутит воду, Максим смотрит ей в рот… Она же издевается над Максом! Она и спит с ним уже. Несколько раз точно спала, он теперь ходит пришибленный и готов все для нее сделать. Мы все уже поняли: я, Кристина…
Ох уж эти десятиклассницы!
— Все будет нормально, — успокаиваю Аню, хотя сама еле сдерживаю дрожь в коленях.
— Скорее бы, — Аня отстраняется и подходит к окну так же осторожно, как и прежде.
— Я пойду, Вероника Васильевна. Хорошо, что вы все понимаете. И не послали меня куда подальше…
— А разве я любого из вашего класса куда-нибудь посылала? — улыбаюсь я.
— Нет. Но иногда надо бы.
— У Розы Андреевны сейчас займется Дима Петров из одиннадцатого «А». Может, он тебя проводит до подъезда? Я скажу ему.
— Я сама. Вроде бы она ушла и меня не видела. Лучше Яну подожду, у нее через пятнадцать минут заканчивается сольфеджио.
— Хорошо, иди.
— Никому не говорите!!!
— Конечно, не скажу.
Аня уходит из моего кабинета, и только тогда я выдыхаю, и на глаза наворачиваются слезы.
Все было понятно с самого начала, Вероника. Если человек встал на дорогу лжи и разврата, труден ли оттуда шажок до причинения боли ближнему? Если свое тело уже не жаль, будешь ли ты жалеть чужое?
Будь Лена постарше, я бы и не подошла тогда. Проехала мимо, как всегда проезжала мимо сотни других. Но здесь…
Здесь мимо пройти не получилось. Хотя бы потому, что я учила ее, я — эта «сука классная», то есть ее классный руководитель.
И косвенно оказываюсь виноватой, что Лена так решила поступить со своей жизнью.
Начинает знобить. В школе недавно включили отопление, может, заболела незаметно, когда было холодно, или подстыла на прогулке с Робертом? Издаю невеселый смешок. Да вы нервничаете, Вероника Васильевна, и нервничаете неслабо.
Нужно задержаться в школе, выпить чая и успокоиться немного.
Этот вечный комплекс виноватости. Вероника виновата во всем. В том, что дети не хотят учиться, в плохих отношениях между детьми и родителями, в том, что школьники не усваивают материал, что слишком выросли школьные поборы…
За годы работы меня в чем только не упрекали, да и я себя тоже. Пока не поняла: все это бесполезно и только ухудшает и так некрепкое здоровье.
Стас прав. Что я могу сделать для мира? Даже Христа слушали не все, а он-то был покомпетентней меня и более уважаемым в свое время, чем скромная учительница. Иисус рассказывал притчу о сеятеле и зерне. Прикрыв глаза, вспоминаю строчки из Евангелия. Все правильно: «Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его, иное упало на добрую землю и принесло плод…»
Вот и я в свое время бросала свои слова, как семена. О любви, нравственности, даже иногда о Боге. Они упали. Просто упали, рассеялись в воздухе, остались лежать на неплодородной земле, были унесены ветром. Тысяча метафор, а смысл один: в случае с Леной все было в пустоту. Слишком благодатна была почва, подпитанная благополучной семьей, большим количеством квартир и модных машин, постоянными поездками по курортам и лучшими репетиторами, а еще — тотальной занятостью родителей. Слишком ухожена и увлажнена хорошей одеждой, дорогими игрушками и телефонами, большой пачкой карманных денег, о которой мне с большими глазами рассказывали тогдашние пятиклашки, еще не привыкшие к Лене. Позже привыкли и не удивлялись, стреляли иногда, как я знала. Лена не жадничала, но я проводила долгие беседы, и деньги всегда отдавались.
У нее была жизнь сытая и беспроблемная, и на фоне эдакого благополучия началось «ожирение» души. Могло все быть по-другому, да не вышло. Душа стала неблагодатной землей для семян, наполненных состраданием и любовью.
Поступка Лены следовало ожидать.
Мои раздумья, конечно, замечательны (как же мне нравится это слово мормона!), но что сейчас делать мне? Увы, всяческие понимания ситуации не спасут от накачанных татуированных знакомых Лены, если таковые встретятся на пути.
Наверное, пора просить Роберта о том, чтобы провожал до дома…
Я чуть не прыснула, вопреки всей неоднозначности ситуации. Не представляю Роберта в роли защитника, честно. Да, он, может, и немного умеет драться, и я буду не одна, но с уголовниками ему вряд ли справиться. И у него сын. Если с его отцом что-то случиться, он останется один.
Как наяву увидела жесткий прищур серых глаз. О Стасе я подумала в первые секунды сбивчивого Аниного повествования. Только к этому человеку я могу обратиться за помощью. У него, сто процентов, есть и оружие дома, и масса полезных вещей, которые могут помочь. Электрошокер? Газовый баллончик? Пневматика? Ничего не знаю обо всем этом.
